Narine Abgaryan's Blog, page 13
December 2, 2017
На Новый год мама обязательно пекла торт «Наполеон». Мы с...
На Новый год мама обязательно пекла торт «Наполеон». Мы с сёстрами старательно помогали ей: пока старшие девочки раскатывали тесто, обмазывали сливочным маслом, складывали конвертиками и убирали на холод, младшие засекали время (строгие полтора часа) и ревниво следили, чтобы мы его не упустили, иначе перестоявшие листы теста при следующем раскатывании могли порваться, а потом плохо бы пропеклись. Крем взбивали на сгущённом молоке, потому традиционных потасовок было целых две: за баночку из-под сгущёнки и за эмалированную миску из-под вкуснейшего крема. Победителем всегда выходила Каринка, самая сильная и расторопная среди нас.
— В следующий раз точно её убью, — обещала я себе, наблюдая, как сестра выгребает остатки сгущёнки из баночки.
Каринка грозила кулаком, не отрываясь от вожделенного занятия. Мы с младшими сёстрами переглядывались и тяжело вздыхали, спорить с ней — себе дороже.
Для нас, детей, Новый год наступал не в полночь, а ранним утром первого января. Проснувшись ни свет ни заря, я расталкивала девочек. Строго следила, чтобы они надели тапки. Мы осторожно — чтоб не скрипнула, приоткрывали дверь комнаты. Направлялись, затаив дыхание, мимо родительской спальни на кухню: важно было не шуметь — взрослые уснули поздно. За окном падал снег, ель мигала огоньками, пол был обсыпан разноцветными кружочками конфетти.
На столе нас поджидало угощение: торт «Наполеон», засахаренные орешки, шоколадные конфеты, персиковый компот и мандарины. Мама накрывала праздничный детский завтрак, и только потом укладывалась спать.
Мы чинно рассаживались вокруг стола, накладывали себе этого и того, и обязательно — по два кусочка воздушного «Наполеона». Ели, словно постигали на вкус мечту.
Это одно из греющих сердце воспоминаний о детстве: засыпанный снегом родной городок, переливающаяся огнями рождественская ель, бумажная мишура под ногами, аромат мандаринов и конфет, сонные улыбки сестёр. Благословенное время, оставшееся со мной навсегда. Отдохновение души. Счастье и покой.
.
Вспоминала для Благотворительной ярмарки "Душевный Bazar", которая состоится 10-го декабря на Гостином дворе. Мне очень жаль, что я пропускаю её в этом году — буду не в Москве. Загляните в гости вы, на ярмарке вам будет тепло и хорошо. Ведь с "Душевным Базаром" по-другому не бывает.
— В следующий раз точно её убью, — обещала я себе, наблюдая, как сестра выгребает остатки сгущёнки из баночки.
Каринка грозила кулаком, не отрываясь от вожделенного занятия. Мы с младшими сёстрами переглядывались и тяжело вздыхали, спорить с ней — себе дороже.
Для нас, детей, Новый год наступал не в полночь, а ранним утром первого января. Проснувшись ни свет ни заря, я расталкивала девочек. Строго следила, чтобы они надели тапки. Мы осторожно — чтоб не скрипнула, приоткрывали дверь комнаты. Направлялись, затаив дыхание, мимо родительской спальни на кухню: важно было не шуметь — взрослые уснули поздно. За окном падал снег, ель мигала огоньками, пол был обсыпан разноцветными кружочками конфетти.
На столе нас поджидало угощение: торт «Наполеон», засахаренные орешки, шоколадные конфеты, персиковый компот и мандарины. Мама накрывала праздничный детский завтрак, и только потом укладывалась спать.
Мы чинно рассаживались вокруг стола, накладывали себе этого и того, и обязательно — по два кусочка воздушного «Наполеона». Ели, словно постигали на вкус мечту.
Это одно из греющих сердце воспоминаний о детстве: засыпанный снегом родной городок, переливающаяся огнями рождественская ель, бумажная мишура под ногами, аромат мандаринов и конфет, сонные улыбки сестёр. Благословенное время, оставшееся со мной навсегда. Отдохновение души. Счастье и покой.
.
Вспоминала для Благотворительной ярмарки "Душевный Bazar", которая состоится 10-го декабря на Гостином дворе. Мне очень жаль, что я пропускаю её в этом году — буду не в Москве. Загляните в гости вы, на ярмарке вам будет тепло и хорошо. Ведь с "Душевным Базаром" по-другому не бывает.
November 29, 2017
Друзья, 3 декабря буду на книжной ярмарке non/fiction в Ц...
Друзья, 3 декабря буду на книжной ярмарке non/fiction в ЦДХ. 12.00, зона семинаров №2, зал 16. Если есть желание повидаться — приходите. Поговорим, посмеёмся, книжки подпишем. Сфотографируемся опять же всяко. Посплетничаем в конце концов, один раз в год можно).
Ну и зарисовка из будней, куда без них. Затеяла аджику. Помыла помидоры и перец, нарезала, выставила на подносах. Полезла за мясорубкой.
Тут на кухню заходит Эмиль. Оглядывает истерзанные развалы алых овощей, хмыкает:
— Что за армянский «Breaking bad»?
Теперь только так и называем аджику.
Ссылка на ярмарку: http://www.moscowbookfair.ru/rus/o-yarmarke.html
Ну и зарисовка из будней, куда без них. Затеяла аджику. Помыла помидоры и перец, нарезала, выставила на подносах. Полезла за мясорубкой.
Тут на кухню заходит Эмиль. Оглядывает истерзанные развалы алых овощей, хмыкает:
— Что за армянский «Breaking bad»?
Теперь только так и называем аджику.
Ссылка на ярмарку: http://www.moscowbookfair.ru/rus/o-yarmarke.html
November 26, 2017
Голоса Америки. Юлия Атоян
Сентябрьский Сан-Диего бликует на солнце, словно перламутровый осколок ракушки. Хочется держать на ладони и долго любоваться, чтоб сохранить для себя его жёлтые полудни и фиалковые закаты, горячий ветер, носящийся опрометью по узким улочкам, беспокойный гул океана — если выйти к нему после полуночи, можно услышать напевы индейских колыбельных.
