Max Nemtsov's Blog, page 349

did you miss me?

…я так и думал. в общем, по порядку:

пока меня тут не было, радио Голос Омара немножко поговорило моим голосом:
- повтор эфира про книжку Игоря Мальцева
- что-то новенькое и совершенно иное про будущее кино

про итоги: фестиваль V-Rox рулит неимоверно, организация была превосходна во всем, что касалось нас (по крайней мере; про музыкантов я просто не знаю). киксовала только авиакомпания “сибирь”, но это она делает всегда и традиционно, даже если переоделась в пачку пельменей восстановленного сока из концентрата. спасибо всем, кто был на “круглых стульях” и лекции – не связанной с фестивалем, но только благодаря ему состоявшейся. надеюсь, было интересно и никто не жалеет о потраченном времени.

программу начала Шаши (и ее же закончила):

снимало студенческое телевидение, так что строго не судите. вот фоторепортаж Виты

между ее семинаром-раз и семинаром-два случилось выступление трех теноров веселых гусей не пойми чего. подоплеку я излагать я не буду, она в этой стране типична. о смешном – еще до начала этого бардака мероприятия какая-то хуйня в жж начала артподготовку, проявляя завидное знакомство с обстоятельствами моей творческой биографии. после этого оставалось, конечно, только ржать, что мы благополучно и делали… ок, обстановку не накаляли, как просили орги, но “министру” и безобидных вбросов хватило раскалиться, как это любит делать его хозяин-хуйло. только вы об этом нигде не прочтете, потому что владивостокская пресса осветила событие как обычно, по-холопьи. например, тут или тут. жопу начальству выкормыши факультета журналистики лизать умели всегда (там их учат этому, наверное, иначе не объяснить их засилия в “жибао беобахтер”. короче, я особо дотошно не искал, похоже там все репортажи в традиционном духе “вот приехал барин, барин нам денюшку счас даст”, так тонко и так творчески заданном моим соседом по табуретке. отличается несколько более похожей на правду картиной только “Дейта” (включая типично владивостокские быдлокомментарии). если найдете еще – скажите. выглядело все это так

ну а день знаний мы отметили соответственно. я только сейчас обнаружил это мероприятие в тайной вселенной вконтакта, а там люди даже говорят что-то про “лекцию” – вернее сказать, вдохновенный гон с запинками в два не очень работающих микрофона с таким же ленивым пультом для переключения картинок. но мы, похоже, справились, хоть и пришлось поторопиться. орги попросили “расширить монологическое высказывание”, и я послушно расширил его часов до трех. оказалось, перебор, и Система была против нас не только техникой, но и вахтерами (а как же? послать паспорт почтой россии через таможню в сбербанк не каждый решится; лучше всех было Шлепу, который лучше прежнего может выдавать себя за сына собственного брата). короче – спасибо огромное всем полутора или паре сотен человек, которые принесли свои задницы на это странное мероприятие. я надеюсь, вы не жалеете о потерянном времени. вот как выглядело вот это, если это вам зачем-нибудь нужно:

меж тем, с городом я несколько примирился, что он стал такой, даже не знаю, почему. наверное, погода хорошая была. но он по-прежнему торчит уголками оттуда, куда его пытаются втиснуть и убрать прочь с глаз. да и хороших людей в нем меньше не стало. пусть они и не способны ничего сделать с этой административной сволочью, что продолжает его систематически убивать.

а хорошая новость в том, что Глеб Телешов откопал свой фильм “Шум времени” и поделился им:

* * *

дискотека же у нас сегодня тематическая – мы слушали далеко не всех на фестивале, так задача не стояла, но вот эти детки  выносят мозг. очень рекомендую

остальные – нетематические – новости будут завтра

Filed under: men@work, talking animals

barnstorming

значит, так. повторяю публичное расписание на всякий случай:

29 августа, пятница:
12:00—14:00
Электронное общение: карта минного поля. Как мы убиваем друг друга письмами и как этого счастливо избегнуть. Этика электронного общения (часть 1)
Шаши Мартынова (Москва) — переводчик, редактор

30 августа, суббота
13:00—14:00
Тихоокеанская Россия — существование,
развитие и перспективы
Максим Немцов (Москва) — переводчик, редактор
Василий Авченко (Владивосток) — писатель
Александр Галушка (Москва) — Министр РФ по развитию ДВ

31 августа, воскресенье
13:00—14:30
Электронное общение: карта минного поля. Как мы убиваем друг друга письмами и как этого счастливо избегнуть. Этика электронного общения (часть 2)
Шаши Мартынова (Москва) — переводчик, редактор
все вышеперечисленное: Баржа на Спортивной набережной

1 сентября, понедельник
19.00
Переналадка мозгов: тайная американская литература ХХ века
это опять я
ул. Алеутская 65-б, Научная библиотека ДВФУ, аудитория 401
по этому поводу в фейсбуке существует почему-то загадочная группа из трех человек (а не событие, как было бы логично), и, говорят, есть в альтернативной вселенной вконтакта (одноклассники тоже были бы хороши и уместны), но орги решили так. whatever. see ya there.

на этом общественно-полезная часть нашего сегодняшнего высказывания закончена, начинается бесполезная.

