Анастасия Грызунова's Blog, page 17

Это кто-о? Разбойники?!

между тем отредактирована и сдана в издательство "Эксмо" книжка Марины Москвиной "Танец мотыльков над сухой землей". записки на манжетах и прочих подходящих для записи поверхностях, миллион примерно историй о людях, известных всем и не всем, смешные, и прекрасные, и грустные всегда очень внезапно, и все это увлеченно празднует жизнь.


Встретила Гену Калашникова в ЦДЛ, он познакомил меня с поэтом Мишей, своим хорошим приятелем.
— Этот Миша, — тихо сказал Гена, — всегда так звонит не вовремя — ну, знаешь, бывает — жена ушла, пришел налоговый инспектор, с потолка течет вода, от свечи загорелись шторы. Тут обычно звонит Миша и спрашивает: «Старик! Как ты думаешь, можно так сказать: “Муравьеда горделивая походка”? Вот это слово “горделивая” не кажется тебе неуместным?» Ты отвечаешь: «Старик! Я никогда не видел муравьеда. Может у него действительно походка горделивая?..» А закончить с ним разговор можно только механически…

очень много радости, россыпью и горами. приятного чтения, оно гарантировано.

...they don't have to worry about answers

после много чего и бесконечных лет сдана в "эксмо":

Gravity's Rainbow by Thomas Pynchon

My rating: 5 of 5 stars







называться будет "Радуга тяготения". переводили spintongues и я, редактировал guest_informant , морально и прочим образом поддерживали очень многие, за что им спасибо. feci quod potui, faciant meliora potentes.

A Passion Play, by Rena Sanderone / Ian Anderson / Jethro Tull

желания надо выполнять, ну да. выполнила. good for me.

Рэна Сандерони / Иэн Андерсон
СТРАСТНОЕ ДЕЙСТВО

Акт I. Похороны Ронни Пилигрима. Зимнее утро на кладбище

"Ты даже здесь меня узришь?"
(Трещит серебряная цепь.)
"Что ж, мне конец", — сказал юнец.
Всё позади (не возвратишь).
Друзья в строю (все как один),
хоть опоздали их такси.
На Фулэм-роуд наступил час пик.
В Страстном же действе гладь да тишь.

Реликтовое излученье, ах,
горят костры мифических амбиций,
хаос скорбных промахов,
паршивая овца орет,
Страстное действо эхом отдает.
Знакомые припевы сгрудились, но все не в том ключе,
и в диссонансе сладком мелодии гниют.
На Фулэм-роуд наступил час пик,
он в тишь Вечнострастную утечет.

Но кто придет бряцать в кимвал?
Благоуханный ангел пал.
Она, прильнув к безверью моему,
меня вечной улыбкой осияла,
Звенит по-над пустыней вой,
меня в пески ведет конвой
переплетенных кожаных господ.
Здесь НИКОГО (кого-нибудь найдет).

Акт II. Банк памяти. Небольшой, но уютный кинотеатр (на следующее утро)

А по льдистым пустошам улыбки лиц, которых ты не знал.
Заходи, раздевайся. Не расклеивайся. Валяй в кинозал.
Камера, мотор, старайся. Снято, неплохой визаж; на сцену марш.
Вот паспорт, ты теперь Оно. (Онтогенез оного прояснит любого.)
Жизнь в банк памяти сдашь; заранее спасибо, процент наш.
Ты в действе, мороженщица вся аж извелась, какой пассаж.

За минутную радость вот тебе приз, в крикете ты капитан,
дождь или солнце — слово найдется, от королевы рыцарский сан.

Тепло твоих пальцев по сей день хранят телефоны друзей.
Фраза в передовице: "13 пришедших за лидером лошадей".
Залазь в старый зонтик. В нем прореха размером с Берлин?
Но протекает редко, и вечно солнце, и так не бывает, чтоб ты был один.

Черно-белый тиран, твой дебют, ты призван и зван.
Страстное действо, не надейся, душу ловит в капкан.
Ну, что сделал папа с мамой, какова в соитье дама,
отчего в печали воет старый пес?

