Max Nemtsov's Blog, page 44

some announcing 2 make

готовьтесь, в понедельник будет

дальше будет смешное – старый друг вот прислал. это всегда было довольно стремное заведение, а теперь у них еще и переводы самозарождаются. кстати, врут при этом – песенка вообще не с этой пластинки (которая сама по себе гениальна, но эта конкретная версия – тропиллино говно, я б вообще постеснялся такое рекламировать)

патент на глупость – не только у русских знатоков бит-литературы: у тех в “Челси” Керуак писал “На дороге”, как мы помним и никогда не забудем. “Гардиан” вот тоже обосрались. на снимке дед в парижском “Бит-отеле”

некоторые представления о “смешных” книжках – такие, что обохохочешься (как ситчик… некоторая нынешняя молодешшь, кстати, и не знает, что это такое). тут, например, присутствуют “Бельэтаж” Николсона Бейкера и “Миссис Калибан” Рейчел Инглз (подборки откликов от покупателей лайвлиба неизменно веселят)

все внимание не на ключицы, а на заднюю сторону обложки

если б он спел “Лазарет св. Иакова”, цены б не было такой версии

some news and more

вот какая полезная книжка вышла. стоит, правда, конских денег, но это как обычно

[image error]

а вот какая зато не вышла (горький юмор наших читателей)

вот еще какой ужас будет. мало нам крашеных ряженых в истории с Ленинградским рок-клубом и Бобом Диланом, так теперь и за Коэна взялись

[image error]

напомню ужас с Диланом

прошлогоднее интервью Нили Черковски

на WTF Сергей Осипов сделал обзор ирландской литературы в пяти словах или меньше. из наших туда попали Фланн О Браен, Мартин О Кайнь, Джеймз Стивенз и Пядар О Лери

а тут “фантомы” праздновали какой-то день счастья

престарелые читатели откликаются на “Съедобную женщину” Маргарет Этвуд, поди ж ты

а тут кто-то остался доволен т.н. “вампирской трилогией” Кристофера Мура

удивительный ресурс (как правило, с сиськами) вдруг заинтересовался “спонтанной прозой” Керуака

напомню, что “На дороге” они уже когда-то описывали

ну и вот вам третий известный вид котика

и два вида деда

a sad news day

вчера умер Нили Черковски – поэт, младший битник, друг и биограф Чарлза Буковски

я только читал его биографию Хэнка (великолепную) и перевел два стихотворения, уже военных: “Украине” и “Смерть жизнь“. мы были в контакте в фейсбуке, и я попросил у него разрешения опубликовать перевод первого стихотворения. он мне его дал, разумеется – и попросил быть осторожнее в россии. я все надеялся, что мы пересечемся где-нибудь, скажем, в Париже – он ездил туда и бывал в одном хорошем независимом книжном. но нет. ему было 78 лет

some public service

ребята-пинчата выкатили, в общем, гайд по “V.” там не только комментарии, но и статьи

[image error]

“Подписные издания” анонсируют сказки, собранные Йейтсом (и булки в честь известного брода, только сегодня их, наверное, уже съели)

а здесь портрет Шашиной книжки в трепетных читательских руках, но я вам его не покажу

[image error]

пинчоеды (юмор наших читателей)

Юркая Тефтелька (кгхм) об “Ангелах Опустошения”:

Первые 100+ страниц меня расстроили. Слишком много про Брахму и прочее.

где ж она там Брахму-то нашла, интересно. (вот вроде и неглупый читатель иногда попадется, так иногда такое ляпнет, что хоть стой, хоть падай)

интрига – кого же, кого же не оценила эта “девушка с приветом” (тм). ответ прост – Маркуса Сузака и Маргарет Этвуд. видать, слишком сложны оказались

“спокойно, Маша, я Дубровский”

виды деда и котика

молодежь тянется к деду

some work finally done

закончил вот вчера вчерне. по гармоничности производства несопоставимо с чем-либо другим: начинал я ее делать прошлым летом, а закончил только сейчас – а все потому, что когда было гармонично и можно было все сделать вдохновенно и быстро, фабрика-кухня под каким-то надуманным предлогом поставила мне подножку, пауза затянулась на месяц с лишним, а потом мне стало некогда. поэтому делалось все по остаточному принципу, когда возникало время. но в итоге все получилось

Junky: The Definitive Text of “Junk” by William S. Burroughs

My rating: 5 of 5 stars

Важно, насколько в этом раннем тексте уже видны многие стилистические и оптические особенности его дальнейших работ. Интересно наблюдать, откуда прорастают, например, некоторые его образы.