продолжая тему изобразительных гидов – вот еще два:
- довольно обширный по роману Роберта М. Пёрсига “Дзэн и искусство ухода за мотоциклом”
- не очень большой по Новому Орлеану из романа Джека Керуака “На дороге” (сам делал в 1993 году)

Ирина Распопина об “Евклидовом окне” Леонарда Млодинова

теперь вести с Кромки Навылет:
- ее читают (теперь какие-то идиоты в Белфасте  – нормальные-то читатели уже прочли)
- ее пьют
- и ее курят рисуют – Писатель ВД продолжает с 62-й страницей:

ну и на (временное) прощанье – стр. 132-136 “Внутреннего порока”:

* * *

Filed under: men@work, pyncholalia, talking animals

sensational bits

главная новость сегодняшнего дня – Мишаня обнаружил негатив календаря Владивостокского рок-клуба на 1989 год:

и сопровождает находку уместной историей. тот случай, когда Дёма стал натуральным постер-боем, мы некоторое время хихикали. вот, кстати, его мемориальный плейлист, если кто забыл или не видел. участвуйте – надо просто спеть любимую песенку из Дёминых, снять ее на видео любого разборчивого качества и прислать ссылку мне. призов не гарантирую, лучший приз – участие

теперь наши другие новости:

еще один кадр из “Внутреннего порока”, на сей раз засвечен, я полагаю, еще и Сончо Вьюнокс (это второй справа и слева, для топографически озадаченных)

а вот это – сенсация с Эдинбургского фестиваля:

в среду ждут Джимми Джойса

Розовое Небо пишет про V. Spanish detected

* * *

Filed under: =DVR= archives, Дёма, pyncholalia

a fountain of news

кто-то давно должен был это сделать – изобразительный гид по романам сэнсэя, в трех частях:
- Начала
- Джаз
- Потустороннее

у Тони Паэзе проблемы не только с Пинчоном – с Джоном Кеннеди Тулом, как выясняется, тоже. дурачок какой-то

вот еще одна обложка “Радуги” для коллекции, испанская

о Кромке Навылет:
- Мэтт Мартинсон
- Публичная библиотека Биллингза

куда катится мир? повара уже хотят быть как Пинчон

* * *

Filed under: pyncholalia, talking animals

a drizzle of news

сегодня в эфире Радио Голос Омара – “Немножко не то пожарное авто” Доналда Бартелми

а заодно, если говорить о детских книжках: я как-то пропустил декоративно-художественную постановку в поддержку “Волках в щёлках” Нила Геймана. исправляем упущение – вот она:

во Франции радуются выходу Кромки Навылет:

“Орбита”, издание, заменяющее собой Pynchon Notes, публикует примечательный текст: “Sell Out With Me Tonight”: Popular Music, Commercialization and Commodification in Vineland, The Crying of Lot 49, and V., by George William Twigg

приятно, что люди продолжают обсуждать “Лот 49” – это дает им возможность о чем-то поговорить

а вот о “Горменгасте” и не особо-то поговоришь, это правда

Лена Ликаста, меж тем, продолжает вдохновляться Керуаком – и права в том, что “Доктор Сакс”, ну, как бы это сказать, действительно “кислотный”. “Ангелы”, конечно, не таковы

* * *

Filed under: pyncholalia, talking animals

a sprinkle of news

для начала немного инфографики: эволюция книжного магазина на этих территориях

это была политинформация, а теперь знакомьтесь – Док Спортелло (это слили вторую картинку из кина “Внутренний порок”):

Джош Бролин и Кэтрин Уотерстон немного рассказывают о съемках и блинчиках

а тут обсуждают, сколько призов (и каких) завоюет это кино

еще немного мерча:

Нанук взялась за Пинчона – с “Лота 49”. oh well

а наши братья по разуму из города Курск, меж тем, вовсю продолжают начинать свою Гуманитарную школу”. Алексей Салов рассказывает о трудностях перевода

новости из города, которого нет (тм): все отчетливее становится понятно, что блядская местная власть (бледная, мы понимаем, тень той хуйни, что управляет этой страной вообще) изолгалась и должна уйти. у Алекса Хитрова – конкретные доказательства того, как вся сволочь врала насчет убийства Дома Смит

в Записках скучного человека – третья серия картинок из более не существующей Японии

* * *

Filed under: dom smith, men@work, pyncholalia, talking animals

F1

дорогие друзья - нет ли случайно среди вас специалиста по марокканскому арабскому, чтобы он или она могли в течение ближайшего месяца иногда консультировать по некоторым специфическим вопросам в личке?
dear friends, is there anyone cognizant of moroccan arabic to consult me from time to time for the next month in some specific issues by mail or IM?

bits and pieces

сегодня по нашему внутреннему календарю вдруг опятьница, поэтому в эфире Радио Голос Омара  - повтор литературно-художественной композиции о романе Жозе Сарамагу “Слепота”

а тут начало прекрасного гида по роману Халеда Хоссейни “И эхо летит по горам” в жанре надстроенной реальности. очень красиво

Джонни Деппа уже начали критиковать (“мы пока не посмотрели, но все будет плохо”) за Чарли Маккабрея (русским локализаторам – он “был крещен Чарли”, идиоты. а не “Чарльзом”)

так и представляю себе – Маргарет Этвуд “не сливает” конец “Рассказа служанки” специально для русского читателя-кретина

“Привет, я автор-отшельник Томас Пинчон” – глупый и негармоничный коллектив. можно не слушать, с таким-то названием и рожами

впрочем, читателям с “Радугой тяготения” трудно повсюду. не очень понимаю, почему

ладно, теперь картинки. они радуют больше

Алексей Поляринов смело вводит Тристеро в мотивы барист. неплохо получилось, зря он скромничает

Лена Ликаста продолжает рисовать иллюстрации к “Радуге тяготения”:

не все нам Зак Смит, да. но мало того – она же вдохновилась “Ангелами Опустошения”:

а Писатель ВД нарисовал 61-ю страницу Кромки Навылет:

* * *

Filed under: men@work, pyncholalia, talking animals

news update

дополнение для жителей родного города и его ближайших окрестностей – вот к этому:

1 сентября в 19.00 в библиотеке ДВГУ (которая, я полагаю, на материке и на том же месте через дорогу от чортова колеса в парке и “Розовой королевы”, такой дом с круглым углом) – по моей версии, будет нечто в таком духе:

Переналадка мозгов: тайная американская литература ХХ века. Маги и отщепенцы – Эбби, Додж, Сэлинджер, Пинчон и другие.
Предполагается разговор по душам о том, почему публика читает всякую фигню, а настоящих книжек знать не знает, куда нас зовут народные витии и почему идти туда не стоит, как перестать тратить время и начать жить от случая к случаю, как нам завалить уже наконец Систему, почему мы всегда в меньшинстве и как нам не стать большинством, где отыскивать Качество – и прочее. Также предполагается организация поджогов, грабежей и актов вандализма и сессия вопросов и ответов на прочие раздражающие вопросы современности.