А святая честь твоей сестрицы улетела на крылах
костлявого младого жеребца по имени Джордж,
что прокрался в сестрицыны конспекты по географии.
(И комиссия оценщиков оценила ее тело.)

Ответь теперь, не-малый-не-дурак, личину примерь.
Глянь в шпаргалку — по памяти не выйдет, сам проверь.
Ну, как в строю шагают дети, как блекнет дама на рассвете?
Обезумел старый пес — с чего бы, вот вопрос.

По чуть-чуть туда-сюда — так и сдираешь шкуры, не беда.
Пару шкур содрал, и вот ты наш, а мы тебе готовы смотреть в рот.
Гримерка за углом. Снято, пройден рубеж, теперь играть тебе.
Ты в действе — ну и как тебе?
Ты в действе — ну и как тебе?
Ты действо — каково тебе?

Восстань, герой страстей, мы на тебе не ставим крест:
ты нам как сын, сомнений нет, и это не пустой жест.
Скажи нам, ты ль средь декораций плясал паяцем ради оваций?
Или мы здесь — для забавы, ради славы, ради правой радости
сказать тебе, сколь дурно ты играл?

На Фулэм-роуд наступил час пик.
В Страстном же действе гладь да тишь.

Сказка о Зайце, который потерял очки

Это сказка о Зайце, который потерял очки.

Сова любила отдыхать, пока никто не смотрит.
Как-то раз она сидела на заборе, и вдруг вблизи пробежала Кенгуру.
Вообще-то в этом не было ничего такого, однако Сова услышала, как Кенгуру бормочет:
"Заяц потерял очки", — ну и тут Сова, конечно, призадумалась.

Вскоре из-за облака выглянула луна — и глянь, вот он, Заяц, и впрямь.
Неподалеку в ручье сидел Тритон.
А верхом на веточке куста примостилась Пчела.

Заяц как будто застыл, но на самом деле весь аж трясся от волнения,
он ведь без очков был вроде бы совсем беспомощный.
Куда подевались очки? Может, их кто-то украл?
Может, он сам их куда-нибудь сунул? Что же делать?

Пчела, похоже, нашла разгадку и пошла на приступ — чела не хмуря, сказала:
"Наверное, ты их перепутал с морковкой и съел".
"Нет! — возразила Сова, поскольку была мудра. —
У меня хорошее зрение, талант к прозрениям и воззрения без зазрения.
Как может умный Заяц свалять такого дурака?"
Сова сидела на заборе и мрачно рисовала им такую картину!

От этих разговоров Кенгуру запрыгала как ненормальная.
Она считала, что интеллектом существенно превосходит всех прочих.
Она была их вождем, их гуру. Она знала ответ:
"Заяц, тебе нужно поискать окулиста".
Но потом сообразила, что Заяц совсем беспомощен без очков.
Тогда она громко возвестила: «Нет, Заяц вообще ничего не может искать!»
"Ему пригодится бакен, гуру! — крикнул Тритон. — Или можно послать с ним Сову".
Но Сова уже уснула.
Тритону — ты посмотри, тонкий ум какой, — подобные препоны были нипочем.
"Ты можешь положить его к себе в сумку".
Но увы, Заяц был слишком крупный и к Кенгуру в сумку не влез.

А Заяц прекрасно понимал, что остальные ничегошеньки не знают ни про какие очки.

Они, конечно, придумали славно, однако Зайцу-то все равно.
Его беспокоили только очки, что потерялись не так давно.
И еще у него есть запас — ах, запасная пара. Такое кино.

Конец

Акт III. Контора «Б. Огги и сына» (два дня спустя)

Спим под дверью, в глазке мелькают лица,
харч в углу, разговор с половицей,
врем паучкам, что молят сквозь стены
(вежливо). И преклоняют колена.
М-да, ну надо же, цирк с конями.
Дряхлый болван выбалтывает былое своему визави,
о детях заблудших, об ушедшей любви.
Резвятся денди — кружевные романтики,
все чисты как правда и завязаны бантиком.
М-да, ну надо же, цирк с конями.
Благоуханный собор шпилем целит вниз.
Я молюсь за души из Кентиш-Тауна, пережившие криз.
Все замолкают — боги проплывают, трубя,
желают всего хорошего и в небесах журавля.
Повелитель времен, я прав — на ошибку имею право.
М-да, ну надо же, цирк с конями.
Кролик, произведи на свет приплод нового толка —
пилигримов, питающихся любовью (кормить проще, чем волка).
Укажи мне доброго человека — я тебе укажу на дверь.
Последние гимны допеты, дьявол кричит: "Ну и что теперь?"