Из сопроводительных материалов ясно, насколько дорогуша всех битников Карл Соломон был никудышним редактором и вообще писать не умел. Такие глухие люди и сейчас работают, например, на фабрике-кухне. Образчики его стиля в книжке есть, это караул.

ну и следует заметить, что, например, в “Глоссарии” там поясняются понятия, которые автор в самом тексте не употребляет

и еще одна рецензия

вот еще старенькая статейка Уилла Селфа о “Торчке“

обложка понятно, первого издания – т.е. все помнят одну, но мало кто помнит другую

а это смешное израильское (на самом деле потешных обложек какое-то количество, но не в этот раз)

а песенку я приберегал как раз для этого случая – а вы думали, о каком “дяде” тут речь идет?

Patrick’s Patties

пока мы смотрели в другую сторону, вышло переиздание одного Бротигана

и 12й номер ROAR в .pdf

сегодняшний день Св. Патрика празднуют пока еще наша “Голосина” (стихами Пата) и “Фантом” (ирландскими романами)

читатели везут с базара не Белинского и не Гоголя

продолжение альтернативного и/или дополненного списка “великих американских романов” от “Библиоклепта”: тут тоже все хорошо с отбором: “Мертвый отец” и “Саттри”

ну и читатели, как обычно, на высоте:

Очень сложный роман для неподготовленных. Книгу тяжело читать, потому что она написана пинчоновским, тяжелым, путаным языком. Книга наполнена аллюзиями, скрытыми цитатами. 

это, понятно, о “Радуге тяготения“. знатоки! кулинары!

праздничные виды деда

праздничные виды котика (включая последний – любимый, наверное, снимок автора, с которым по жизни)

а мы слушаем вот эту прекрасную пластинку, а не то, что вы подумали:

more on

берлинский хайлайт – дорогая нам книжка теперь в “Бабеле-Берлин“. их всего несколько штук на свете осталось

а вот смешное: “Атлантический еженедельник” составил очередной корпус т. н. “великих американских романов” (среди которых, например, комикс двух британцев). из них я переводил два (“На дороге” и “Ловец на хлебном по”) и редактировал один (“Американха”), а читал – не знаю, лень считать. но “Библиоклепт” немедленно откликнулся на это своими поправками и дополнениями (потому что в исходном списке пропуски буквально пятилетками). и тут конечно, чуть лучше: переводил еще пять (“Две серьезные дамы”, “Бродяги Дхармы”, “Верная закалка”, “Нагой обед” и “Радуга тяготения” – как без двух последних обошлись в начальном списке, я решительно отказываюсь понимать). ну и куски из “Где кончаются тротуары”

а вот удивительный филей: в рассаднике интеллектуализма вдруг всплыл обычной (!) читатель, которому безоговорочно понравилась “Радуга тяготения“

а это котик со своей героиней – Доди Мюллер. вполне красотка была:

урожденная Долорес Джеймз – утверждала, что она потомица Джесси. после смерти мужа полгода была подружкой Керуака. умерла в 2001 году (а фабрике-кухне, которая отказалась от справочного аппарата к романам Керуака, наше непрекращающееся фу)

ладно, вот вам еще две версии “Уэллермана”, раз так:

adding on

книжки из наших личных закромов теперь продаются в “Бабеле. Берлин“. есть раритеты

дорогой друг Линор говорит нам – в числе прочих – спасибо за участие в ROAR. с Линор мы дружим с середины 1990х, и дружба эта дорогого стоит, так что место и время не имеют значения

“фантомы” нашими руками анонсируют “Охотника” Таны Френч. еще и тут – и, как обычно, в комментах содержится самая значимая информация (да, мы сами все узнаем последними и от чужих людей): “Творческий отпуск” Джона Барта они планируют в скором времени издать в электронном виде

