Max Nemtsov's Blog, page 302

Enchanted Night 04

01 | 02 | 03

Греза манекена

В витрине универсального магазина на Главной улице в своей ночной красе стоит фигура. Ее темно-зеленые солнечные очки — черные в красном свете витрины — выдают свою тайну: они — драгоценное украшение, носит она их лишь затем, чтобы подчеркнуть элегантность изящного нежного носика и хорошо очерченных губ, облечь себя в привлекательную тайну. Ее бледное летнее платье, мягкое, точно лепестки роз, льнет к стройным бедрам и длинным-длинным ногам — одна чуть впереди. На ней белая соломенная шляпка с широкими полями, немножко набекрень, и белые кожаные сандалии. Когда светофор перемигивается с красного на зеленый, ее твердая, вроде бы атласная кожа отсвечивает то красным, то зеленым. Одна голая рука несколько простерта вперед, пальцы грациозно вытянуты — у обычного человека такой жест означал бы приветствие, а в ней просто завершает идеальный круг поглощенности собой. Оцепенение такой позы будит в фигуре тайное желание: она грезит о свободе — вот бы отбросить осторожность, чувственно шевельнуться. Иногда ей кажется, будто она просто ждет — ждет того мгновенья, когда сможет немного расслабить волю. Тогда прекрасная рука опадет, и суровая недвижность растает в движении. И в миг этого немыслимого обморока все изменится — она оставит себя позади навсегда. При такой мысли, от которой начинают зудеть ноги, ее охватывает новый спазм осмотрительности, ибо одного ей нельзя ни за что — выдать себя.

Filed under: men@work

our sensational news

Originally posted at Почти всё

Обратите внимание на этот конверт. Иногда в “Додо” прибывают книжки совсем издалека, и они нам отдельным образом дороги: например, от независимого владивостокского издательства “niding.publ.UnLTd”. Здесь издают поэзию: поэтический мир Владивостока — отдельная маленькая вселенная, которую они освещают. Их книжки стихов можно найти в “Додо” на Солянке, только что приехали новые издания — в том числе коллекционная книга с этой фотографии. В этом конверте мы собрали “Почти всё” Александра Дёмина (1961-2002) — поэта, переводчика, блюзового музыканта, ключевой фигуры дальневосточного андерграунда 1980-х годов. Несмотря на редкие выступления, влияние творчества Александра Дёмина на всю дальневосточную рок-сцену было огромным. Он и сейчас остается одной из культовых фигур русского рока, чье творчество, хоть и запоздало, доходит до более широкого слушателя. Внутри конверта:


В книге “Стихи песен. 1980-2001″ собрана бОльшая часть его литературного наследия. Коллекционный тираж книги (это значит — их очень мало) выпущен издательством “niding.publ.UnLTd”, которое в прошлом году отметило вклад Дёмы в культуру дальневосточного андерграунда премией “Золотой самородок”.
Альбом “В предложенных условиях” — последняя работа Дёмы, записанная с лучшими дальневосточными рок-музыкантами в самом начале нулевых годов и выпущенная во Владивостоке посмертно в 2007 г.
На альбоме “Грязные блюзы”, собранном в 2008 году лейблом “Отделение ВЫХОД”, представлены мини-альбом “Заткнись и танцуй, часть 1″, записанный Дёмой с музыкантами группы “Зоопарк” в 1990 году, альбом “Тактика выженной земли” (1989) и акустическая программа “Закрытый город” (1987).

Все это — записи неимоверной редкости, красоты и силы, а сами издания уже стали раритетами.
Заказать
Мемориальная страница Александра Дёмина