Пора мне валить, и, пожалуй, впредь —
я подал запрос — хочу квартировать
в позабытом саду, что зовется "Ад",
где ни у кого ничего, и ничто не… — Сад? Дурак ты наивный,
возьми-ка постель свою, из мрака с улыбкой восстань.
Добрый язычник, твоя ненависть — моя дань.

— Я без цвета — без тьмы и света, блеклости обитатель.
Касанье мое — холод (стужа).
Именем призван — я буду твой надзиратель.
Наблюдать поставлен за сей горемычною сферой.
Под моим недоглядом маис растет.
Я включаю то солнце, то дождь, я лишен благодати.
Пал с ангельским войском оттуда, где благодать без конца,
предлагаю услуги по сохраненью лица.
Раз уж ты здесь, хоть восхитись теми,
кого жизнь избавила напрочь от смиренного примиренья.

Много легенд порождено тайной небесного света (вспышка).
А я лишь закурил и потом исчез, раз — и нету.
Вкруг майского дерева пляшет очень страстное действо (ритуал дикарей) (напрасно ты так).
Именем призван — я буду твой надзиратель.

Акт IV. Гостиная Magus Perdé, полночь

От Люцифера прочь и забыть о супостате.
Мне от него не нужно и пушинки с кровати.
Вот и вечный ответ: я не агент злых или добрых сил.
Я бы отдал нимб за рог, а рог — за шляпу, что прежде носил.
Я лишь дышу. На потолке шуршит жизнь.
Там мухи тихонечко спят.
Мне руку выкручивает в темноте.
Я бы отдал и две, и три за
один из тех дней,
что не вошли в эту репризу.
Я бы кружил по ложным следам, никому не докучая.
Все спасены, мы похоронены.
Под вечер мы соберемся за чаем.
Пора просыпаться, чай в пять двадцать, у служанки
в печи поспевает новорожденный хлеб.

Заезжай за мной в половине ничто,
нам время терять не с руки.
Вон поезд, что доставил меня.
На платформе стоят мои башмаки.
Станционный колокол делает "динь".
Свисток — и взлетает флаг.
Не переборщи — и не будет вреда (не стоит труда).
Спасибо всем,
вы очень добры.
Я б остался, но у меня отпали крылья.

Привет тебе, о сын царей, вечномертво взмахни рукой,
пальцы в небе скрести ради всех, кто вскорости будет.
А я — вот я, на кромке песка.
Наложи заклятие сладкое на волну и на берег морской.

Magus Perdé, убери же руку с цепи.
Загадай желанье, в полет пусти, уйми этот шторм и дождь.
Вот я (по жизни странник).
На лезвии пляшут души, которых уже не ранить.
Круг разомкнут, призови на помощь сатану,
Смертным подари огонь, и с гиканьем на войну.
А на пароме странники ждут — рожденье будет вот-вот,
пусть клятва песни длиною в жизнь побудкой им запоет.
Звери, пыхая вечным пламенем, стоят на берегу
шеренгой, у вечных врат готовятся дать отпор врагу.

Человек — сын человечий — обрети огнь жизни вечной.
(Надлежит тебе дышать всей болью жизни, боль не в счет.)
Вот я! Камень отвали,
и вечный день тьму рассечет.

На Фулэм-роуд наступил час пик,
и он в Страстное действо утечет.

A PASSION PLAY
by Rena Sanderone // Ian Anderson

Act I. Ronnie Pilgrim's Funeral
A winter's morning in the cemetery

"Do you still see me even here?"
(The silver cord lies on the ground.)
"And so I'm dead", the young man said
over the hill (not a wish away).
My friends (as one) all stand aligned
although their taxis came too late.
There was a rush along the Fulham Road.
There was a hush in the Passion Play.