любезные организаторы предполагают, что там будет происходить нечто “легитимное” и “разрешенное”, я в этом не так уверен. они же уверяют меня, что где-то в сети организована тайная запись на лекцию, которая зашифрована каким-то другим описанием. но вы-то сейчас знаете правду

V-Rox, кстати, опубликовал полную программу, тут нас можно искать в контексте

в коллекцию – две обложки на итальянские издания к грядущему новому на этих территориях

читателю Лайвлиба трудно с “Радугой тяготения”, но он справляется

читателю Лайвлиба трудно с “Радугой тяготения”, и она не справилась

читателям Фантлаба по-разному с разными произведениями Пинчона

Review of Luc Herman and Steven Weisenburger, Gravity’s Rainbow, Domination, and Freedom

Чикаго в литературе, включая AtD

подробнее про AtD

если считать “Радугу тяготения” “знаменито нечитабельной”, в голове заводится всякая хуйня, и даже Лампочка Байрон ее не спасет

но хуйня может завестись и при чтении других книжек. например, “Бродяг Дхармы” Керуака

удивительная точка отсчета для нынешнего поколения читателей обратила внимание на книжки, вызывающие привыкание – среди них “Книжный вор” Маркуса Зузака и “Норвежский лес” Харуки Мураками. знали бы эти дети…

ну и о хорошем:

Радио Голос Омара о “Мальчике, который упал на Землю” Кэти Летт

Максим Мошков прочел несколько книг Кристофера Мура и, судя по ранжиру, оценил их высоко

Эннабел Гаскелл о первой книге трилогии Маккабрея

* * *

новость вчерашнего дня для тех, кто еще не увидел: первая (вторая) песня с новой пластинки Леонарда Коэна (выйдет 23 сентября):

Filed under: men@work, pyncholalia, talking animals

news will be later

а пока про книжки последнего времени

“А” упало, “Б” пропало… Занимательная история опечаток by Дмитрий Шерих
My rating: 3 of 5 stars

Книжка пустяковая, компилятивная, небрежная и развлекательная — собрание анекдотов про опечатки, не претендующее на глубину и рассчитанное на «широкого читателя». В случае с Джойсом не упомянута даже его судьбоносная опечатка в названии FW, а уж куда анекдотичнее, трагичнее и показательнее, казалось бы. И, в том же случае Джойса – да, автор сделал это! – черным по белому в книжке написано «выдающийся шотландец Джеймс Джойс». Есть и другие опечатки, куда ж без них. В общем, сплошное верхоглядство. Зато изобильно представлены советские опечатки во всяких многотиражках и детальная полемика марксистских графоманов Аксельрод и Богданова. Это вот зачем, я вас спрашиваю? Но занятно и местами весело, это правда, так что не будем судить автора слишком сильно. Он попугай на жердочке, предназначен для нашего увеселия.

А особенно душеполезна книжка теперь, когда верифицируемой реальности попросту не существует. Особенно политической. Страницы о подтасовке результатов голосования в «Правде» при борьбе сталинистов и троцкистов, которые автор числит по классу «намеренных опечаток», читаются как сводка с нынешних выборных полей — только сто лет назад марксисты делали это изящнее. Нынешней сволочи до них далековато.

И, наконец, утешительнее всего была приведенная цитата из Дмитрия Писарева: «Иные критики придираются к шрифту и опечаткам по неспособности к более серьезной умственной деятельности». Актуально как никогда.

American Hipster by Hilary Holladay
My rating: 5 of 5 stars

Очень бережная и даже трепетная биография человека, без которого бы не случилось битников. И это не преувеличение, потому что значение Херберта Ханке, больше известного под именами десятка персонажей у Керуака, Барроуза и Джона Клеллона Хоумза, переоценить трудно. У битников, как известно был битый ангел — Нил Кэссади, — но был и битый призрак: вор, жулик, полинаркоман-рецидивист, бисексуал и великий артист разговорного жанра. Ну и писатель, конечно. Это и был Ханке, который ввел молодежь (Гинзберга, Керуака и Барроуза) в мир альтернативной низовой культуры. Не было в ХХ века другого человека, который вдохновил бы собой целую литературу в одно рыло.

Пить, курить, ебаться и пользоваться наркотиками наш герой начал примерно одновременно — лет в восемь. Разговаривать — гораздо раньше. Дожил до 81. Убили его не наркотики — он просто устал, судя по всему. Достоинства при этом не потерял. Один из плюсов этой биографии — она и не пытается лишить Ханке достоинства, хотя сделать это довольно просто, учитывая количество неоднозначных фактов в его жизни.

А другие плюсы вот: зарождение битого поколения показано в контексте — до и после. Поначалу это увлекательное путешествие по неизвестным или малохоженным районам американской перпендикулярной культуры — например, художественно-анархистская тусовка Чикаго в конце 20-х годов, связь позднейшего андерграунда не только с маргинально-уголовной, но и с карнавально-фриковой субкультурой. Клочки паззла собираются в цельную картинку. Ханке был истинным битником и эпитомальным хипстером (да, нам объясняют, что это такое — известные ныне писатели к этому отношения не имеют, они тогда если не пешком под стол ходили, то гуляли по 42-й улице, как на экскурсии, а не жили там; про нынешнюю молодежь даже говорить не стоит. Норман Мейлер понятие хипстерства проституировал) — и было это в конце 20-х — 30-х годах, а не тогда, когда мы все привыкли думать.