— Юлька! — от волнения у меня срывается голос.
— Чего тебе, ай ахчи! — по-бердски ласково отзывается Юля.
— Юууулька, как я рада, что ты живёшь в этом сказочном городе, — говорю я.
— Балда!
В Юльке столько нежности, что ею можно растопить все льды вселенной.
Сад маленький, но обжитой, и кто там только не растёт и не плодоносит: гранат, инжир, яблоки, виноград, айва. Ветви граната погнулись под тяжестью плодов, спелый инжир треснул по боку, бесцеремонно выставив на обозрение миру сладчайшую золотистую мякоть. У Юли большой светлый дом, много учеников — она очень востребованный преподаватель игры на фортепиано. У Юли прекрасная семья: муж Алик и две дочери, настоящие красавицы и умницы. У Юли мама Маргарита, которой недавно исполнилось 88 лет. Юля называет её Матильдой. Любые разговоры о том, что она устала от жизни, сердито пресекает — не отпущу! Нежно целует мать в седые волосы — Ма-а-атильдочка моя!
— Как много в тебе любви, — улыбаюсь я.
— Ахчи, не нервируй меня! — отмахивается Юля.
Ходить по мерцающему берегу океана можно бесконечно. Если нет облаков, линию горизонта не отличишь — воздух и вода сливаются в единое полотно. Летят чайки, царапая дно небес острыми крыльями, кричат громко, надсадно. Алик зачерпывает полные пригоршни прокалённого песка, подставляет ладони ветру.
— Точно такой был на бакинской набережной — мелкий, невесомый, серебристый, — говорит, наблюдая, как ветер разносит крупинки песка.
И молчит — долго, невыносимо долго. Я задерживаю дыхание, насколько хватает сил, медленно выдыхаю. Тоже молчу. У каждого своя вырванная из книги жизни страница. У Алика на той странице белоснежный песок бакинской набережной, у меня — арка из сплетённых ветвей платанов, что росли на дороге, ведущей в Ханлар. У каждого свой истерзанный рай.
Юля разливает по чашкам густой кофе. Рассказывает будничным голосом про холодный январь 1990-го. Как ворвались в их бакинскую квартиру, вынесли всё. Пригрозили матери, что вернутся завтра, и если застанут её, убьют. Мать ушла из квартиры в чём была. Перешагнула через свои сапоги и вышла босая в погромный город. Добралась до знакомых, те отправили её на военном самолёте в Россию. Зять с дочерью встречали её в аэропорту. Мать узнала Юлю, очнулась от оцепенения, воздела в жесте отчаяния к небу руки и закричала: «Юля, мы нищие! Мы нищие, Юля!»
Поехали в Берд, в дом покойного деда. Но дядя, брат отца, не приютил их, сказал, что самим жить негде. Хотя дом большой, и комнат много. Так и оказались в Америке.
Мама болеет, нуждается в постоянном уходе. Жалуется на усталость. Часто заводит разговор о смерти, о Берде — там похоронен любимый муж, там осталось её сердце.
— Умру, положите меня в рядом с ним, — просит она.
— Ма-атильда! — целует её Юля. — Ты эти разговоры брось! Ты у меня сто пятьдесят лет проживёшь. А дальше как сама захочешь.
Матильда обнимает меня своими слабыми руками, прижимается губами к щеке. «Пахнешь Бердом», — шепчет мне.
— Обещай дожить до её следующего приезда, — требует Юля.
У Матильды детская улыбка и ясные глаза.
— Обещаю.
Юля выходит из комнаты матери на цыпочках, оставляет чуть приоткрытой дверь — чтоб слышать её дыхание. Матильда спит, трогательно сложив под щекой ладони.
Ночь собрала из звёзд садовую дорожку, выкатила на неё огромный круг луны, здесь она совсем не такая, как в нашем родном крае, не разглядеть на ней обиженного лика девушки, не посочувствовать её горькой судьбе.
Мы сидим на веранде, пьём чай, прислушиваемся к голосу океана. Юля вертит в руках пустую чашку, говорит мёрзлым голосом, не поворачивая ко мне головы: «Самое больное, что пришлось пережить — тот аэропорт 90-го. Зима, промозглый холод. Мама в тонком платье и чужих туфлях на босу ногу. Воздетые к небу её руки — и страшный крик: «Юля, мы нищие. Мы нищие, Юля!»
— Юлька! — от волнения у меня срывается голос.
— Чего тебе, ай ахчи! — по-бердски ласково отзывается Юля.
— Юууулька, как я рада, что ты живёшь в этом сказочном городе, — говорю я.
— Балда!
В Юльке столько нежности, что ею можно растопить все льды вселенной.
Сад маленький, но обжитой, и кто там только не растёт и не плодоносит: гранат, инжир, яблоки, виноград, айва. Ветви граната погнулись под тяжестью плодов, спелый инжир треснул по боку, бесцеремонно выставив на обозрение миру сладчайшую золотистую мякоть. У Юли большой светлый дом, много учеников — она очень востребованный преподаватель игры на фортепиано. У Юли прекрасная семья: муж Алик и две дочери, настоящие красавицы и умницы. У Юли мама Маргарита, которой недавно исполнилось 88 лет. Юля называет её Матильдой. Любые разговоры о том, что она устала от жизни, сердито пресекает — не отпущу! Нежно целует мать в седые волосы — Ма-а-атильдочка моя!
— Как много в тебе любви, — улыбаюсь я.
— Ахчи, не нервируй меня! — отмахивается Юля.
Ходить по мерцающему берегу океана можно бесконечно. Если нет облаков, линию горизонта не отличишь — воздух и вода сливаются в единое полотно. Летят чайки, царапая дно небес острыми крыльями, кричат громко, надсадно. Алик зачерпывает полные пригоршни прокалённого песка, подставляет ладони ветру.
