Max Nemtsov's Blog, page 299

Atwood and dentists

Радио Голос Омара сегодня – о “Мальчике, который упал на Землю” Кэти Летт

по мнению Газеты.ру “Серьезные мужчины” Ману Джозефа – книга июля

а в остальном сегодня – день Маргарет Этвуд:
– Таня Боровикова предлагает пройти по местам литературной славы романа “…Она же Грейс”
– а кто-то открыл для себя “Мадам Оракул” (хтонь комментирует)

кроме того, в новостях почему-то очень много стоматологов (сами проверьте), и “Внутренний порок” попал в очередной идиотский список

ну и такой обложки у нас пока не было

а вместо дискотеки – занимательное кино с поколенческими терками:

Filed under: pyncholalia, talking animals

Enchanted Night 19

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18

Хор ночных голосов

Наружу, наружу, где вы ни есть, кто грезит и вязнет, вы, лежебоки, и вы, бедолаги, искатели тени и сироты солнца. Наружу, наружу, провальцы-страдальцы, вперед, нищеброды и никчемухи, вы, парии дня и наперсники ночи. Идите все, кто зачат вне закона, изглодки печали, кто с черною думой, горячкой во взоре, идите из грусти и захолустий, вперед, ишмаэли и шлемили, простушки-дурнушки и вы, несчастливцы, идите наружу, брюзги и зануды, пропащие-падшие, кулемы и рохли, идите, идите, романтики бледные, растяпы бедные, вы, некогда бывшие, навеки выбывшие, осмеянные солнцем и обреченные днем обитатели тьмы — выходите в ночь.

Filed under: men@work

no news wednesday

как бы некогда, если вы заметили

“Край навылет” в Скандинавии: Läsning för modiga galningar

не помню, показывал или нет: Майкл Муркок об AtD когда-то

ну и смешная песенка:

Filed under: pyncholalia

Enchanted Night 18

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17

Говорит Хаверстроу

Хаверстроу сидит на протертой свекольной тахте, слегка облезлой по изгибу правого подлокотника. Рядом на столике под лампой — стакан воды со льдом на подставке: дно пробковое, а сверху белая керамическая плитка, на которой синий клипер янки. Рядом со стаканом — миска с хлебными палочками. Напротив, в коричневом кресле сидит, поджав ноги, миссис Каско, а ее мохнатые красные тапочки лежат на ковре. В правой руке она держит сигарету, в левой — бокал красного вина. На столике с нею рядом — лампа, зеленая стеклянная пепельница в форме листика с ножкой и две книги: старая, в твердом переплете — «Дженни Герхардт», только название уже почти стерлось, и толстая библиотечная — «Оружие Круппа». Дребезжащий напольный вентилятор дует прямо на миссис Каско, шевеля кимоно и колыша голубой дымок, плывущий к потолку. Сквозь дрожь дыма Хаверстроу видит лестничные балясины и старый книжный шкаф, в котором различимы гигантский фолиант «Стадза Лонигана» в издании «Современной библиотеки» со сломанным корешком и два тома «Заката Европы». На верхушке шкафа, выступая за перильца, лежит открытый «Полный Уэбстер», второе издание, одна половинка выше другой. На развороте, где встречаются страницы, — красный очешник. Карие, живые глаза миссис Каско, слегка навыкате, наблюдают за Хаверстроу из-за очков в голубой оправе. Тот говорит:

— Меня, наверное, беспокоит непреходящая ложь, то есть неизбежная ложь самой формы, поскольку с той секунды, когда произносишь «я», ты немедленно отделяешь себя от той личности, на которую претендуешь, я понятно излагаю, и потому «я», которому предполагается быть зна́ком подлинности, на самом деле — самое коварное местоимение из всех, всего-навсего «он» в камуфляже, «он» с фальшивой бородой и усами. Потому что стоит тебе сказать «я», и ты уже не тот «я», на которого претендуешь, а кто-то другой, чужак, за которым шпионишь ты нынешний, чужак отдельный, отсеченный, остраненный. Я понятно излагаю? Я сел. Что это может означать, кроме чужак сел, сел тот, кем я когда-то был, но больше не являюсь? И поэтому я протестую против этой ложной близости, притворства, будто это чужое «я», этот незнакомец помещает тебя туда, в момент действия. Но даже помимо этого, помимо есть проблема и похуже — сообщить что угодно хоть с каким-то клочком точности, хоть с клочком. Безнадежно. Потому что мельчайшее действие, дрыгнуть левым мизинцем, сопровождается тысячей мыслей и ощущений, которые окружают его, как, как, черт, я не знаю, нимбом, или нет, скажем, излиянием, эманацией, и без этих ощущений ты пишешь абстракции, обобщения, вы понимаете, что я… Возьмем существительные. Каждое существительное именует класс. Это сводка, клякса. Но моя кровать, мой стул, мое окно — все они точны, как вся моя жизнь, вы следите за мыслью? Поэтому трудно, я постоянно теряю нить, с этой ложью «я» и с ложью существительного, ужасные упрощения, которые выдают себя за память. Память! Что вообще имеют в виду — память? Тот пассаж, который я вам читал, этого, как его там, помните? про араукарии. Смотришь на араукарии, и все хитросплетения их листьев и ветвей отпечатываются у тебя на сетчатке, ты видишь их абсолютно весомо, однако на следующий день заметна уже некоторая размытость, через неделю помнишь деревья, но уже без этой яркости точности, а через год? Через десять лет? И это применимо ко всей памяти. Так что такое, в конце концов, память, как не акт забывания, упущения. Поэтому не остается ничего, кроме утраты, отпадения, небрежения, забвения. Ложь, все ложь.

— Так-то оно так, но придержи коней. Ты ничего не упускаешь?

— О, конечно, еще бы — вы имеете в виду мой долг перед обществом и прочую марксистскую дохлятину.

— Тебе чертовски не помешало бы почитать Маркса, друг мой. Ничуть не вредно подумать о классах, о классовых ценностях.

— У общества я прошу одного — позволить мне грести на своем каноэ своим путем.

— Ну да. Точно. И кто, по-твоему, тебе это каноэ сдает напрокат? Кто разрешает плавать по речкам? Откуда появляются деньги, на которые ты гребешь? Но послушай, я другое имела в виду. Ты говорил о памяти.

— Не помню. Это, кстати, шутка.

— Ты сказал, что нет ничего, кроме забывания. А как быть с маленькими занозами воспоминаний — у всех они есть. Я забываю, скажем, все лето, но помню одну чайную чашку — у ручки сколота, по краю кольцо от заварки. Поэтому то, что ты говоришь, не вполне правда.

— Но как же вы не понимаете — вы лишь подтверждаете то, что я так надрываюсь сказать? Вы признаете кляксу, утрату, все лето прошло, то есть вы как вовсе и не жили, прощай, жестокий мир! — и всплывает лишь одна паршивая чайная чашка, одна жалкая, убогая чайная чашка, которая только по контрасту видится чудом точности. Но сама по себе она — она ничто, грубый набросок, клякса, вы ее вовсе не видите, ничего похожего на изумительный портрет в деталях, всего лишь несколько осколков, вымытых на берег после кораблекрушения. Или как диккенсовский персонаж какой-нибудь. Помните: красный нос, стоячий воротник, мелово-белые манжеты. И больше — ничего. Остальное невидимо.

— Но ты же видишь этого персонажа. Ты заполняешь остальное.

— Так в этом-то и дело! Ты его заполняешь. Заполняешь своим воображением. Именно в этом все богопроклятое дело. Ты его заполняешь. Память все время превращается в воображение. Мир — факт — действительное — все время ускользает. Память невозможна. Изначально обречена.

— И ты в самом деле в это веришь? Что надежды нет?

— Да. Нет. Не знаю.

«Оружие Круппа: 1597—1968» (1968) — труд американского историка Уильяма Раймонда Манчестера (1922—2004).