Such a sense of glowing in the aftermath
ripe with rich attainments all imagined
sad misdeeds in disarray
the sore thumb screams aloud,
echoing out of the Passion Play.
All the old familiar choruses come crowding in a different key:
Melodies decaying in sweet dissonance.
There was a rush along the Fulham Road
into the Ever-passion Play.

And who comes here to wish me well?
A sweetly-scented angel fell.
She laid her head upon my disbelief
and bathed me with her ever-smile.
And with a howl across the sand
I go escorted by a band——
of gentlemen in leather bound
NO-ONE (but someone to be found).

Act II. The Memory Bank
A small but comfortable theatre with a cinema-screen (the next morning)

All along the icy wastes there are faces smiling in the gloom.
Roll up roll down, Feeling unwound? Step into the viewing room.
The cameras were all around. We've got you taped; you're in the play.
Here's your I.D. (Ideal for identifying one and all.)
Invest your life in the memory bank; ours the interest and we thank you.
The ice-cream lady wets her drawers, to see you in the passion play.

Take the prize for instant pleasure, captain of the cricket team
public speaking in all weathers, a knighthood from a queen.

All of your best friends' telephones never cooled from the heat of your hand.
There's a line in a front-page story, 13 horses that also-ran.
Climb in your old umbrella. Does it have a nasty tear in the dome?
But the rain only gets in sometimes and the sun never leaves you alone.

Lover of the black and white it's your first night.
The Passion Play, goes all the way, spoils your insight.
Tell me how the baby's made, how the lady's laid,
why the old dog howls in sadness.

And your little sister's immaculate virginity wings away
on the bony shoulders of a young horse named George
who stole surreptitiously into her geography revision.
(The examining body examined her body.)

Actor of the low-high Q, let's hear your view.
Peek at the lines upon your sleeves since your memory won't do.
Tell me: how the baby's graded, how the lady's faded,
why the old dogs howl with madness.

All of this and some of that's the only way to skin the cat.
And now you've lost a skin or two, you're for us and we for you.
The dressing room is right behind, We've got you taped, you're in the play.
How does it feel to be in the play?
How does it feel to play the play?
How does it feel to be the play?

Man of passion rise again, we won't cross you out:
for we do love you like a son, of that there's no doubt.
Tell us: is it you who are here for our good cheer?
Or are we here for the glory, for the story, for the gory satisfaction
of telling you how absolutely awful you really are?

There was a rush along the Fulham Road.
There was a hush in the Passion Play.

The Story Of The Hare Who Lost His Spectacles

This is the story of the hare who lost his spectacles.

Owl loved to rest quietly whilst no one was watching.
Sitting on a fence one day, he was surprised when suddenly a kangaroo ran close by.
Now this may not seem strange, but when Owl overheard Kangaroo whisper to no one in particular,
"The hare has lost his spectacles," well, he began to wonder.

Presently, the moon appeared from behind a cloud and there, lying on the grass was hare.
In the stream that flowed by the grass a newt.
And sitting astride a twig of a bush a bee.

Ostensibly motionless, the hare was trembling with excitement,
for without his spectacles he appeared completely helpless.
Where were his spectacles? Could
someone have stolen them? Had he mislaid them? What was he to do?

Bee wanted to help, and thinking he had the answer began:
"You probably ate them thinking they were a carrot."
"No!" interrupted Owl, who was wise.
"I have good eye-sight, insight, and foresight.
How could an intelligent hare make such a silly mistake?"
But all this time, Owl had been sitting on the fence, scowling!

A Kangaroo were hopping mad at this sort of talk.
She thought herself far superior in intelligence to the others.
She was their leader, their guru. She had the answer:
"Hare, you must go in search of the optician."
But then she realized that Hare was completely helpless without his spectacles.
And so, Kangaroo loudly proclaimed, "I can't send Hare in search of anything!"
"You can guru, you can!" shouted Newt.
"You can send him with Owl."
But Owl had gone to sleep.
Newt knew too much to be stopped by so small a problem
"You can take him in your pouch."
But alas, Hare was much too big to fit into Kangaroo's pouch.