— Точно такой был на бакинской набережной — мелкий, невесомый, серебристый, — говорит, наблюдая, как ветер разносит крупинки песка.
И молчит — долго, невыносимо долго. Я задерживаю дыхание, насколько хватает сил, медленно выдыхаю. Тоже молчу. У каждого своя вырванная из книги жизни страница. У Алика на той странице белоснежный песок бакинской набережной, у меня — арка из сплетённых ветвей платанов, что росли на дороге, ведущей в Ханлар. У каждого свой истерзанный рай.
Юля разливает по чашкам густой кофе. Рассказывает будничным голосом про холодный январь 1990-го. Как ворвались в их бакинскую квартиру, вынесли всё. Пригрозили матери, что вернутся завтра, и если застанут её, убьют. Мать ушла из квартиры в чём была. Перешагнула через свои сапоги и вышла босая в погромный город. Добралась до знакомых, те отправили её на военном самолёте в Россию. Зять с дочерью встречали её в аэропорту. Мать узнала Юлю, очнулась от оцепенения, воздела в жесте отчаяния к небу руки и закричала: «Юля, мы нищие! Мы нищие, Юля!»
Поехали в Берд, в дом покойного деда. Но дядя, брат отца, не приютил их, сказал, что самим жить негде. Хотя дом большой, и комнат много. Так и оказались в Америке.
Мама болеет, нуждается в постоянном уходе. Жалуется на усталость. Часто заводит разговор о смерти, о Берде — там похоронен любимый муж, там осталось её сердце.
— Умру, положите меня в рядом с ним, — просит она.
— Ма-атильда! — целует её Юля. — Ты эти разговоры брось! Ты у меня сто пятьдесят лет проживёшь. А дальше как сама захочешь.
Матильда обнимает меня своими слабыми руками, прижимается губами к щеке. «Пахнешь Бердом», — шепчет мне.
— Обещай дожить до её следующего приезда, — требует Юля.
У Матильды детская улыбка и ясные глаза.
— Обещаю.
Юля выходит из комнаты матери на цыпочках, оставляет чуть приоткрытой дверь — чтоб слышать её дыхание. Матильда спит, трогательно сложив под щекой ладони.
Ночь собрала из звёзд садовую дорожку, выкатила на неё огромный круг луны, здесь она совсем не такая, как в нашем родном крае, не разглядеть на ней обиженного лика девушки, не посочувствовать её горькой судьбе.
Мы сидим на веранде, пьём чай, прислушиваемся к голосу океана. Юля вертит в руках пустую чашку, говорит мёрзлым голосом, не поворачивая ко мне головы: «Самое больное, что пришлось пережить — тот аэропорт 90-го. Зима, промозглый холод. Мама в тонком платье и чужих туфлях на босу ногу. Воздетые к небу её руки — и страшный крик: «Юля, мы нищие. Мы нищие, Юля!»
November 15, 2017
Голоса Америки. Анна Паноян
Дед попал на войну отцом пятерых детей. Вместе с другими лорийскими и ленинаканскими земляками его бросили в самое пекло — Керчь (её потом называли могилой армян). Кто не погиб в той мясорубке, попал в плен. Людей перегоняли пешими эшелонами в Штутгарт, в наспех организованные лагеря для военнопленных. Как выглядели эти лагеря в начале войны? Огороженная колючей проволокой голая земля со сторожевыми вышками по периметру. По большому счёту, людей туда распределяли умирать от голода и болезней.
В лагере военнопленных пятого округа оказалось много армян — из-под Керчи, Харькова, Киева. Погибать от голода и болезней они не собирались. Разведали обстановку, сообразили, что немцам по большому счёту не до них — запланированная молниеносной война на восточном фронте не только не заканчивалась, но превращалась в долгое и мучительное кровопролитие. Спустя время военнопленные организовали небольшую школу для неграмотных, возвели часовню, сделали медпункт. Создали ремонтные мастерские, где шили одежду и обувь. Собрали музыкальный класс — у них был свой небольшой оркестр. Потом организовали банк, который в том числе занимался кредитованием. Стали вывозить за пределы лагеря товар — на обмен и продажу. Удивленные такой кипучей деятельностью немцы препятствий не чинили и наблюдали происходящее с возрастающим интересом. Через какое-то время, поражённые волей к выживанию, они снесли стены лагеря, позволив пленным влиться в гражданскую жизнь. Местность эту в народе долгое время потом назвали Малой Арменией.
После войны возвращаться в Советский союз бывшие военнопленные не стали, потому что понимали, что поставят под удар не только себя, но и свои семьи. Они переехал в Америку, сначала в Мичиган, потом в Монтебелло, снова поднимались с нуля. Это были первые DP — displaced people, перемещённые лица.
Спустя месяц после начала войны семья деда уже знала, что он пропал без вести. Но бабушка в его гибель не верила, выходила вечерами к калитке, подолгу стояла, вглядываясь в край уходящей за рощу пыльной дороги. На вопрос детей почему не идёт домой неизменно отвечала, что ждёт мужа. Дед смог дать о себе знать только после смерти Сталина. Приезжал в Армению лишь однажды — в 1971 году. Выехал из страны чудом и больше не возвращался.
Он так и не женился. Всю жизнь помогал нам — до сих пор помню огромные, наполовину распотрошённые посылки, которые мы получали из-за границы. Дед умудрялся присылать даже пряжу, ткани, иголки и спицы — бабушка хорошо шила и вязала. Благодаря этой помощи наша семья и продержалась.
Прожил дед после войны сорок лет. Верил, что когда-нибудь семья обязательно воссоединится. К нашему огромному сожалению и горечи, этого не случилось. К тому времени, когда мы, его внуки, смогли выбраться в США, дед умер.
.