«Стадз Лониган» — общее название трилогии «Юный Лониган» (1932), «Ранняя зрелость Стадза Лонигана» (1934) и «Судный день» (1935) американского писателя Джеймза Томаса Фаррелла (1904—1979). «Закат Европы» (1918–1922) — труд немецкого философа и историка Освальда Арнольда Готтфрида Шпенглера (1880–1936).

«Словарь Уэбстера» — общепринятое название словаря, созданного американским лексикографом Ноа Уэбстером (1758–1843) и впервые изданного в 1828 г. под названием «Американский словарь английского языка».

Filed under: men@work

more pics about books

у нас продолжают выходить книжки во Владивостоке – это августовский каталог дружественного нам криптоиздательства

с нашими книжками ездят в отпуска, и это правильно (фотоэтюд Владимира Вертинского)

Бонфильоли продолжают читать по всему миру, но Россия ко всему миру не относится. недавно я получил ответ, что нынешний издатель съехал с этой темы и продолжения Бонфильоли в этой стране не будет – если не найдется другой издатель, посмелее

по миру меж тем шагает “Край навылет”

и особенно уверенной поступью – по Скандинавии

Filed under: men@work, pyncholalia, talking animals

Enchanted Night 17

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16

Человек с зелеными глазами

Уильям Купер, двадцати восьми лет, известный в «Большой Маме» как Куп, бережно ставит пивной стакан точно в центр бумажной салфетки с фестончиками по краям, нетвердо подымается с сиденья в кабинке, обитого красным кожемитом, и подносит кончики пальцев к виску, салютуя всем сразу — бармену, парням в кабинке, переполненным столикам, коричневым, красным и зеленым бутылкам в зеркале за стойкой, оловянным кружкам, свисающим с крюков, — после чего оборачивается кругом и выбирается на улицу. Воздух теплый, чуть ли не жарко, но в тепло обернуто чуточку прохлады, и странность этого явления поражает Купа: ночной воздух теплый и прохладный, небо темное и яркое — тут явно что-то кроется, вот бы еще ничего не кружилось. Он минует ярко освещенное окно «Электрических припасов Кёртиса» и разглядывает в витрине фарфоровые настольные лампы с розовыми абажурами, светильники со стеклянными экранами и черными эмалированными каркасами, аккуратные упаковки настенных выключателей и розеток. У аптеки он смотрит на дальнюю лампочку, что освещает прилавок, там вроде как симпатично, после чего тормозит у картонной фигуры голубоглазой блондинки в белом бикини. Она тут всегда, что ни ночь, держит в руке бутылку газировки, покрытую крупными каплями влаги. Зубы у нее белее купального костюма, загорелые плечи блестят, будто новые бейсбольные биты. Груди размером с кикболы, похоже, тоже улыбаются. Она дружелюбна, доступна, все ее обожают, эдакая заводила-старшеклассница в хорошенькой беленькой юбочке, душа вечеринки, хохотунья, Мисс Популярность, убойная красотка, чувак, убиться просто, ну она и сложена́, ты прикинь, но Куп клал на нее с прибором. Она — ничто по сравнению с той дамочкой, которую он любит, та — леди высокого полета, не станет предлагать себя любому прохожему, держится хладнокровно и отстраненно, недосягаема, что с того, слегка и заносчива, но это ладно, ведь женщине надо себя как-то защищать. В витрине он видит собственное смутное отражение — оно пялится: медные волосы, зеленые глаза, белки в красную прожилку. Он быстро отводит взгляд и замечает, как быстро отводит взгляд. Виновен, вашчесть. Куп переходит боковую улочку, оглядывает провода над железной дорогой и движется дальше по тротуару Главной. Проходит мимо витрины с волейбольными и баскетбольными мячами, витрины с ручками и кожаными блокнотами, витрины, омытой прохладным голубым светом, где выставлен плакат с тропическим островом: там пальма, фламинго и на белом песке — женщина в оранжевом купальнике лежит на животе, одна нога согнута в колене. Ну вот это уже лучше, думает Куп: женщина одна, женщина с тайнами. Но он подбирается ближе, он уже перешел еще одну улицу. Под угловым фонарем сияет синий почтовый ящик — Купу он напоминает гигантскую копилку. В детстве у него была жестяная в виде почтового ящика — никогда не удавалось скопить больше доллара. И так всю жизнь. Он проходит парикмахерскую, итальянскую бакалею с корзинкой плетеного хлеба. Подходя к первой витрине универсального магазина — ту, где столик для завтраков, накрытый на четверых, — он делает вдох поглубже, стараясь успокоиться.