All this time, it had been quite plain to hare that the others knew nothing about spectacles.

As for all their tempting ideas, well Hare didn't care.
The lost spectacles were his own affair.
And after all, Hare did have a spare a-pair.

The End

Act III
The business office of G. Oddie & Son (two days later)

We sleep by the ever-bright hole in the door,
eat in the corner, talk to the floor,
cheating the spiders who come to say "Please",
(politely). They bend at the knees.
Well, I'll go to the foot of our stairs.
Old gentlemen talk of when they were young
of ladies lost, of erring sons.
Lace-covered dandies revel (with friends)
pure as the truth, tied at both ends.
Well I'll go to the foot of our stairs.
Scented cathedral spire pointed down.
We pray for souls in Kentish Town.
A delicate hush the gods, floating by
wishing us well, pie in the sky.
God of ages, Lord of Time, mine is the right, right to be wrong.
Well I'll go to the foot of our stairs.
Jack rabbit mister spawn a new breed
of love-hungry pilgrims (no bodies to feed).
Show me a good man and I'll show you the door.
The last hymn is sung and the devil cries "More."

Well, I'm all for leaving and that being done,
I've put in a request to take up my turn
in that forsaken paradise that calls itself "Hell"
where no-one has nothing and nothing is - well-meaning fool,
pick up thy bed and rise up from your gloom smiling.
Give me your hate and do as the loving heathen do.

Colours I've none dark or light, red, white or blue.
Cold is my touch (freezing).
Summoned by name - I am the overseer over you.
Given this command to watch o'er our miserable sphere.
Fallen from grace, called on to bring sun or rain.
Occasional corn from my oversight grew.
Fell with mine angels from a far better place,
offering services for the saving of face.
Now you're here, you may as well admire
all whom living has retired from the benign reconciliation.

Legends were born surrounding mysterious lights seen in the sky (flashing).
I just lit a fag then took my leave in the blink of an eye.
Passionate play join round the maypole in dance (primitive rite) (wrongly).
Summoned by name I am the overseer over you.

Act IV
Magus Perdé's drawing room - midnight

Flee the icy Lucifer. Oh he's an awful fellow!
What a mistake! I didn't take a feather from his pillow.
Here's the everlasting rub: neither am I good or bad.
I'd give up my halo for a horn and the horn for the hat I once had.
I'm only breathing. There's life on my ceiling.
The flies there are sleeping quietly.
Twist my right arm in the dark.
I would give two or three for
one of those days that never made
impressions on the old score.
I would gladly be a dog barking up the wrong tree.
Everyone's saved we're in the grave.
See you there for afternoon tea.
Time for awaking the tea lady's making
a brew-up and baking new bread.

Pick me up at half past none
there's not a moment to lose.
There is the train on which I came.
On the platform are my old shoes.
Station master rings his bell.
Whistles blow and flags wave.
A little of what you fancy does you good (Or so it should).
I thank everybody
for making me welcome.
I'd stay but my wings have just dropped off.

Hail! Son of kings make the ever-dying sign
cross your fingers in the sky for those about to BE.
There am I waiting along the sand.
Cast your sweet spell upon the land and sea.

Magus Perdé, take your hand from off the chain.
Loose a wish to still, the rain, the storm about to BE.
Here am I (voyager into life).
Tough are the soles that tread the knife's edge.
Break the circle, stretch the line, call upon the devil.
Bring the gods, the gods' own fire. In the conflict revel.
The passengers upon the ferry crossing, waiting to be born,
renew the pledge of life's long song rise to the reveille horn.
Animals queueing at the gate that stands upon the shore
breathe the ever-burning fire that guards the ever-door.

Man - son of man - buy the flame of ever-life
(yours to breathe and breath the pain of living): living BE!
Here am I! Roll the stone away
from the dark into ever-day.

There was a rush along the Fulham Road
into the Ever-passion Play.