Напомню, что действие практически всех главных бит-романов происходит сразу после 2-й мировой — в середине и второй половине 1940-х. Подлинный расцвет битничества пришелся на 30-е, времена Великой депрессии, и большинство тех городских бродяг, сезонников, уличных бомжей, воров и грабителей, кто имеет полное право называться битниками и хипстерами, остались невоспетыми и неупомянутыми — Ханке тут исключение. Удивительная параллель здесь в том, что единственным подлинным битником в русской литературе, наверное, может считаться Веничка Ерофеев. Потому что его определяет то же самое – он живет за краем квадратного мира из тяги к внутренней свободе. Пьет из стремления к трансцендентности. Далее может последовать монолог произвольной длины на тему “Жить недолго, но ярко и оставить по себе симпатичный труп”, но не станем – к тому же Ханке этот тезис своею жизнью опроверг.

Потому что после череды исторических встреч насельника улиц Ханке и творческой молодежи в 40-х годах нам рассказывают, о том, как умерло «движение», как его пытались оживить, как из этого, конечно же, ничего не получилось, невзирая на шум вокруг и не выходящие из печати книжки. И это самая грустная часть истории — жизнь после. А дело просто в том, что молодость прошла, только и всего.

Not Fade Away by Jim Dodge
My rating: 5 of 5 stars

Не спрашивайте, почему я дочитал его только сейчас. Время пришло.

Первый из двух крупных романов великого пост-битника и около-хиппи, одного из немногих еще живых мудрецов современной мировой литературы (да, это честь — жить на одной планете и в одно время с Джимом Доджем) — скорее исторически-культурологический, нежели «сигнально-опорный». Он примерно идеален — рок-н-ролльно-наркотический роман дороги, основанный на мифологии середины ХХ века, что нужно еще? Додж увязывает в одном повествовании (линейном, как дорога, — но и таком же причудливым, как поездка Призрака, со вставными новеллами и обрамляющей это путешествие историей, которая несколько обманка, хотя призвана быть реальнее некуда в этом пространстве) «эпоху битников» с концом 60-х (при том, что основное действие происходит в 1965-м) и всеми вытекающими. Распад «бит-поколения», к которому автор сам опоздал родиться, показан как бы изнутри, но с нужной долей отстранения, чтобы не тонуть в мелких деталях. Керуак здесь — набор клише и имя, которое может взять себе буквально кто угодно, а Кэссади и вообще обратился в миф. Хиппи только начинают бродить (не в смысле перемещений — перемещаются они только по Хэйт-Эшбери; в этом смысле присовокупленный блёрб «Гардиана» — очень смешной: «“Беспечный Ездок”, только без хипья»). Но пунктиром прочерчены все основные силовые линии, намечены основные (и важные) притяжения идей и, гм, культурологем.

Но и это, как мы понимаем не главное. Хорошие романы дороги — это наглядные развертки романов взросления и поисков а) себя, б) свободы в себе (а плохие трогать мы не будем) — ну и то, конечно, что мы сами в них вчитываем. Душа, транценденция, человек в мире, любовь — все это там есть. Он грушевиден, в нем вообще есть почти все. Хотелось бы, чтобы у романа на русском сложилась и дальнейшая судьба.

Stone Junction by Jim Dodge
My rating: 5 of 5 stars

You don’t have to be illegal to be an outlaw.

Это супер-роман о супраментальном. Это идеальный роман идей. Пинчон назвал его «изгойским эпосом», и это недомолвка столетия — по крайней мере, второй половины прошлого века. Потому что это намного больше и алхимического триллера, и квеста поперек Америки, из которого о жизни вообще — не только в Америке — можно узнать намного больше, чем из многих томов. В нем есть все, что нужно для умеющего читать.

Если «Трилогия общественных работ» Мэтта Раффа — «Пинчон для нищих», то «Каменная росстань» (очень, очень условная версия названия) — «Пинчон-light». Весь этот роман располагается в воображаемом пространстве Пинчона, и с него можно начинать вхождение в эту вселенную тем, кто пытлив, но не очень обучен; а подарков внутри этого мира можно собрать неисчислимо, было бы желание. Додж дает нам некоторый ключ — очень доступный, надо сказать, обманчиво простой и легкий для понимания — к этому миру.

А ключ к этому роману дает Пинчон в своем известном предисловии (и этим, среди многого прочего, книга тоже ценна). В нем ТРП яснее некуда излагает некоторые основные элементы своего мировоззрения — от луддизма до активного сопротивления Системе, от идеального анархизма до трансценденции. Иногда роман Доджа читается натурально как топографическая карта к романам Пинчона — «Винляндии», «Against the Day», над которым Пинчон примерно тогда же и работал, когда писал это предисловие, и далее, ко «Внутреннему пороку» и «Bleeding Edge». У Доджа весь спектр «изгойской Америки», того континента, что залегает глубоко внутри видимой культуры: анархистский фронтир (AtD) перетекает в цифровой Дикий Запад (ВЕ, хотя роман Доджа подчеркнуто аналогов, как «Винляндия») через движение (ВП) как один из принципов противостояния Системе и подрыва ее, из которого может прорасти некая новая (хотя на самом деле хорошо забытая старая) форма самоорганизации людей, идеальное братство, «Альянс магов и отщепенцев», а оттуда уже рукой подать до преодоления себя и выхода к иным планам бытия. Сумеречная зона, интерфейс тут тоже вполне пинчоновский — это «Радуга тяготения» в пространстве «Винляндии», где нет четкого деления на черное и белое, предательство и милость. Где каждый за себя у себя в голове. Где до всего нужно доходить своим умом, не поможет никто.