Записано со слов Анны Паноян
В лагере военнопленных пятого округа оказалось много армян — из-под Керчи, Харькова, Киева. Погибать от голода и болезней они не собирались. Разведали обстановку, сообразили, что немцам по большому счёту не до них — запланированная молниеносной война на восточном фронте не только не заканчивалась, но превращалась в долгое и мучительное кровопролитие. Спустя время военнопленные организовали небольшую школу для неграмотных, возвели часовню, сделали медпункт. Создали ремонтные мастерские, где шили одежду и обувь. Собрали музыкальный класс — у них был свой небольшой оркестр. Потом организовали банк, который в том числе занимался кредитованием. Стали вывозить за пределы лагеря товар — на обмен и продажу. Удивленные такой кипучей деятельностью немцы препятствий не чинили и наблюдали происходящее с возрастающим интересом. Через какое-то время, поражённые волей к выживанию, они снесли стены лагеря, позволив пленным влиться в гражданскую жизнь. Местность эту в народе долгое время потом назвали Малой Арменией.
После войны возвращаться в Советский союз бывшие военнопленные не стали, потому что понимали, что поставят под удар не только себя, но и свои семьи. Они переехал в Америку, сначала в Мичиган, потом в Монтебелло, снова поднимались с нуля. Это были первые DP — displaced people, перемещённые лица.
Спустя месяц после начала войны семья деда уже знала, что он пропал без вести. Но бабушка в его гибель не верила, выходила вечерами к калитке, подолгу стояла, вглядываясь в край уходящей за рощу пыльной дороги. На вопрос детей почему не идёт домой неизменно отвечала, что ждёт мужа. Дед смог дать о себе знать только после смерти Сталина. Приезжал в Армению лишь однажды — в 1971 году. Выехал из страны чудом и больше не возвращался.
Он так и не женился. Всю жизнь помогал нам — до сих пор помню огромные, наполовину распотрошённые посылки, которые мы получали из-за границы. Дед умудрялся присылать даже пряжу, ткани, иголки и спицы — бабушка хорошо шила и вязала. Благодаря этой помощи наша семья и продержалась.
Прожил дед после войны сорок лет. Верил, что когда-нибудь семья обязательно воссоединится. К нашему огромному сожалению и горечи, этого не случилось. К тому времени, когда мы, его внуки, смогли выбраться в США, дед умер.
.
Записано со слов Анны Паноян
Голоса Америки
Дед попал на войну отцом пятерых детей. Вместе с другими лорийскими и ленинаканскими земляками его бросили в самое пекло — Керчь (её потом называли могилой армян). Кто не погиб в той мясорубке, попал в плен. Людей перегоняли пешими эшелонами в Штутгарт, в наспех организованные лагеря для военнопленных. Как выглядели эти лагеря в начале войны? Огороженная колючей проволокой голая земля со сторожевыми вышками по периметру. По большому счёту, людей туда распределяли умирать от голода и болезней.
В лагере военнопленных пятого округа оказалось много армян — из-под Керчи, Харькова, Киева. Погибать от голода и болезней они не собирались. Разведали обстановку, сообразили, что немцам по большому счёту не до них — запланированная молниеносной война на восточном фронте не только не заканчивалась, но превращалась в долгое и мучительное кровопролитие. Спустя время военнопленные организовали небольшую школу для неграмотных, возвели часовню, сделали медпункт. Создали ремонтные мастерские, где шили одежду и обувь. Собрали музыкальный класс — у них был свой небольшой оркестр. Потом организовали банк, который в том числе занимался кредитованием. Стали вывозить за пределы лагеря товар — на обмен и продажу. Удивленные такой кипучей деятельностью немцы препятствий не чинили и наблюдали происходящее с возрастающим интересом. Через какое-то время, поражённые волей к выживанию, они снесли стены лагеря, позволив пленным влиться в гражданскую жизнь. Местность эту в народе долгое время потом назвали Малой Арменией.
После войны возвращаться в Советский союз бывшие военнопленные не стали, потому что понимали, что поставят под удар не только себя, но и свои семьи. Они переехал в Америку, сначала в Мичиган, потом в Монтебелло, снова поднимались с нуля. Это были первые DP — displaced people, перемещённые лица.
Спустя месяц после начала войны семья деда уже знала, что он пропал без вести. Но бабушка в его гибель не верила, выходила вечерами к калитке, подолгу стояла, вглядываясь в край уходящей за рощу пыльной дороги. На вопрос детей почему не идёт домой неизменно отвечала, что ждёт мужа. Дед смог дать о себе знать только после смерти Сталина. Приезжал в Армению лишь однажды — в 1971 году. Выехал из страны чудом и больше не возвращался.
Он так и не женился. Всю жизнь помогал нам — до сих пор помню огромные, наполовину распотрошённые посылки, которые мы получали из-за границы. Дед умудрялся присылать даже пряжу, ткани, иголки и спицы — бабушка хорошо шила и вязала. Благодаря этой помощи наша семья и продержалась.
Прожил дед после войны сорок лет. Верил, что когда-нибудь семья обязательно воссоединится. К нашему огромному сожалению и горечи, этого не случилось. К тому времени, когда мы, его внуки, смогли выбраться в США, дед умер.
.
Записано со слов Анны Паноян
В лагере военнопленных пятого округа оказалось много армян — из-под Керчи, Харькова, Киева. Погибать от голода и болезней они не собирались. Разведали обстановку, сообразили, что немцам по большому счёту не до них — запланированная молниеносной война на восточном фронте не только не заканчивалась, но превращалась в долгое и мучительное кровопролитие. Спустя время военнопленные организовали небольшую школу для неграмотных, возвели часовню, сделали медпункт. Создали ремонтные мастерские, где шили одежду и обувь. Собрали музыкальный класс — у них был свой небольшой оркестр. Потом организовали банк, который в том числе занимался кредитованием. Стали вывозить за пределы лагеря товар — на обмен и продажу. Удивленные такой кипучей деятельностью немцы препятствий не чинили и наблюдали происходящее с возрастающим интересом. Через какое-то время, поражённые волей к выживанию, они снесли стены лагеря, позволив пленным влиться в гражданскую жизнь. Местность эту в народе долгое время потом назвали Малой Арменией.