чтение по теме: A Passion Play at the Ministry of Information : некие люди (имя основного автора я так и не вычислила, хотя всех своих собеседников и оппонентов он педантично указал) разбирают "Страстное действо" построчно, и это открывает новые грани человеческой способности искать и находить смыслы, казалось бы, вне зависимости от их наличия; нормальное чтение то есть, каким оно и должно быть. я прониклась, конечно, к такому формату, хотя куда им до пинчоноведов. там встречаются загадочные детали - например, не очень понятно, почему автор с таким упорством, только исходя из формального образования Иэна Андерсона, отказывает тому в способности самостоятельно выяснить, что находится внутри "Потерянного рая" и "Божественной комедии" (которые к тому же большинством людей неизбежно впитываются осмосом), - но в целом вопрос обсуждается так трепетно и вдумчиво, что невозможно этих людей не полюбить, очень это все обаятельно. они там существуют много лет - мне просто раньше не приходило в голову их искать.

ну и звуки:

первая часть, из нее есть ссылки на остальное; это такой самопальный псевдо-фильм-концерт, с кусками интервью и прочим добром, но собственно концерта там тоже много, хотя качество - увы, такое себе качество:


чудесное идиотическое кино про Зайца, который потерял очки:

и еще поговорить

раз уж я в курсе:


Вообрази себе картину
Патрисия Вастведт, «Немецкий мальчик»

У этих людей нет ответа на вопрос «кто я?» — в основном потому, что им не приходит в голову себя спросить. Картинка есть — звук выключен, всякий жест красноречив, но не сопровождается репликой. Иногда создается впечатление, что персонажи не живут, а кому-то снятся — впрочем, такое впечатление возникает от любых малознакомых людей: мы просто не догадываемся, что происходит у них в голове.

Настик ГрызуноваДалее на сайте

it's a demon with a gun

наконец вышла в "Фантом-Пресс", в переводе Аллы Ахмеровой; нежная и хорошая, ружье included:

Немецкий мальчик by Tricia Wastvedt

My rating: 3 of 5 stars







музыкальное сопровождение:

и поговорить

Окна восприятия
Дина Рубина, «Окна»

В двери можно войти — или выйти. Выход в окно — нарушение правил, в окна полагается только смотреть. Они — окуляр для непричастного, для того, чьи двери заперты или временно притворены. Так смотрят художники, писатели, репортеры и демиурги, перешедшие на стадию полевых испытаний спроектированной вселенной.

Настик ГрызуноваДалее на сайте

coming through slaughter

а тем временем где-то выходят книжки (и таким образом мои редакторские упражнения происходят не просто так):

Окна by Dina Rubina

My rating: 5 of 5 stars





Гуд бай, Арктика!.. by Marina Moskvina

My rating: 5 of 5 stars






Доктор Сакс by Jack Kerouac

My rating: 4 of 5 stars

super sad story, more or less true

между тем переведена, сдана редактору spintongues (спасибо) на финальную читку, а затем, надо думать, будет сдана в "Эксмо/Домино" guest_informant вот какая книжка:

Super Sad True Love Story by Gary Shteyngart

Гари Штейнгарт, в переводе будет, по всей видимости, предсказуемо называться "Супергрустная история настоящей любви". антиутопический пейзаж, развал американской экономики, обострение культуры потребления, полицейское, однако беспомощное государство и прочие социальные катастрофы, с одной стороны, кризис среднего возраста и сопутствующие ему страх смерти, жалость к себе, эмоциональная глухота и прочие крайне распространенные, неизбежно вызывающие сочувствие у окружающих и утешительные для носителя симптомы - с другой, посередине - биотехнологии бессмертия. funny, touching, absorbing; по правде. "стратегия исхода" двадцать лет спустя. ну и я считаю, мне все удалось.

нижеследующее дает некоторое представление о том, что в голове у персонажей; на их тернистом жизненном пути их вдохновляет вот что:



в связи с чем многое становится яснее.