Я по необходимости упрощаю, но одно из наставлений этой книги — в том, что у подлинно осознающего себя существа нет иного выбора, оно может существовать лишь вне Системы. В Системе живет только скот. Она и предназначена для загона скота. Роман Доджа, среди много прочего, — об осознании, о том, как становятся персонажами Пинчона. Ленитроп и Дэниэл Пирс (заметим эти прекрасные инициалы, DP — перемещенное лицо) растворяются в воображаемом пространстве — реализуют себя — различными способами, но Система оказывается в дураках. И если ты нихуя не понял здесь, это значит, что ты душевно здоров. Это значит, что с этой точки неплохо опять начать сходить с ума. В этом наша единственная великая надежда.

Роман Доджа — важный элемент той металитературы, которая сама себя пишет в головах читателей, и важная часть системы опорных сигналов, которая подводит человека к осознанности. Это еще один «роман, создающий ценности». Без него нам никак. И опять — хотелось бы верить, что его издательская судьба на русском еще не окончена.

Американские дневники by Boris Polevoi
My rating: 1 of 5 stars

Продолжаем наше увлекательное, хоть и вполне предсказуемое странствие по страницам советской американы. Первое, что следует сказать, про эту книжку, вышедшую в 1956-м, — это, конечно, никакие не «дневники». С самого начала — казенный пропагандистский фальшак, чей слог настолько поистине ужасен, что сводит зубы. Но — по порядку.

В 1955 году компания сытно прикормленной сволочи, подвизающейся в ведущих советских газетах и не знающая в большинстве своем английского, получает возможность и карт-бланш обосрать чужую страну. С первых дней отъезда они бухают и тоскуют по оставленной родине (что ехали тогда, спрашивается). Поют песни в разных не пригодных для этого местах, — куда ж без песен-то. Весьма напоминают собой купцов Лейкина и прочих «русских людей на рандеву». Полевой пописывает что-то в блокнотике своим фирменным агитпроповским канцеляритом (что писали другие члены делегации мне, к счастью, неведомо): банальные мысли, банальные наблюдения — вернее, их отсутствие, ни деталей, ни чего-то хоть сколько-нибудь достойного внимания. Госдеп отрабатывает на них свою обычную туристическую обменную программу — по большей части пошлятину, конечно (хотя непонятно, как их пустили, например, в Неваду, где ядерные испытания велись уже четыре года), а они жаждали пропагандистского мяса — «жизни простых рабочих», «простых индейцев», везде искали ударников труда и удивлялись, что никто не может им назвать лучшего рабочего при строительстве Оклендского моста… и т.д. Т.е. фактически, никакой Америки они не увидели. А что успели заметить — того либо не поняли, либо наврали.

Но если б даже она им попалась, они бы не смогли ее опознать. К примеру, они так восторгаются ушлепками-мормонами в Юте, что впору жениться (непонятно, куда смотрел первый отдел; Бригэм Янг для Полевого — чуть ли не герой национально-освободительного движения; его наш автор называет «Брэйэмом», но лингвистика — отдельная тема тут). В Юте же восхищается варварской методикой strip mining — но не поражен, потому что в СССР карьерным способом руду добывают еще более варварски, куда там американцам. Они сопоставляют все с советскими пейзажами и достижениями: например, им показывают автоматику на заводе Форда, а они говорят: подумаешь, у нас тоже есть автоматические бетономешалки (я не шучу). Пассаж о женской моде достоин, конечно, отдельного цитирования: «Но насколько проще, естественнее и приятнее выглядит женщина даже в обычном ситцевом платье, с просто уложенной косой по сравнению с этими смешными клоунчиками с обтерханными головами или с распущенной косой, подвязанной у затылка и торчащей на манер жеребячьего хвоста» (стр. 46-47). Зато мы в области балета, знамо дело. В Сан-Франциско они умудряются не заметить моста Золотые ворота, хотя казалось бы. Марка Твэна (sic) Полевой знает, но переводит его кличку как-то совсем несоразмерно, а тетушку Полли считает бабушкой Тома Сойера. Из всего искусства они ценят только реалистический китч, а по поводу всего, что не соответствует их узколобым представлениям, они разражаются бранью в духе соображений о моде выше.

Плавно переходим к прекрасному. Их воображение поражает, например, «великолепный исполнитель народных песен Фрэнки Лэйн» — до того, что к нему в тексте Полевой возвращается не раз. Посмотрите ради интереса, какие такие народные песни пел этот американо-итальянский эдуард-хиль. В музыке вообще Полевой опознает только два инструмента – скрипку и гобой, пишет об этом не раз (если оказывается на концерте — отмечает исполнение исполнителей только на этих инструментах). Ну и «Поля» Робсона, конечно знает (был такой французский певец басом, большой друг советского союза).

Про кино тоже смешно. Почетного упоминания удостаивается Мэрилин Монро, Джек Бенни «составил бы честь любому нашему театру» или какая-то подобная хуета, зато они побывали на съемках двух реальных фильмов: «Ransom!» («Украденный мальчик» в передаче Полевого) с Гленном Фордом, который якобы распелся им в любви к системе Станиславского (хотя по даже корявой передаче того, что он говорил, система выходила все же Чехова) и «The Swan», где познакомились с Грейс Келли, которую Полевой обозвал «именно девушкой-труженицей, простой и, несомненно, одаренной». Последний фильм поставил меня в легкий тупик — наш выдающийся киновед приписал авторство этого фильма некоему режиссеру Моргану Худейнсу, «одному из выдающихся мастеров Голливуда». До сих пор не понимаю, кого он имел в виду — ставил этот фильм, как известно, Чарлз Видор, а человека с такой идиотской фамилией мне в американском кино вообще обнаружить не удалось, я даже не понимаю, что таким манером можно было исказить. Еще они познакомились в Голливуде с Дэниэлом Амфитеатровым и были на съемках фильма «Габи» — видели там в одной сцене Майкла Панаева (у Полевого он Мишель — французское кино, видать, потому что), которого сочли балетмейстером фильма, хотя он там лишь играет роль учителя балета, и Александра Родзянко (но этот, похоже, миф — в актерском составе фильма мне его обнаружить не удалось). Из прочих русских в книге сколько-то заметно присутствует только сын барона Врангеля и молокане (то ли аризонские, то ли калифорнийские — наш автор тут как-то изолгался и запутался окончательно).

Кроме того, наши герои побывали в «Земле Диснея», назвав Уолта «неутомимым другом американской детворы» (стр. 247 — тут я напрягся, представив возможные коннотации; Сталин-то подох всего за год до этого) и посмотрели его фильм (в Париже, правда) «80 тысяч лье под водой» (сочли шедевром).

Да, я про язык обещал. Классик советской литературы Борис Полевой убежден, что английские слова cattle, copper, cotton, climate пишутся через букву «Ку». Удивительно, что я некоторые фамилии в его передаче опознал. Грамотно он пишет только имя «Джон Смит», и этим пропагандистским приемом — взывать к несомненно и бездарно выдуманному солдату, с которым он якобы встретился на Эльбе, — Полевой заебал до невозможности (как и цитированием анонимных записок на тему «миру мир»).

Но одна из ключевых сцен в книге — это, конечно, празднование 7 ноября в Аризоне. Она настолько карикатурна, что даже развлекает. Наши герои скучают по дому, по параду на Красной площади, бухают, конечно, поют песни и — ни за что не поверите… «Пока остальные вскрывали банки, откупоривали бутылки, раскладывали все эти сокровища на столе, Аджубей и Софронов писали плакаты: Да здравствует 38-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции! Да здравствует наша любимая родина!» (стр. 260) Вот этот последний особенно разбил мне сердце. Плакат. В Аризоне. Наша любимая. Да здравствует. Блядь. Это же шизофрения, нет?

Отчетливее всего подлость и убожество советского мышления этой кодлы видна в контексте другой книги, написанной тогда же: «Русского дневника» Джона Стайнбека (с фотографиями Роберта Капы). Она вышла семью годами ранее, в 1948-м, и при советской власти, если мне не изменяет память, не переводилась и не издавалась, будучи признана чуть ли не клеветнической, хотя она была по-туристки честна и интересна; по крайней мере, в ней было не пропаганды и вранья, и она была написана человеческим языком. Читать Стайнбека и Полевого параллельно было бы очень полезно, я думаю, для зрения. Вот чем ответили советские писатели на происки проклятых империалистов. Суки.

Но показательнее всего, конечно, отношение нашего писателя к литературе. Кто же имеет значение для нашего классика в американской литературе? Кто способен рассказать ему об Америке лучше прочих? Лион Фейхтвангер, Стефан Гейм (известные американцы), Хауард Фэст (Говард Фаст, само собой, для всех советских людей). Ну и мертвые классики, числом четверо: Марк Твэн, Джэк Лондон, О-Генри, Теодор Драйзер. Все, на этом знакомство с американской литературой закончено. С Фэстом и Фейхтвангером они встретились, и читать об их убогих разговорах мучительно и стыдно.

Но кульминация цинизма, позора и блядства этой книги, конечно, — встреча с Этел Лиллиан Войнич. Еще живой (она умрет через пять лет). Наши герои вваливаются к ней домой (незадолго до этого Таратута сделала свое открытие — писательница еще жива, оказывается, охуеть), купив розовые астры в киоске под ее многоквартирным домом, и начинают преклоняться. При этом они, конечно, видят, что живет она сильно небогато, — Полевой упоминает, что существует она на деньги своей компаньонки-библиотекаря (а сколько получают библиотекари традиционно, мы отлично знаем), и это не мешает ему рассказывать ей о феноменальном успехе ее книги в совке: 90 изданий на 49 языках, 2 кинофильма, пьеса… Советские бляди ни разу за все это время не заплатили ей ни гроша. Хрущев подписал свой указ только в декабре 1955-го, когда делегация с Полевым вернулась (да и не знаем мы, была ли она инструментальна в принятии этого решения), и на фоне оценок тиражей в 2,5 миллиона (на самом деле, конечно, в разы больше) эти 15 тысяч долларов выглядят плевком. Кстати, я не знаю, получила она хоть что-то с этих денег. Судя по хронике «Патэ» 1959 года, условия жизни у нее не изменились — видна та же квартира в том же доме и даже с той же обстановкой, что в 55-м описывал Полевой. Но, может, на похороны хватило.

А Полевой, и без того лауреат двух сталинский премий, проживет еще четверть века. За вот эту мерзкую, скверно написанную и лживую книжонку ни о чем получит в 1959-м «Международную премию мира». Успеет подписать письмо против Сахарова и Солженицына в 1973-м. Настоящий человек, в общем, чё. Так и надо.

Американские миражи by Лев Митрохин
My rating: 1 of 5 stars

Читать такую отраву в больших количествах невозможно, поэтому после нее я, пожалуй, сделаю паузу.

Здесь, в отличие от предыдущего случая «полевых» исследований (тот все-таки крупный совпис), никаких иллюзий быть не должно — перед нами идеологическая блядь, «один из крупнейших учёных-религиоведов». Перед нами — одна из первых его попыток полизать кормящую руку, сладострастно и самозабвенно.

Начинается книжка с примечательной фразы: «Совсем недавно Новый Свет был вполне доволен своим мышлением, своими настроениями и идеалами» (стр. 11), — и продолжается в том же духе. Цитировать можно до тошноты — или не цитировать вообще: весь «труд» — чистое пропагандистское пустозвонство, словесная шелуха с тенденциозно подобранными и часто перевранными цитатами (все равно же никто не проверит — 1962 год на дворе). Такой инструментарий борца идеологического фронта нам, конечно, очень хорошо знаком. Проиллюстрирована книжка слепыми отретушированными фотографиями (высокая печать) и карикатурами «народного художника РСФСР» Семенова, знакомого по портретам поджигателей войны в журнале «Крокодил». Что прибавляет ей шарма, естественно.

Дальше попробуем только о занимательном литературоведении. Словеса свои автор время от времени украшает отсылками к литературной классике — ученость свою показать. Например, такими: «“Фунт мяса!” — это требование шекспировского Шейлока было лишь завершением галереи литературных персонажей, готовых ради денег на любое преступление» (32). В этом высказывании я вижу минимум три ошибки разного свойства, кто больше? Понятно, что эта безграмотная бредятина способна легитимизировать остальную писанину лишь в глазах советского зомби — парторга или комсорга. Заговорив об Артуре Миллере, автор вытаскивает на свет все пыльные заклинания (44): «безошибочным чутьем большого художника нащупана острая социальная проблема». Кто мне объяснит, что это значит? Чем меряются размеры художника, значит ли это, что у художника двухметрового роста чутье безошибочное по умолчанию, а у мелкого его нет вообще? И как вообще чутьем можно нащупать остроту? За этой глубокой мыслью следует вульгарный пересказ «Смерти торговца». Такая же бастардизация и проституирование ожидают Ремарка (американский писатель, а как же) и Хемингуэя.

Выражается это все не просто клише и штампами, отражающими узость марксистского подхода (для которого, ясное дело, плохо все, что не совпадает с линией партии), а прямо-таки бессмыслицей: «поступить в Голливуд» (68), «великопостные христианские фарисеи» (70). А? Что? Автор буквально переходит на визг, кликушествует, нижет слова, которые ничего не значат. «Берем слово — любое слово»; Барроуз был бы рад такому ученику, наверное. Если б не пристрелил сразу. Такой вот глоссолалией автор поначалу излагает хуйню про обычный набор достопримечательностей советского туриста, приехавшего в Штаты по разнарядке ЦК: конвейер, акции, автомобили, биржа… Но бессмыслица у нас иногда служит и для красоты: «Об американских дорогах надо писать гекзаметром» (247). О как.

Говорю же, нас интересует преимущественно прекрасное. Тут у молодого философа не все гладко. На стр. 96, например, появляется драматург «Вильям Теннеси» с пьесой «Орфей спускается в ад». Этот видный американист и философ неспособен даже фамилию Торо на слух опознать (279) — однако под конец книжки попрекает американцев незнанием русского языка. Смешно, право же, говорить о точности цитат. О реальности, правда, у него тоже очень смутные представления: (120): в руках у неонацистов в пивных Мюнхена — «ракеты и атомные пушки». Ужасы громоздятся. В американском обществе «прививается экзистенциализм» (93), насаждается фрейдизм, а «телевидение пропагандирует садизм» (146). Не что-нибудь делает — пропагандирует. Оно вообще — «позор американского искусства». Он бы искусство еще в рекламе кока-колы поискал. (В скобках замечу, что у Митрохина есть одно достоинство — кока-колу он, в отличие от Бориса Полевого, склоняет.)

Отношение к искусству у нашего философа с комсомольским значком (который доверчиво трогает неназванный рыжий американский малыш на стр. 232 — я не шучу, так там и написано) — такое же неандертальское, как и у Полевого: что не Кустодиев, то уродство. Особенно ошельмованы бывшие соотечественники: Малевич и Кандинский — «удачливые маляры» (143), а анекдот про Шагала заслуживает приведения полностью:

“Особенно часто американские юноши и девушки, говоря о живописи, спрашивали: «Почему в ваших музеях не выставлены полотна Марка Шагала?» Меня замучили этими вопросами. Наконец я нашел удачный выход: молча показывал репродукцию его картины «Половина четвертого», изображающей человека, у которого голова прикреплена к туловищу макушкой, и спрашивал: «Вы это имеете в виду?»…”

Мало того, что мудло возит с собой репродукцию Шагала в целях спецпропаганды, — оно еще и гордится своей находчивостью, понимаете? Рассчитывая, что читатели оценят его шуточку. Блядь, одно слово.

Про кино мы знаем, что Хичкок — «личная патопсихология» в кино (Спиллейн — то же самое в литературе), а про музыку (139) — что джаз уже можно похваливать (его критика — «досадное недоразумение»), а вот «оргии рок-н-ролла и твиста» — мерзость и происки. Что лучше может проиллюстрировать все это советское блядство? Ну и порнография везде, конечно (152):

«Соблазнительные очертания, словно фурии, настигают юношей везде. В каждом киоске они манят с обложек журналов и рекламных щитов. Постоянно встречаются маленькие книжные лавки, где на прилавках навалены вороха многоцветных журналов (у многих из них стыдливо вырезаны названия), которые сплошь заполнены фотографиями нагих и полунагих женщин. Здесь же лежат изданию нюдистов, а если знать подход к продавцу, то он выложит самые последние образца порнографии. Около этих прилавков постоянно толпятся юноши, дрожащими руками они перелистывают страницы, а потом выходят на улицу с помутневшим взором».

Наверное, этого образца стиля хватит, меня сейчас вырвет. Но автор упорен в своих исследованиях — он изучает «книги в бумажных обложках карманного формата»: «Заголовки книг подобраны так, чтобы они впивались в сознание американца: это различные варианты на тему секса (“Последний любовник”, “Лесбиянки”, “Роковая женщина”), насилий (“Жуткое убийство”, “Анатомия убийства” и т.д.)». Что он имел в виду под последний произведением, остается загадкой — фильм Премингера уже вышел, мог и перепутать. Ему не дают покоя «многочисленные и, в сущности своей отдающие эротикой или порнографией романы или мемуары типа “Воспоминания Казанова”» (192). Кино он тоже изучает — посмотрел в ознакомительных целях, как религиовед, фильм на библейскую тему. Это оказалась экзотическая, крайне малоизвестная нудистская эксплуатационная шняга «Adán y Eva» (1956, мексиканская, заметим, но это не помешало нашему философу сделать свои глобальные выводы о глубоком кризисе американского киноискусства).

Про идеологию, коя была, по утверждению автора, главной целью написания этой книги, правда, все не ясно. Понятно, что главным злом в философии, судя по частотности упоминаний, он считает не что-нибудь, а плюрализм. Я не шучу, честно. Он виноват во всем. Про религию тоже не очень понятно было у всех этих «детей Емельяна Ярославского»: Борис Полевой, если мы помним, «целовал в диафрагму» мормонов, а этот научный атеист и в будущем видный религиовед сливается в экстазе с YMCA и квакерами (видать, потому что они против войны). Беспринципность поразительная.

Ну и, наконец, то, чем эта книжка зацепила мой взгляд. Про битников. «Постараемся на основе зарубежных публикаций воссоздать образ жизни этих угрюмых бородачей, и это покажет всю ту зияющую пустоту и деградацию, которая отмечает их существование» (256). Они также называются «развинченными бородачами» (почему — становится ясно потом), «погружаются в исступленность рок-н-ролла» (250; а? откуда у них вообще рок-н-ролл?), они — продукт вышепоминаемых (и не раз) экзистенциализма и фрейдизма. Битовость, впрочем, понимается автором довольно своеобразно: в контексте бит-литературы, к примеру, рассматривается роман «Глендона Свортхаута» (Суортаута, понятно, известного романом «Благослови детей и зверей») «Where the Boys Are», который с этой литературой имеет примерно столько же общего, сколько книжки, я не знаю, Михаила Веллера, цитируется «Джон С. Холмс» (Клеллон Хоумз, если кто не понял — я, например, уловил не сразу), а «повесть» Керуака «На дороге» «была признана ходким бестселлером» (254). В общем, добро пожаловать в параллельную реальность. Керуак в ней цитируется так: «Жизнь — это выбор между скукой и пинками» (после чего следует безграмотный трактат о значениях слова «kicks» по словарю), — а «hip значит бедро» (255). «Хипстер — это человек с особой развинченной походкой, он вихляет бедрами и волочит ноги, имитируя движения танцующего рок-н-ролл».

Однако за этим следует удивительная типология, достойна цитирования: «В принципе это родственные явления. Различие между ними заключается лишь в форме выражения. Хипстеры — это более массовидное, более широкое явление. «Битники» [я, кстати, так и не понял, почему хипстеры у него даются без кавычек, а «битники» — только в них] — это преимущественно художники, музыканты, писатели, которые выражают свое мировоззрение в нарочито необычных, мрачных, фантастических рассказах и поэмах. Они оказывают несомненное влияние на современную американскую литературу и поэзию. «Битники» — это, так сказать, «теоретики», философы этого течения; хипстеры — его вертлявые гонцы». Как в воду нулевых глядел наш религиовед. Есть здесь и другие перлы, конечно, но все, чтобы он ни говорил объективного о битниках (а объективности все-таки не избежать), — все это ставится им в вину. Они, по сути, виновны в том, что вообще существуют (и явно подрывают стройность марксистского взгляда на Америку): ищут бога — плохо, бунтуют против общества — тоже плохо. В отличие от квакеров, они не вписываются. Грезы у них — неясные, программа — негативная (258).

Ну и марихуана (261). «Наркотики разные. Почти все «битники» употребляют марихуану, подмешивая ее в сигареты. Уже две сигареты оказывают одурманивающее воздействие, а «настоящий» «битник» таких сигарет выкуривает за день не менее десятка. Марихуана приводит к болезненному веселью либо к чувству тоски и страха. Мысли путаются, человек впадает в прострацию, появляются галлюцинации, порой заведомо чувственные». Что все это значит, я не очень понимаю, но не понимает, видимо, и автор. Его единственное знакомство с «битниками» произошло в «Гринвич Виллидж на Блеккет-стрит». Это Bleecker St., если кто не понял, — место, известное своими «хипстерами» (см. настоящие первоисточники), но никак не real thing, к тому же автор опоздал к битникам лет на 10 минимум. Сцена достойна любого сатирического романа («Баба-Яга в тылу у врага»), но приводить ее я не стану. Стошнит. Но вполне запросто, что на фоне там где-то присутствуют Дэйв ван Ронк, Боб Дилан и другие замечательные люди.

К числу сомнительных и относительных достоинств этой агитки можно отнести разве что первое (видимо) упоминание в широкой советской печати романов Керуака «Доктор Сэкс» (sic) и «Мэгги Кэссиди» (262-265). В первом наш религиовед не понял нихуя — вряд ли он читал дальше аннотации, из второго даже что-то цитирует. «На дороге» и «Люди подземелья» у него «поднимают острые социальные проблемы, содержат критику современного буржуазного общества», а в этих двух, последних, «герои… безвозвратно загипнотизированы своими ночными кошмарами, патологическими галлюцинациями, бредовыми фантазиями и вытравили из своей души всякие социальные мотивы. Керуак все более погружается в сферу авторского подсознания и алогизма, его главным мотивом становится «позитивное» утверждение абсурдности жизни и великой миссии доктора Сэкса — нового апостола. И этот взгляд — жизнь абсурдна по самой своей сути, по самой своей основе и лишь инстинктивное, безотчетное, биологическое существование имеет значение для индивида — предельно ясно выражен в другой книге Керуака — «Мэгги Кэссиди», являющейся продолжением «Доктора Сэкса»…» Что все это значит, я вас спрашиваю? Нет, этот роман он, видимо, тоже не читал.

Вот такая вот хуйня тиражом 65 тыс. экз. (ставки выросли — у Полевого в этом издании было всего 30, но книженция классика переиздавалась не раз, эта — вряд ли). Засада, конечно, лишь в том, что автору не пожелаешь поскорее сдохнуть, — он уже это сделал. Остается прийти на Хованское кладбище и плюнуть на его могилу.

* * *

Filed under: just so stories