После войны возвращаться в Советский союз бывшие военнопленные не стали, потому что понимали, что поставят под удар не только себя, но и свои семьи. Они переехал в Америку, сначала в Мичиган, потом в Монтебелло, снова поднимались с нуля. Это были первые DP — displaced people, перемещённые лица.
Спустя месяц после начала войны семья деда уже знала, что он пропал без вести. Но бабушка в его гибель не верила, выходила вечерами к калитке, подолгу стояла, вглядываясь в край уходящей за рощу пыльной дороги. На вопрос детей почему не идёт домой неизменно отвечала, что ждёт мужа. Дед смог дать о себе знать только после смерти Сталина. Приезжал в Армению лишь однажды — в 1971 году. Выехал из страны чудом и больше не возвращался.
Он так и не женился. Всю жизнь помогал нам — до сих пор помню огромные, наполовину распотрошённые посылки, которые мы получали из-за границы. Дед умудрялся присылать даже пряжу, ткани, иголки и спицы — бабушка хорошо шила и вязала. Благодаря этой помощи наша семья и продержалась.
Прожил дед после войны сорок лет. Верил, что когда-нибудь семья обязательно воссоединится. К нашему огромному сожалению и горечи, этого не случилось. К тому времени, когда мы, его внуки, смогли выбраться в США, дед умер.
.
Записано со слов Анны Паноян
October 20, 2017
Москва придержала за пёстрый подол осень, зазвучала проща...
Москва придержала за пёстрый подол осень, зазвучала прощальным эхом перелётных птиц, развела в блеклых лужах небеса — каждое облако одуванчиковым пятном, было лето, была осень, будет зима. Будет жизнь.
Снова приноравливаюсь ко времени, не сплю ночами, считаю в уме бесконечность, раз-два-три-четыре-пять, я иду искать, кто не спрятался, тот виноват.
На Манхэттене ночь, небоскрёбы-дома, в галерее Фрик с картин Гейнсборо сошли дамы, ходят по гулким комнатам, обмахиваясь веерами, пахнут сладкими духами, от которых потом кружится голова. Если долго идти по Второй Авеню, можно застать старую Ирландию, деревянными постройками, крохотными пабами, забавными вывесками. Встань под такой вывеской, крепко зажмурься, загадай желание — и оно непременно сбудется, там, где Ирландия, там лепреконы, исполняющие мечты.
В Москве пасмурное утро, ласковое и нежное, на столе записка от сына: «Еда в холодильнике, люблю, буду поздно». В почте смешное письмо от подруг, которым я пожаловалась, что похудела до мощей: «Наринэюриковна, ходите с шуруповёртом, от него шарм и дополнительный вес». Куплю сегодня шуруповёрт.
В телефоне сообщение от Саши Цыпкина: в Театральном центре На Страстном Николай Фоменко и Мария Шумакова будут читать твои рассказы о войне и любви. Прячу глаза, прячу руки, до сих пор не свыклась с мыслью, что меня ставят и читают, до сих пор ощущаю себя самозванцем и голым королём, по-другому уже не будет, ни в этой жизни, ни в следующей, никогда.
Скоро в Армению, в её ласковый ноябрь, в тихие, звучащие дождевой капелью вечера. Только там я умею, словно в камере-обскура, заглянуть себе в душу, чтоб рассмотреть картинки, радостные и наоборот. Но печалиться нельзя, мир прекрасен и многолик, и в каждом его образе — жизнь. В каждом его облике — счастье бытия. Так что с возвращением меня.
Друзья, если кому-то хочется попасть на литературный вечер, вот ссылка на билеты. Их мало, но они пока есть: https://ponominalu.ru/event/glavnaya-mechta-muzhchiny
Снова приноравливаюсь ко времени, не сплю ночами, считаю в уме бесконечность, раз-два-три-четыре-пять, я иду искать, кто не спрятался, тот виноват.
На Манхэттене ночь, небоскрёбы-дома, в галерее Фрик с картин Гейнсборо сошли дамы, ходят по гулким комнатам, обмахиваясь веерами, пахнут сладкими духами, от которых потом кружится голова. Если долго идти по Второй Авеню, можно застать старую Ирландию, деревянными постройками, крохотными пабами, забавными вывесками. Встань под такой вывеской, крепко зажмурься, загадай желание — и оно непременно сбудется, там, где Ирландия, там лепреконы, исполняющие мечты.
В Москве пасмурное утро, ласковое и нежное, на столе записка от сына: «Еда в холодильнике, люблю, буду поздно». В почте смешное письмо от подруг, которым я пожаловалась, что похудела до мощей: «Наринэюриковна, ходите с шуруповёртом, от него шарм и дополнительный вес». Куплю сегодня шуруповёрт.
В телефоне сообщение от Саши Цыпкина: в Театральном центре На Страстном Николай Фоменко и Мария Шумакова будут читать твои рассказы о войне и любви. Прячу глаза, прячу руки, до сих пор не свыклась с мыслью, что меня ставят и читают, до сих пор ощущаю себя самозванцем и голым королём, по-другому уже не будет, ни в этой жизни, ни в следующей, никогда.
Скоро в Армению, в её ласковый ноябрь, в тихие, звучащие дождевой капелью вечера. Только там я умею, словно в камере-обскура, заглянуть себе в душу, чтоб рассмотреть картинки, радостные и наоборот. Но печалиться нельзя, мир прекрасен и многолик, и в каждом его образе — жизнь. В каждом его облике — счастье бытия. Так что с возвращением меня.
Друзья, если кому-то хочется попасть на литературный вечер, вот ссылка на билеты. Их мало, но они пока есть: https://ponominalu.ru/event/glavnaya-mechta-muzhchiny
October 4, 2017
Отводили сегодня Эву в школу. Учительница мисс Купер (очк...