девчонка, без которой не случилось бы Керуака

Filed under: Дёма, talking animals

Enchanted Night 03

01 | 02

Человек на чердаке

Ровно в полночь по часам без ремешка Хаверстроу кладет шестигранный желтый карандаш номер 2 рядом с тетрадью на пружинке, которую оставляет на столе незакрытой, и откидывается на спинку стула. Миг у него кружится голова и он хватается за край стола; на чердаке жарко, а воздух как-то застоялся и сомкнулся, хотя в окне дребезжит вентилятор — ему уже двадцать лет, и он вроде бы должен вытягивать жаркий воздух отсюда, а вместо него неким образом оставлять прохладу. Стены чердака завешаны книжными полками, под чердаком — второй этаж дома, где спальня его матери. Спальня Хаверстроу — тоже на втором этаже, но ему больше нравится на старой гостевой кровати в чердачном кабинете. Матрас тут продавлен, ноги с него свешиваются, а зимой комнатка обогревается плохо, но Хаверстроу не комфорта ищет. Ему тридцать девять, и он живет с матерью, которой шестьдесят шесть. Последние девять лет он занят невообразимым проектом — экспериментом по воспоминанию, который его оправдает. Сегодня писалось хорошо — по крайней мере, неплохо, однако, быть может, идеи завлекли его немного не туда; ему вдруг чудится, что весь его проект зашел не туда, вся жизнь не туда, но мысль эта столь ужасна, что он быстро ее подавляет. Должно выйти в ночь и погулять. Часы его бодрствования делятся на три сегмента: с часу дня до шести вечера он переживает день, с семи до полуночи пишет, а с полуночи до пяти утра переживает ночь. Спит он с пяти утра до часу дня. Ужин с матерью — с шести до семи, всегда. Работа его оправдает. Он будет искуплен. Помните старину Хаверстроу? Парня, что жил на чердаке? Так вот! Похоже, он. Оказывается, он. Хаверстроу надо бы выйти наружу и пройтись. Он выключает торшер с гибкой шеей, отодвигает стул — старый, кухонный, с подушкой на сиденье, — и встает: может, надо лечить неожиданные головокружения? В конце концов, ему почти сорок, он завяз в трясине. У него болит спина. Жжет глаза. Болит вся жизнь. Он будет оправдан. Он берет часы без ремешка и сует в карман. Хаверстроу идет в другой угол, выключает верхний свет и на ощупь пробирается по недостроенной половине чердака, набитой брошенными играми юности, чучелами детства. Он никогда ничего не выбрасывает. Где-то в обувной коробке — все призы из пачек с хлопьями тридцатилетней давности, по-прежнему в прозрачных шуршащих обертках. В ящике старого комода громоздятся кипы старых картинок от жвачки, о таких теперь никто и не слыхал: научно-фантастические рисунки, портреты кинозвезд, пожарные машины. Он до сих пор хранит свою карточку патрульного на белом шнурке, свои бумажные мишени из тира, все в дырках от пулек. Нужно бы выкинуть весь этот вздор, но это все равно что выкинуть детство. Хаверстроу на цыпочках спускается по деревянной лесенке с чердака и в темноте пробирается по коридору второго этажа мимо спящей матери — слышно, как она дышит, — и дальше вниз по ступеням, застланным ковром. На темной площадке минует невидимую черную картину — «Большую волну» Хокусая

Кацусика Хокусай (1760—1849) — японский живописец и рисовальщик, мастер цветной ксилографии.

Filed under: men@work

spitting in the internet

что-то я пропустил такой альтернативный плакат на “Внутренний порок”, работы Полночного Мародера, а он достоен

Ученые и Мерзавцы читают “Дурака” Кристофера Мура

с нами продолжают опосредованно разговаривать читатели – у некоторых детский негативизм и дух противоречия (знаете таких собеседников – что б ты ни сказал, они всегда будут против, это очень потешно, потому что детский-сад-штаны-на-лямках; как правило это люди не очень далекие). но есть и натуральные враги, для которых все, что для тебя, например представляет ценность и имеет смысл, ими выворачивается наизнанку и перед этим ставится знак минус. была, например, такая девушка Лиза, очень активная некогда – так она вообще была враг чтения (читала всякую хуйню, ругала ее, но хуйня ей отомстила, съев ей мозг окончательно). вот еще один пример такой жертвы всякой поебени. натурально голос хтонического читателя.

а дискотекой у нас сегодня – Пинчон-песня в приятной аранжировке (оригинал слушать невозможно все равно)

Filed under: pyncholalia, talking animals

Enchanted Night 02

01

Хор ночных голосов

Это ночь откровения. Этой ночью просыпаются куклы. Это ночь мечтателя на чердаке. Этой ночью дудочник в чаще.

Filed under: men@work

Enchanted Night 01

в общем, я тут подумал и решил: раз уж эта книжка никому не нужна, покажу-ка я ее тут. теперь вместо колыбельных у нас будет она, по главе в вечер, когда не лень. можно читать вслух на сон грядущий. у нас как раз лето. в общем, поехали

Стивен Миллхаузер

ОЧАРОВАННАЯ НОЧЬ

Steven Millhauser

Enchanted Night

Copyright © Steven Millhauser 2000

Перевод © М. Немцов, 2006

Ночь ты полнишь светлой синью,

Ясноликая богиня.

Непокой

Жаркая летняя ночь в южном Коннектикуте, вода отступает, и луна еще на подъеме. Лора Энгстром, четырнадцати лет, садится в постели и откидывает покрывало. Лоб ее влажен, волосы будто бы тоже мокры. Сквозь сетки двух полуоткрытых окон ей слышен скрежет сверчков и смутный рев машин на дальней трассе. Пять минут первого. А вы знаете, где ваши дети? В комнате так жарко, что этот жар своей рукой держит ее за горло. Двигаться, делать что-то. Края закрытых и приподнятых жалюзи обтекает лунный свет. Невозможно дышать в этой комнате, в этом доме. Ох ты ж, сделай же что-нибудь. Давай. Сверчки все громче. Аромат скошенной травы мешается с соленым духом отлива с пляжа в четырех кварталах отсюда. Лора представляет себя там, на этом ночном пляже, рассыпаются маленькие волны, хруст песка, насесты спасателей высокие, белые и чистые при луне, но Лору тревожит вот что: она же на виду, девочка в лунном свете, одна под открытым небом, за нею шпионят. Не хочется, чтобы кто-то на нее смотрел. Никому не дозволено думать о ее теле. Но и в комнате ей нельзя, ох нет. Если она сейчас же чего-нибудь не сделает — закричит. Ее кожа чешется изнутри. Чешутся сами кости. Как их почешешь? Лора становится на плетеный половичок у кровати и натягивает джинсы. Такие узкие, что надо подобрать плоский живот, чтобы петля налезла на медную пуговицу. Лора стаскивает ночную рубашку и надевает белую футболку — без лифчика, — а потом джинсовую куртку, один карман оттопырен — там половинка круглой пачки «Спасателей». Нужно выбраться отсюда, ей же дышать надо. Не будешь дышать — умрешь. Эта комната ее убивает. Далеко она не пойдет.