кто-то рекомендует вот Сондерза

пополнение в Баре Тома Пинчона

между тем, обнаружился рассадник интеллектуализма в духе реддита, на котором удивляются тому, что Пинчон еще жив (ну и много других перлов рассыпано)

[image error]

…а он не просто жив, а еще и очень неплохо выглядит. юмор наших читателей, да

[image error]

и еще он же их же

Керуак в Сан-Франциско

между тем, русские читатели в своем не весьма обширном репертуаре: ханжество, агрессия, глупость. о “На дороге“, хотя казалось бы – более безобидную и гуманистичную книжку придумать еще надо постараться (ну, за исключением “Филипка”)

вот посмотрите, какой котик не удовлетворяет высоконравственным требованиям русского читателя

дед в этом смысле был, конечно, бескомпромисснее – он не только смотрит на читателя как на говно, но и целится в него как в говно

ладно, вот вам еще две песенки о нашем районе

just more pics

приключения панамки и рубашки

нетипичный портрет юбиляра

дуэт с Джоном Клеллоном Хоумзом

и два вида деда

и вот удивительного принесло – отклики читателей. мы когда-то зачем-то делали эту книжку, но она принесла пользу: мы обрели себе велики и несколько лет катались по дефолт-сити. сейчас не уже получается

ну и вот концерт из двух песенок, которые нас не отпускают в последние дни

a jubilee line or two

по случаю сегодняшней даты – вот текст, который друг наш Алекс Клепиков написал к столетию. скоро оргигинал этого текста исчезнет из сети, поэтомы мы сохраним его тут:

Дождь, впадающий в море
(на столетие Джека Керуака)

Мир дотянул до столетия Джека Керуака, но многим сейчас, конечно, не до того: кажется, ни интересных новых изданий, ни юбилейных торжеств, ни фильмов, ничего по этому поводу не будет — по крайней мере, в русскоязычном пространстве ничего такого не готовилось и уже не приготовится. Нельзя, тем не менее, сказать, что Керуаку с изданиями на русском не везло — его издавали, переиздавали, доиздавали и, надеюсь, будут продолжать. Куда там Берроузу, самую известную работу которого — „Naked lunch” — русский читатель узнал под именем «Голый завтрак» и с этим знанием остался… Нельзя, тем не менее, и сказать, что Керуаку повезло. Начатые было серии его изданий останавливались — как не вышло полностью собрание сочинений, стартовавшее тремя томами издательства «Просодия» в 2002-м, так застопорились и более поздние выпуски его книг. Про издание раннего романа «Город и городок» разговоры идут, кажется, пятый год — книги Керуака успели сменить издательство и выходят теперь не в собственном оформлении, а в серии имени Чака Паланика (что тут скажешь) вместе с другими вполне достойными, без которых и Паланика-то никакого не было бы. Всё это слегка обидно и смешно, но не очень важно, лишь бы книги выходили — но, кажется, недавно всё опять поприподвстало… Не тот автор, на которого издателям будет хватать бумаги в условиях нарастающей по ходу пандемии нехватки бумаги, а уж в связи с последними событиями…
Если воспользоваться несколько каламбурной метафорой, то по дорогам русскоязычного книгоиздания Керуак путешествует, как и положено, — автостопом. И пока что никто не довёз его до места назначения. Неизданного — море. Но, видимо, приоритетным автором в России он так и не стал. Присел — если продолжить ту же метафору — на обочине.

Пол-жизни назад среди моих друзей, приятелей и знакомых, кажется, не было человека, который бы Керуака не читал, хотя достать его в книжных магазинах было сложнее, чем сейчас. Он даже не всем нравился, и — помимо множественных восторгов — мне очень хорошо помнится, что сказал о романе «На дороге» (хотя, наверное, тогда ещё о романе «В дороге», т. к. версию Когана достать было проще, чем перевод Немцова) друг-музыкант Женя. Что-то в духе: «Совершенно не моё, но очень заразительно». «Керуак как вирус» было бы темой, достойной, возможно, того самого Берроуза, если б был Берроуз — можно даже представить себе это мыслительное приключение, вспомнив, что писал о работе с языком и о прозе Керуак и что писал о языке-вирусе Берроуз. Но оставим это разделённым воображениям — читателя и моего собственного. Важнее, что Берроуз успел действительно написать — а он считал, что Джек Керуак был писателем, то есть — писал, в противовес тем «писателям», которые не пишут, а только демонстрируют своё писательское мастерство (далее — метафора про тореадоров, выделывающих свои штуки на арене без быка).