Отводили сегодня Эву в школу. Учительница мисс Купер (очки, строгий костюм, гладкая прическа) встречала детей у входа и предупреждала, чтоб они держались подальше от лестницы, ведущей на второй этаж.
— Перила слетели с опорной стойки и болтаются. Мы уже вызвали ремонтную бригаду, к перемене всё починят, — успокаивала родителей мисс Купер, и, почему-то ступая на цыпочках, лично сопровождала каждого ученика мимо опасной лестницы в класс. Дети семенили за ней утятами и делали страшные глаза. Родители оглядывали перила и тревожно цокали языком. Настроение у всех было апокалиптическое.
И тут появился мистер Сергеев. Он три месяца как переехал в Ньютон из Саратова и потому чувствует себя немного слоном в лавке, торгующей викторианской посудой. У мистера Сергеева рост под два метра, синие глаза, большие квадратные руки, жёваный галстук и любимая дочь Маша (пять с половиной лет, свет в окошке). Мисс Купер, шёпотом с ним поздоровавшись и объяснив ситуацию, взяла Машу за руку и повела её в класс. Вдруг школу сотряс страшный грохот. Родители испуганно вскрикнули, из-за угла выбежала охрана, а мисс Купер чуть не свалилась в обморок.
— I'm fixing! — извиняющимся басом пояснил мистер Сергеев и вторым ударом кулака вправил обратно разболтанные перила.
— Пока, конфетка! — нежно помахал он дочери квадратой ладонью и был таков.
Мисс Купер недоверчиво ощупала перила. Подёргала их. Легла животом, немного покачалась и даже сделала попытку съехать вниз. Родители и охрана наблюдали за ней, затаив дыхание. Опорная стойка держалась, словно приваренная. Мисс Купер наконец-то слезла с перил, поправила на переносице очки, одёрнула подол юбки, затянула в узел растрепавшиеся волосы и ушла отменять вызов ремонтной бригады.
— Перила слетели с опорной стойки и болтаются. Мы уже вызвали ремонтную бригаду, к перемене всё починят, — успокаивала родителей мисс Купер, и, почему-то ступая на цыпочках, лично сопровождала каждого ученика мимо опасной лестницы в класс. Дети семенили за ней утятами и делали страшные глаза. Родители оглядывали перила и тревожно цокали языком. Настроение у всех было апокалиптическое.
И тут появился мистер Сергеев. Он три месяца как переехал в Ньютон из Саратова и потому чувствует себя немного слоном в лавке, торгующей викторианской посудой. У мистера Сергеева рост под два метра, синие глаза, большие квадратные руки, жёваный галстук и любимая дочь Маша (пять с половиной лет, свет в окошке). Мисс Купер, шёпотом с ним поздоровавшись и объяснив ситуацию, взяла Машу за руку и повела её в класс. Вдруг школу сотряс страшный грохот. Родители испуганно вскрикнули, из-за угла выбежала охрана, а мисс Купер чуть не свалилась в обморок.
— I'm fixing! — извиняющимся басом пояснил мистер Сергеев и вторым ударом кулака вправил обратно разболтанные перила.
— Пока, конфетка! — нежно помахал он дочери квадратой ладонью и был таков.
Мисс Купер недоверчиво ощупала перила. Подёргала их. Легла животом, немного покачалась и даже сделала попытку съехать вниз. Родители и охрана наблюдали за ней, затаив дыхание. Опорная стойка держалась, словно приваренная. Мисс Купер наконец-то слезла с перил, поправила на переносице очки, одёрнула подол юбки, затянула в узел растрепавшиеся волосы и ушла отменять вызов ремонтной бригады.
Отводили сегодня Эву в школу. Учительница мисс Крамер (оч...
Отводили сегодня Эву в школу. Учительница мисс Крамер (очки, строгий костюм, гладкая прическа) встречала детей у входа и предупреждала, чтоб они держались подальше от лестницы, ведущей на второй этаж.
— Перила слетели с опорной стойки и болтаются. Мы уже вызвали ремонтную бригаду, к перемене всё починят, — успокаивала родителей мисс Крамер, и, почему-то ступая на цыпочках, лично сопровождала каждого ученика мимо опасной лестницы в класс. Дети семенили за ней утятами и делали страшные глаза. Родители оглядывали перила и тревожно цокали языком. Настроение у всех было апокалиптическое.
И тут в школу вошёл мистер Сергеев. Он три месяца как переехал в Ньютон из Саратова и потому чувствует себя немного слоном в лавке, торгующей викторианской посудой. У мистера Сергеева рост под два метра, синие глаза, большие квадратные руки, жёваный галстук и любимая дочь Маша (пять с половиной лет, свет в окошке). Мисс Крамер, шёпотом с ним поздоровавшись и объяснив ситуацию, взяла Машу за руку и повела её в класс. Вдруг школу сотряс страшный грохот. Родители испуганно вскрикнули, из-за угла выбежала охрана, а мисс Крамер чуть не свалилась в обморок.
— I'm fixing! — извиняющимся басом пояснил мистер Сергеев и вторым ударом кулака вправил обратно разболтавшиеся перила.
— Пока, конфетка! — нежно помахал он дочери квадратой ладонью и был таков.
Мисс Крамер недоверчиво пощупала перила. Подёргала их. Легла животом, немного покачалась и даже сделала попытку съехать вниз. Родители и охрана наблюдали за ней, затаив дыхание. Опорная стойка держалась, словно приваренная. Мисс Крамер наконец-то слезла с перил, поправила на переносице очки, одёрнула подол юбки, затянула в узел растрепавшиеся волосы и ушла отменять вызов ремонтной бригады.