Из стихотворения английского драматурга и поэта Бенджамина (Бена) Джонсона (1573—1637) «Гимн Диане». — Здесь и далее прим. переводчика.

«Спасатели» — товарный знак леденцов в виде миниатюрных спасательных кругов производства компании «Плантерз Лайфсэйверз». Один из рекламных лозунгов: «Без спасательного круга — никуда». Выпускаются с 1912 г.

Filed under: men@work

letters from the press

в Голосе Омара сегодня – Шаши о Серхио Бойченко

а я собрал практически все, что было у него в 90-х в Лавке Языков из переводов и вариаций, вот:
– вариации на “Уксус” Роджера Макгафа
– одно из Стивена Спендера
– несколько Дилана Томаса
– кусочек Джеймза Томсона
– из Шеймаса Хини
– одно из Николаса Эмхёрста
– версия ”Настроений” У.Б. Йейтса
– много из э.э. каммингза
– сколько-то из Борхеса
– парочка Мигеля Эрнандеса
– и наконец его гениальный центон: 100 строк из 100 избранных стихов каммингза

про другое:

Кларк Кулидж о Джеке Керуаке

дополнительное чтение к “Радуге” и “V.”: Германия готова признать геноцид гереро

а мимо этого я никак не мог пройти:

иллюстрированный “Ресторан Алисы” – моя версия была тут

Filed under: just so stories, pyncholalia, talking animals

Tom Waits – Everything You Can Think Of Is True

ну и в заключение нашего празднования “Алисы” – последняя колыбельная в нашей программе. завтра придумаем что-нибудь новенькое

Том Уэйтс
ВСЁ О ЧЕМ НИ ПОДУМАЕШЬ — ТАК

всё о чем ни подумаешь — так
море встарь не меняло цвета
вот нырнул с головой
наш кровавый конвой
нигерийских скелетов костяк

всё о чем ни подумаешь — так
чашка с ложкой засели в кустах
копни сердце поглубже — хоть искру найти
мы разлагаемся по пути

всё о чем ни подумаешь — так
и для рыб ты уже как мертвяк
мы ползем что есть сил по хребту страны грез
с фламинго черными, с виски из роз

всё о чем ни подумаешь — так
колыбелькою станет башмак
твои зубы — как зданья о желтых дверях
а глаза — рыбы на сливочных берегах

Filed under: men@work

our coloring book of news

продолжаем раскрашивать унылые будни нашими колоритными новостями:

завтра день рождения Юла Бриннера, и в родном городе известно где показывают “Братьев Карамазовых”

за неимением в сети фильма “Душа бродяги” вот вам другая документалка

первое издание, между прочим

Утешительный приз – это вообще занимательно, но обратите внимание на подкаст №4 – My Pynchon Years

а это публичная лекция Алексея Салова “Другой Сэлинджер”, в которой Сэлинджер – ну, не то чтобы другой, но более похожий на себя

 

Filed under: pyncholalia, talking animals

Tom Waits – Reeperbahn

еще одна прекрасная для сегодняшнего вечера колыбельная, старенькая и любимая. опять трудно удержаться и не показать обе версии: с пластинки и из демо. это мы продолжаем праздновать “Алису”, если что

Том Уэйтс
РИПЕРБАН

за баром, в котором всегда есть места
погасла еще одна кинозвезда
любого отхлещет его же ремнем
пока не проснутся звери в нем
сальто-мортале в пустой бассейн
полный иголок и карасей
память коротка здесь, но долог обман
канатами спутан весь рипербан

ее звали Рози, к ней ласков был бог
румяные щечки, на лбу завиток
когда она пела, текли реки вспять
всё комедианткой мечтала стать
ах что за жалость, ах какой шок
премьера настала — никто не пришел
теперь на ее щеки не хватит румян
и вот она ржет на весь рипербан

а малютка Ганс примерным был
лифчики примерять любил
отец его лупил, да все напрас-
но вот он сбежал с мужиком как-то раз
теперь белье от Ганса — последний крик
рекламы в журналах — страницы на три
и отец за сына от гордости пьян
ведь его уважает весь рипербан

так если ты наследство в сортире смыл
а на память остался лишь здравый смысл
если ты не привередлив, с кем дружбу водить
и какой матрас под себя стелить
то за каждою дверью, за каждым окном
хоть яблочки съели — огрызков полно
и семя взойдет сквозь любое гумно
тем паче если это рипербан
тем паче если это рипербан

Filed under: men@work