Michael Ondaatje // once more, with feeling

ну и хватит пока.
примерно в хронологическом порядке оригинальной публикации:

Майкл Ондатже

Свет
Дракон
Салливан и игуана
Королевская цапля
Крысиное желе
Кинг Конг плюс Уоллес Стивенс
История

Майкл Ондатже. Свет

Light , by Michael Ondaatje (There's a Trick with a Knife I'm Learning to Do, 1963-1978)

                                      Для Дорис Гратиэн

Среди ночи гроза. Деревья в возмущении уходят через поля,
искра молнии их раздела.
Сижу на белой веранде, на бурых плетеных качелях,
кофейная кружка гроза среди ночи ночь среди лета.
В ливень вплывает прошлое, друзья и родные.
Любимые слайды с родней,
переснятые с древних подробных фотокарточек, теперь
висят по стенам, расплывчатые затейливые и зернистые.

Это мой дядя, священник. Он на слоне
приехал к себе на свадьбу.
Этот стеснительный человек в летнем пиджаке и галстуке был знаменит,
уходя в бар, он хватал жену за роскошные длинные белокурые волосы,
совал их в ящик буфета и закрывал на ключ,
она так и сидела в кресле на привязи.
Он ужасно боялся, что она станет ему изменять,
Моя бабушка, она как-то ходила на танцы,
в муслиновое платье зашив светлячков.
Звезда и насмешница, безмятежное красивое лицо,
в тропиках она давала жару.
У себя дома прятала молочника,
когда он кого-то убил, а из зала суда
ее выгнали за глумление над судьей.
Ее сын стал адвокатом.
Это мой брат, ему 6. Со своим кузеном, его сестрицей
и Пэм де Восс - она нечаянно ткнула себе перочинным ножиком в глаз.
Моя тетя Кристи. Считала, что Гарольд Макмиллан шпион
и общается с ней через фото в газетах.
Говорила, он молит ее о прощении, с каждого снимка
на нее устремляя взгляд побитой собаки.

Ее муж, дядя Фицрой, цейлонский врач,
далеко за 80 помнил все, память остра, как скальпель,
но я так и не собрался его расспросить -
новые пластинки Бобби Дэрина меня тогда занимали больше.

А это мама в модном платье, рядом ее брат Ноэл.
Им семь лет и восемь, снимок раскрашен вручную,
самая давняя фотография. Самая любимая.
Вот мои дети на Хэллоуин -
та же дружба и тот же смех.
Дядя умер в 68, мама тоже в 68, спустя год.
Она рассказала, как брат умирал, и в день смерти
в глазах у него распогодилось, болезнь ушла, он как будто глядел
сквозь палату больницу, сказала она,
он увидел что-то ясное, что-то доброе, и на миг
его тело вновь стало юным, и она вспомнила,
как нашивала эмблемы ему на футболки.
Она говорила так радостно и ясно светилась.
(Cветлячковая бабушка тоже умерла в 68.)

Вот такие осколки от них остались сегодня,
в грозу, собаки скулят на веранде.
Они все хохотали в молодости, они были безумны и пылки.
Как-то на вечеринке отец спьяну
захотел объяснить, как оперируют кур,
ухитрился всех кур умертвить в процессе, и гости
ужинали часом позже, он отсыпался,
а дети смотрели, как слуги сметают
клювы и перья с газона.

Вот их осколки, больше не помню
и хочу знать еще. Различаю их в своей плоти,
в зеркале, в своих детях. Где ни окажись,
они все перед глазами строем, а истории разрастаются,
запускают щупальца в серую зернь на стенах,
они держат бокалы, а спустя 20 лет
на коленях держат внуков, позируют с любимыми псами,
выступают из света, из электричества, отключенного
грозой час назад, у шоссе рухнуло дерево, так что
дети в доме играют сейчас в домино при свечах,
а здесь плотная статика ливня вспышка спички уголек сигареты
и деревья уходят от меня через поля, четкие
одинокие со своими шрамами от ножей и следами коровьих зубов,
замерли в рваном свете, словно фотограф застал их во время побега,
и ветвистые руки машут небу, где было темно секунду назад,
хотя, если по правде, они, как и я, не сдвинулись с места.
Не отдалились от меня ни на дюйм.