— Перила слетели с опорной стойки и болтаются. Мы уже вызвали ремонтную бригаду, к перемене всё починят, — успокаивала родителей мисс Крамер, и, почему-то ступая на цыпочках, лично сопровождала каждого ученика мимо опасной лестницы в класс. Дети семенили за ней утятами и делали страшные глаза. Родители оглядывали перила и тревожно цокали языком. Настроение у всех было апокалиптическое.
И тут в школу вошёл мистер Сергеев. Он три месяца как переехал в Ньютон из Саратова и потому чувствует себя немного слоном в лавке, торгующей викторианской посудой. У мистера Сергеева рост под два метра, синие глаза, большие квадратные руки, жёваный галстук и любимая дочь Маша (пять с половиной лет, свет в окошке). Мисс Крамер, шёпотом с ним поздоровавшись и объяснив ситуацию, взяла Машу за руку и повела её в класс. Вдруг школу сотряс страшный грохот. Родители испуганно вскрикнули, из-за угла выбежала охрана, а мисс Крамер чуть не свалилась в обморок.
— I'm fixing! — извиняющимся басом пояснил мистер Сергеев и вторым ударом кулака вправил обратно разболтавшиеся перила.
— Пока, конфетка! — нежно помахал он дочери квадратой ладонью и был таков.
Мисс Крамер недоверчиво пощупала перила. Подёргала их. Легла животом, немного покачалась и даже сделала попытку съехать вниз. Родители и охрана наблюдали за ней, затаив дыхание. Опорная стойка держалась, словно приваренная. Мисс Крамер наконец-то слезла с перил, поправила на переносице очки, одёрнула подол юбки, затянула в узел растрепавшиеся волосы и ушла отменять вызов ремонтной бригады.
October 3, 2017
Утро в Бостоне начинается громко: Эва, доедая овсянку, ст...
Утро в Бостоне начинается громко: Эва, доедая овсянку, страстно скребёт ложкой дно тарелки.
— Привет, ягодка! — выползаю к ней я.
— Привет, огуречик! — с готовностью отзывается она, и, чуть помедлив, поясняет, — ай мин кукумбер!
Кукумбер так кукумбер. Тётя готова быть кем угодно, лишь бы племянница была довольна.
Обнимает, смотрит в глаза, выговаривает с придыханием:
— Ты моя самая красивая тётя!
Поразмыслив.
— Нет, ты немножко не самая красивая моя тётя. Всё-таки самая красивая моя тётя — это мама!
После встречи с читателями, на которой скучающая Эва успела протереть собой все полы и лестничные пролёты до 4 этажа:
— Наринэ, ты писатель?
— Да.
— А это пришли люди, которые читали твои книги?
— Да.
— Бедные!
В датчике пожара живёт Большой Брат, следит за Эвой. Пересмотрит она мультиков — ББ вырубает интернет. Разбросает игрушки — он немедленно вызывает детей, которым этим игрушки нужней. Если Эва не соберёт разбросанное за пять минут, дети приедут и заберут всё себе. Эва Большого Брата уважает, но периодически испытывает на прочность. Встанет под датчиком дыма, бросит на пол игрушку, смотрит вверх.
— Ну как, вызвал детей?
Выжидает минуту, поднимает игрушку.
— А теперь позвони каждому и скажи, что это была ложная тревога!
Вертится перед зеркалом, изучает то своё круглое пузо, то надетые задом наперёд штаны — завязки смешно болтаются на попе. Приговаривает одобрительно:
— Ай эм со бьютифул! Со перфект!
— Эва, чего тебе не хватает для полного счастья? — любопытствую я.
Отвечает без промедления:
— Пудреницы с круглым зеркалом. Чтоб я могла напудрить себе щёчки, лицо, уши и все-все остальные органы!
В магазине, шёпотом:
— Отвлеки маму, я баночку коку-колы возьму.
— Не стану.
— Почему?
— Во-первых, кока-кола вредная.
— А во-вторых?
— А во-вторых — я твою маму боюсь.
— Да кто ж её не боится!
В Бостоне мне спокойно, там, где сестра, я дома. Каринка устроилась в ателье, учится шитью, вознамерилась стать второй Вивьен Вествуд. Я её решение одобряю и горячо поддерживаю, она человек креативный, с потрясающим вкусом, своего обязательно добьётся.
Пока же её путь к вершинам модельного бизнеса усыпан испытаниями.
— Как работа? — спрашиваю, ставя перед ней тарелку с овощным супом.
Каринка, смущённо:
— Испортила платье, случайно намертво пришила к молнии подол. Распарывала час.
— А начальница чего?
— Отчитала меня.
— А ты чего?
— Извинилась.
— А она чего?
— Она тоже извинилась.
— А она почему извиняется?
— По-моему она «Манюню» читала и немного меня побаивается!
Владелец дома, где Каринка снимает две комнаты, невысокий, буйно волосатый итальянец. Выращивает в кадках помидоры, паприку и инжир. В горшочках — розмарин и майоран. Делится урожаем с сестрой — ешьте, это органик.
— Может хотя бы ты будешь моим папой? — припёрла его как-то к стенке Эва.
Тот развёл руками.
— Куда я тогда свою жену дену?
— Сдай в приют, усыновят!
Сонечка присылает видео: крохотный Левон спит, подложив кулачок под круглую щёчку.
— Марганцовочка моя, — приговаривает сестра, едва касаясь личика сына губами.
Сердце растекается ванильной лужей. Пока мы с Каринкой умиляемся, Эва сосредоточенно сопит в экран.
— Уот из марганцовочка?
Мы растерянно переглядываемся. Иди объясни практически американскому ребёнку, что такое марганцовка.
Эва, сжалившись над нами:
— Я поняла! Марганцовочка — это армянский человек!
Так что назовем мой визит в Бостон "Каникулами Марганцовочки".
.
P.S. Дорогие бостонцы, если кому-то из вас захочется поучиться технике батика (росписи по шёлку), можете записаться на курсы к моей сестре Каринке.