Итак, Джек Керуак был писателем. Джек Керуак был — и остаётся — заразительным писателем. Который действительно писал.

Что же он писал?

Радость, горе, безумие, боль, дорогу, любовь, джаз, детство, огромную страну, маленьких людей, «огни большого города», фары на трассе, огоньки звёзд в ночном небе, одиночество, Будду, опустошение, горы, с которых упасть невозможно, говорящие реки, секс, счастье носить старые ботинки и открывать новую пачку сигарет — и…
Главное, наверное, что он писал свободу. Свобода — если не опускаться с вершин духовного шалопайства до философии — это разнообразие. И вот его Керуак писал.

А разнообразие, конечно, не в смысле строгого учёта и регистрации всех этикеток выпитого алкоголя, прослушанных пластинок, виданных мест и так далее — романы-каталоги писали другие люди — а в смысле позволения любой бытовой или житейской мелочи быть носителем божественного — откровения — сатори — света — присутствия — чего угодно.
Джек Керуак позволял это помянутым уже ботинкам или сигаретам с тем же бережным и любовным вниманием, что и встречам, расставаниям, природе, музыке… Начнёшь перечислять занимавшие писательское сознание Керуака предметы и явления — не остановишься, проще сказать, что занимало его примерно всё, что шло под руку и оказывалось в поле зрения.

Казалось бы, с таким подходом все его книжки должны быть примерно одинаковыми: мол — доедая с маслом булку мы с приятелем шли по переулку, а там такое и сякое, потом мы как-то оказались в другом городе, а там другое такое и сякое и вот ТАКОЕ… Некоторые, конечно, умудряются Керуака и так читать, ничем при этом не заражаясь, но — как и любой другой писатель — он же не обязан всем нравиться, к тому же знаю я много людей, полюбивших «На дороге» и «Бродяг Дхармы» (например), но категорически не принявших (тоже например) «Доктора Сакса» и «Ангелов опустошения». Всё это нормально. Разнообразие.

А книги-то очень разные. Прочитав «На дороге», трудно отказаться от соблазна навсегда навязать писателю и человеку Джеку Керуаку облик, образ действия и в целом жизнь Сала Парадиза — под этим именем Керуак в романе выводит, конечно, себя, но тем не исчерпывается. Салу Парадизу всегда плюс-минус 25 и он, конечно, всегда где-то в пути, в баре, в тусовке… Но Джек Керуак бывал и домоседом.
Сам он говорил в интервью (оно есть в фильме «Что случилось с Керуаком?»), что пишет разные книги по-разному.
Есть, мол, вещи повествовательные, их надо писать сидя за пишущей машинкой, в которую — желательно — вправлен рулон бумаги, и — писать их надо более-менее в один присест. Так и была написана «На дороге» — на рулоне бумаги за две или три недели, в которые Джек от машинки не отходил, подстёгивая себя кофеином и другими стимуляторами. Конечно, и к этой книге нашлись в архиве какие-то заметки и черновики, но в целом — сел и написал.
А есть другие книги — медитативные, визионерские — которые пишутся медленно, карандашиком в блокноте, и собираются потом из многочисленных заметок-медитаций. Таковы, например, «Тристесса» и «Сатори в Париже», поздние вещи, мощные поэтические (хоть и в прозе) произведения, в которых синтаксис и интонация важнее сюжета и сведя которые к чистой фабуле читатель получит пшик.
Есть и сочетающие оба подхода романы — «Биг Сур» и «Ангелы опустошения».
На мой вкус, книга «Видения Коди» из этой дихотомии несколько выламывается и стоит отдельно от прочих романов. Отечественный издатель назвал её «продолжением» «На дороге» совершенно напрасно — это расширение, углубление и что угодно, но не «продолжение». Там тоже есть и повестовательные куски, и медитативные, есть даже расшифровки явно не трезвых разговоров Джека с его героем Нилом Кессиди (он же Дин Мориарти в «На дороге», он же Коди Помрей). Но о ней позже.