Filed under: men@work

sad news day

ну что, человек со смешной фамилией Дуйфхуйзен, который последнее время был типа-главным редактором (после Джона Краффта, который его и создал в 1979 году вместе с Хачигом Тёлёляном), объявил, что журнала больше не будет

у нас теперь остался только этот

читать совершенно нечего. но если уж читать, то вот так: хроника чтения “Радуги тяготения” одним упорным и внимательным читателем

а “Внутренний порок” доехал до экранов Новой Зеландии

Filed under: pyncholalia

Enchanted Night 16

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15

Безмолвие

Двор Дженет совершенно безмолвен. Ей он видится картиной: двор ночью — задний двор — летней ночью. А может, картина эта называется «Девушка в окне, ждет». Только придурок будет стоять на коленях в окне летней ночью, ждать — и чего? А чем, в самом деле, еще заняться? Интересно, ее снизу видно? Справа двор заканчивается высокой изгородью, которую можно стричь, только если заберешься на стремянку. У земли стебли толстые, как древесные ветви, и между ними можно проползти. Налево — гараж, длинная боковая стена в тени, передняя — бело-яркая в лунном свете. В глубине двор замыкает полоса вечнозеленых деревьев: елей и лесных сосен, а за ними проволочный забор отделяет ее двор от соседского. А за ним — еще один двор. Двор за двором, маленькие прямоугольники, тянутся до края города, тянутся через всю Америку. Наверное, можно подныривать под живые изгороди, перелазить через заборы, миновать песочницы и бейсбольные биты, и однажды продираешься сквозь последнюю изгородь, вдруг — скрипки, прошу вас! — Тихий океан. И вся эта славная летняя жизнь дворов: дети играют в салочки, сетки для бадминтона, барбекю, люди развалились в алюминиевых шезлонгах, на перилах веранд сохнут пляжные полотенца, в окно вплывают ночные голоса. Но двор теперь недвижен — окутан сном, заговорен. Перед деревьями, но не вполне с ними — большой старый серебристый клен, высокий и толстый. С одной высокой ветви свисают веревочные качели. Деревянное сиденье почти все в тени, лишь краем ловит лунный свет. Но качели никогда не качнутся, а девушка в окне никогда не повернет головы, потому что и они, и она — в ловушке у картины. Все недвижно — так недвижно, что Дженет кажется, будто движение сдерживается нарочно, словно двор затаил дыхание и старается не выдохнуть: в любой миг может что-то случиться, шелохнется предательское движение. А может, двор заполняется безмолвием — тем безмолвием, что будет все безмолвнее и безмолвнее, пока не переполнится. Дженет в окне ждет, боясь пошевелиться.

Filed under: men@work

briefly and off

в коллекцию профилей:

теперь и на Веке Перевода

совсем скоро юбилей

удачная шутка про Пинчона

Filed under: men@work, pyncholalia

Enchanted Night 15

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14

Просыпаются дети

В комнатах, глядящих в лунные дворы, в постельках с покрывалами, на которых балерины и мишки, начинают просыпаться дети. Сквозь летние сетки на окнах слышат они смутную музыку, что воспаряет медленно и медленно опадает, смутную и далекую музыку, она зовет. Что за смутная музыка? Дети отбрасывают покрывала, быстро скидывают ноги на пол. Глаза их настороже, головы слегка клонятся к плечу, на гладкой коже меж бровей появляются слабые сосредоточенные морщинки.

Filed under: men@work