Подробности по ссылке:
https://www.facebook.com/events/275705316254297/?acontext=%7B%22action_history%22%3A%22[%7B%5C%22surface%5C%22%3A%5C%22messaging%5C%22%2C%5C%22mechanism%5C%22%3A%5C%22attachment%5C%22%2C%5C%22extra_data%5C%22%3A%7B%7D%7D]%22%7D
— Привет, ягодка! — выползаю к ней я.
— Привет, огуречик! — с готовностью отзывается она, и, чуть помедлив, поясняет, — ай мин кукумбер!
Кукумбер так кукумбер. Тётя готова быть кем угодно, лишь бы племянница была довольна.
Обнимает, смотрит в глаза, выговаривает с придыханием:
— Ты моя самая красивая тётя!
Поразмыслив.
— Нет, ты немножко не самая красивая моя тётя. Всё-таки самая красивая моя тётя — это мама!
После встречи с читателями, на которой скучающая Эва успела протереть собой все полы и лестничные пролёты до 4 этажа:
— Наринэ, ты писатель?
— Да.
— А это пришли люди, которые читали твои книги?
— Да.
— Бедные!
В датчике пожара живёт Большой Брат, следит за Эвой. Пересмотрит она мультиков — ББ вырубает интернет. Разбросает игрушки — он немедленно вызывает детей, которым этим игрушки нужней. Если Эва не соберёт разбросанное за пять минут, дети приедут и заберут всё себе. Эва Большого Брата уважает, но периодически испытывает на прочность. Встанет под датчиком дыма, бросит на пол игрушку, смотрит вверх.
— Ну как, вызвал детей?
Выжидает минуту, поднимает игрушку.
— А теперь позвони каждому и скажи, что это была ложная тревога!
Вертится перед зеркалом, изучает то своё круглое пузо, то надетые задом наперёд штаны — завязки смешно болтаются на попе. Приговаривает одобрительно:
— Ай эм со бьютифул! Со перфект!
— Эва, чего тебе не хватает для полного счастья? — любопытствую я.
Отвечает без промедления:
— Пудреницы с круглым зеркалом. Чтоб я могла напудрить себе щёчки, лицо, уши и все-все остальные органы!
В магазине, шёпотом:
— Отвлеки маму, я баночку коку-колы возьму.
— Не стану.
— Почему?
— Во-первых, кока-кола вредная.
— А во-вторых?
— А во-вторых — я твою маму боюсь.
— Да кто ж её не боится!
В Бостоне мне спокойно, там, где сестра, я дома. Каринка устроилась в ателье, учится шитью, вознамерилась стать второй Вивьен Вествуд. Я её решение одобряю и горячо поддерживаю, она человек креативный, с потрясающим вкусом, своего обязательно добьётся.
Пока же её путь к вершинам модельного бизнеса усыпан испытаниями.
— Как работа? — спрашиваю, ставя перед ней тарелку с овощным супом.
Каринка, смущённо:
— Испортила платье, случайно намертво пришила к молнии подол. Распарывала час.
— А начальница чего?
— Отчитала меня.
— А ты чего?
— Извинилась.
— А она чего?
— Она тоже извинилась.
— А она почему извиняется?
— По-моему она «Манюню» читала и немного меня побаивается!
Владелец дома, где Каринка снимает две комнаты, невысокий, буйно волосатый итальянец. Выращивает в кадках помидоры, паприку и инжир. В горшочках — розмарин и майоран. Делится урожаем с сестрой — ешьте, это органик.
— Может хотя бы ты будешь моим папой? — припёрла его как-то к стенке Эва.
Тот развёл руками.
— Куда я тогда свою жену дену?
— Сдай в приют, усыновят!
Сонечка присылает видео: крохотный Левон спит, подложив кулачок под круглую щёчку.
— Марганцовочка моя, — приговаривает сестра, едва касаясь личика сына губами.
Сердце растекается ванильной лужей. Пока мы с Каринкой умиляемся, Эва сосредоточенно сопит в экран.
— Уот из марганцовочка?
Мы растерянно переглядываемся. Иди объясни практически американскому ребёнку, что такое марганцовка.
Эва, сжалившись над нами:
— Я поняла! Марганцовочка — это армянский человек!
Так что назовем мой визит в Бостон "Каникулами Марганцовочки".
.
P.S. Дорогие бостонцы, если кому-то из вас захочется поучиться технике батика (росписи по шёлку), можете записаться на курсы к моей сестре Каринке.
Подробности по ссылке:
https://www.facebook.com/events/275705316254297/?acontext=%7B%22action_history%22%3A%22[%7B%5C%22surface%5C%22%3A%5C%22messaging%5C%22%2C%5C%22mechanism%5C%22%3A%5C%22attachment%5C%22%2C%5C%22extra_data%5C%22%3A%7B%7D%7D]%22%7D
September 20, 2017
Дорогие канадцы, выезжаю сегодня к вам. Вот график предст...
Дорогие канадцы, выезжаю сегодня к вам. Вот график предстоящих выступлений, приходите, если есть желание пообщаться. Буду очень рада встрече.
22.09, Остров Виктория, справки по телефону: (250) 818 9991, Лев
24.09, Ванкувер, справки по телефону: (604) 657 0368, Анна
27.09, Торонто, справки по телефону: (416) 727 5300, Любовь
28.09, Монреаль, 19:00
Jewish Russian Community Center of Montreal
5380 Bourret Avenue, Монреаль H3X 1J2
22.09, Остров Виктория, справки по телефону: (250) 818 9991, Лев
24.09, Ванкувер, справки по телефону: (604) 657 0368, Анна
27.09, Торонто, справки по телефону: (416) 727 5300, Любовь
28.09, Монреаль, 19:00
Jewish Russian Community Center of Montreal
5380 Bourret Avenue, Монреаль H3X 1J2
Narine Abgaryan's Blog
- Narine Abgaryan's profile
- 966 followers
Narine Abgaryan isn't a Goodreads Author
(yet),
but they
do have a blog,
so here are some recent posts imported from
their feed.