«Настоящий» Керуак, конечно же, открыт читателю во всех своих книгах, если читатель не ждёт, что Джек сейчас легко забросит рюкзак на плечи и отправится колесить по Америке, крича «ура!», заваливаясь в каждый новый бар и так далее, и так далее. Он может быть в отчаянии, он может быть в беспамятстве после нескольких суток пьянства, он может быть очарован красотой пейзажа настолько, что не слышит даже собственных мыслей — но он открыт миру. И нам. Бери да читай.

В свободной открытости миру — со всей его красотой и грязью, любовью и одиночеством, счастьем и бесприютностью — наверное, и кроется та самая заразительность Керуака. Может быть неблизок и страшен автостоп, джаз может совершенно не нравиться, алкоголь и сигареты — фу, бесцельные блуждания по стране — зачем, одиночество и смерть — лучше сходить к психологу, растворимый кофе — тоже гадость, конечно… Но открытость миру всё равно подкупает. Джек Керуак был писателем. То есть писал. И в своих писаниях создал вселенную, в которой отчасти жил, отчасти хотел бы жить. И честно прожил свою писательскую жизнь, путешествуя из этой своей вселенной в нашу общую и каждый раз принося оттуда разные драгоценности — часть из них я уже перечислил и возобновлять список не буду.

Выше, обещая продолжить о «Видениях Коди», я хотел сказать, что именно эта книжка для знакомства с Керуаком важна более прочих. Но она же — самая сложная. Писатель Джек Керуак в ней вываливает перед читателем огромные куски сырой, совершенно никак не обработанной, памяти человека Джека Керуака — в виде расшифровки ли магнитофонных записей, медитаций ли на Коди Помрея той или иной степени сюжетности и в той или иной степени визионерские… Уследить за всем, что проносится в книге, сложно, пересказать — и невозможно, и не имеет смысла. В «Видения Коди» стоит нырнуть, если вы — Вы, читатель — хотите «увидеть» и Джека Керуака, и Нила Кессиди, и всё и всех остальных. Всё — ради этих видений. Ради того, чтобы в читателя как-то поместился и заработал сгусток живой памяти Керуака — не в виде «мемуара», а прямо как есть.
И как верно, что человек, обдумывая что-то, мыслит более-менее связным цельным текстом (а не словами, не отдельными предложениями и не главами, не законченными образами), так же верно, пожалуй, что предаются воспоминаниям и плывут по волне памяти люди — текстом вот таким, как у Керуака: спонтанным, сбивчивым, сложным.
Говоря иначе, Керуак в «Видениях Коди» не описывал, а буквально пичкал свои буквы на бумаге — тем временем, теми местами, тем воздухом, и так далее.
И, конечно, в этой книге драгоценностей, о которых говорилось выше, не меньше, чем в прочих, а то и больше. Но и скрыты они гораздо сильнее, так что для первого знакомства с писателем Керуаком книга может и не подойти.

А что с этими драгоценностями делать — исключительно наша проблема.

Поэтому во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, когда никто, никто не знает, что со всеми случится — я думаю о Джеке Керуаке.

Вспоминаю себя где-то в глуши Свердловской области — почти двадцать лет назад — под проливным дождём, за которым уже в метре от меня не было ничего видно, кутающим покетбук Керуака в куртку, в несколько слоёв. Сам-то всё равно промок уже, но спина куртки внутри ещё сухая, если навертеть хорошо и правильно — книжечка не размокнет и не развалится. Тогда — как и сейчас — не казалось, что Керуака ещё будут издавать.
Вспоминаю, как первый раз в жизни мне в лицо прикатилась морская волна — и какое это было странно знакомое ощущение паники, потерянности и совершенной свободы: вот он я, а вот оно всё остальное. Ну, привет, всё остальное! Я в тебе ещё и ещё побарахтаюсь.

еще несколько портретов юбиляра:

ну и о другом:

дед и книги. рыбка-прилипала как-то в ужасе

[image error]

юмор наших читателей

несколько связных соображений о настоящей “рок-литературе”. из четырех книжек одну я переводил, одну начинал переводить, а переводы двух других редактировал

а вот так, кстати, “Тарантул” будет звучать по-украински

сэнсэй в Германии

по случаю вчерашнего грустного: