Max Nemtsov's Blog, page 250

the rest of gold

[image error]

вчера в Голосе Омара – еще один фрагмент из Бартелми (в книжке их еще много, но чтобы их увидеть, вам понадобится книжка), переводил я

а позавчера там же было программное стихотворение Бротигана “Конь со спущенной шиной”, переводила Шаши

вот география вашего вообрнажения

а это штора Бартелми. она выиграна, процесс вот:

еще про нас писали, из пропущенного:
– коллега Максим Жук
– брат по разуму Любовь Коломиец
– Морс
– культурный центр ЗИЛ
– Филологическая Дева
– education
– Миры Харуки Мураками
– фаны Ричарда Бротигана
– Книжный клуб – Книги и всё о них
– Я – переводчик
– Книжная полка

на не связанной с этим ноте:

журнал “Попишем” пишет о Доне Делилло в честь его дня рож, упоминая несколько наших книжек

маленькие открытия “Хроник заводной птицы” Мураками. не устаю повторять, насколько велик у сэнсэя этот роман

Filed under: men@work, talking animals

everything is gold

ну вот и все, наша кампания по сбору средств на проект “Скрытое золото ХХ века” официально закончилась. большое спасибо всем, кто нас поддержал – и благодаря, и вопреки. а мы продолжаем, как обычно

меж тем, 1 декабря – продолжение нашего литературного банкета: разговоры о Бротигане с Александром Гузманом, не пропустите, в мск он бывает не всякий день

а вот неплохие разговоры о Леонарде Коэне и его первом романе

и первое издание “Весов” (с автографом – всего 150 долларов)

Filed under: men@work, talking animals

some night reading

поскольку ныне у нас закрывается 30-летний гештальт, я еще что-нибудь по этому поводу скажу, конечно, а пока вот немного дополнительного чтения по теме. цитаты из романа взяты из прежней версии, в новой они будут выглядеть несколько иначе, мне лень сверять, а этот текст в новое издание не войдет

Джон Болди
Тарантул!

Все пропало, Золушка,
Все пропало.

Так заканчивается подборка стихотворений Боба Дилана, озаглавленная «Какие-то другие песни». Некоторые были впервые напечатаны на задней стороне конверта его пластинки «Другая сторона Боба Дилана» в 1964 году. В контексте это вовсе не выглядит воплем отчаяния, даже какого-то особого пессимизма во фразе нет. Скорее, это просто принятие реальности, в которой не бывает сказочных счастливых концов:

…нет нигде
и никогда и ничего
в чем был бы хоть какой-то
смысл. только слезы
только горе

В то время на способ выражения сумрачно-изумленного мировосприятия Дилана сильно влияла поэзия Джона Китса, однако собственный пластиковый мир певца сильно отличался от мира болезненного поэта-романтика, чьи «Оды», в свою очередь, привели к появлению двух величайших песен Дилана: «Мистер Тамбурин» и «Видения Джоанны». Америка середины ХХ века способна была вызвать у Боба Дилана кошмарные видения разложения и распада, поселившихся в сердце самого человеческого существования, однако у поэта, чье творчество становилось зрелее не по дням, а по часам, видения эти вызывали скорее печаль, нежели гнев. Его реакция уже коренным образом отличалась от бичующих выплесков фрустрации, давших голос «протесту» в его ранних песнях «Хозяева войны» и «Ответ принесло ветерком». К 1964 году стекло Боба Дилана стало гораздо темнее:

все что можно тут увидеть, забито досками.
выселение. инфекция, гангрена и
атомные бомбы. оба конца существуют лишь
потому, что кому-то хочется
выгоды. мальчик теряет зрение, становится
летчиком. люди колотят себя в
грудь и в грудь других людей и
библии толкуют только так, как им
выгодно. уважение понимается превратно,
и если сам Иисус Христос прошел
по этим улицам, христианство
зародилось бы сызнова. стою на
сцене всего своего. насекомые
играют в собственном мире. змеи
ползают по зарослям. муравьи снуют
в траве. черепахи и ящерицы
пробираются по песку. всё
ползает. всё…

Дилану предстояло выразить необычайно волнующие видения американского общества, его упадка ценностей, его недугов, его членов, институтов, его значения или отсутствия оного, во множестве песен, которые войдут в его великую трилогию альбомов «Возвращая все это домой», «Снова Трасса 61» и «Блондин на блондинке». В то же время, он писал свою первую книгу, которой суждено было стать «Тарантулом».

Для любого серьезного анализа развития поэтической мысли Боба Дилана «Тарантул» имеет величайшее значение, хотя формат этой работы представляет определенные трудности для читателя. Их в такой значительной мере не существует для слушателя альбомов, несмотря на то, что система образов книги и методы подачи материала мало чем отличаются — они не более и не менее темны или абстрактны, чем во множестве его классических песен, например, во «Вратах Эдема», «Видениях Джоанны» или «Все в порядке, мам (я просто истекаю кровью)». Следовательно, там, где случайному слушателю зачастую бывает комфортно слушать песню, сколь сюрреалистичны или непонятны бы ни были ее выразительный ряд или смысл, читателю «Тарантула» приходится тратить силы на то, чтобы переворачивать страницы книги, и он может запросто отказаться от чтения, выбросив книгу из головы как очередной образчик непонятной белиберды, невнятного потока сознания, который Дилан накарябал в свободное время, которое смог выделить в своем расписании концертов.

Разумеется, обстоятельства сочинения книги воздействовали на ее стиль, ибо прозаические эпизоды, письма, анекдоты, стихи, заявления и аллюзии, составляющие ее, писались по частям, действительно в свободные минуты. Месяцы были напряженными — к нему только-только начал приходить коммерческий успех. Это правда: сущностно важные начальный и заключительный эпизоды стояли на своих местах, главы книги — или же пассажи, их составляющие, — можно перемешивать и реорганизовывать в случайном порядке: структура книги и ее воздействие на читателя не пострадали бы. Но ничего плохого в этом нет; как заметила в своем эссе «Тарантул: паутина распутывается» Габриэлль Гудчайлд, хаотичный «Тарантул» — книга о хаосе. Это работа, в которой Боб Дилан «изо всех сил пытается нащупать художественную форму для выражения этого хаоса, бесформенности и жестокости той реальности, которую наблюдает». Сравнивая Дилана как рассказчика «Тарантула» с шекспировским Гамлетом, Рип Ламон писал: «[В «Тарантуле»] Дилан фиглярствует… чтобы передать жуткую, недорациональную альтернативу необоснованному самодовольству Америки. Фиглярство здесь — это его коленца, смешение несопоставимых стилей, постоянные изменения, противоречия рациональной последовательности… Поскольку пассажи фиглярства призваны низвергнуть мораль, их трудно объяснить, и сам стиль, его перегруженная напряженность, таким образом, становится важнее конкретных деталей… Как стиль, он заикается, шатается под тяжким бременем осознания».

Издательская аннотация, напечатанная на обложке запоздалого издания 1971 года: «Наполненный словесной игрой и целыми пажитями юмора, “Тарантул” говорит о простых и сложных истинах. Эта книга одновременно печальна и смешна, поскольку она — странствие по нашей жизни и нашему времени», — будучи, разумеется, издательской рекламой, вместе с тем не лжет. В «Тарантуле» можно найти не только самые смешные строки Дилана (похоже, ему самому настолько понравилось выражение «пажити юмора», что он процитировал его, подписывая книгу Хэппи Трауму), но и самые мрачные. Его любовь к языку и способность возвращать словам их оригинальное и исконное значение в книге очевидны. Как и его знание литературы вообще. В «Тарантуле» полно остроумных аллюзий на множество работ множества авторов, в особенности Т. С. Элиота и Уильяма Шекспира, двух любимых поэтов Дилана.

На страницах «Тарантула» провозглашается свежесформулированный поэтический манифест Боба Дилана. Ближе к началу книги Дилан идентифицирует себя с «бродячим аполлоном», чуть ниже — с «менестрелем адама с евой», и наконец — с «принцем гамлетом», когда подкрепляет знаменитый совет этого персонажа, касающийся Искусства и первейшей цели и ответственности художника: «Цель… лицедейства… — держать как бы зеркало перед природой»:

вчера я сорок минут разговаривал с Эбнером… со мной он не разговаривал — он говорил в зеркало — у меня не хватило мужества грохнуть или разнести себя вдребезги…

Габриэлль Гудчайлд замечает: «Как обычно бывает в искусстве Дилана, между рассказчиком и им самим прослеживается странная взаимосвязь: рассказчик — это целиком и полностью сам Дилан с большой буквы, “поющий” собственным голосом, и одновременно все, чем он не является, все, что убьет его, если он им станет. Он — пустое зеркало, в котором мир отражается так, что мы видим его непрерывную метаморфозу и никогда толком не понимаем, где находимся». К тому же, Дилан пользуется «Тарантулом», чтобы представить нам отражение собственного видения урбанизированной Америки — Бесплодной Земли:

и я думаю, что сделаю апрель или около того — жестокий месяц и как вам нравится ваш голубоглазый мальчик СЕЙЧАС…?

— кричит он публике, уже начавшей жаловаться на то, что их голубоглазый мальчик поет им какие-то не те, какие-то тревожные песни: «разве ты не знаешь счастливых песен» — эхо обвинений его самого в пятой из «Наброска эпитафий» («вы поете такие тягостные песни»). Фраза эта — и вопрос, и обвинение, она звучит чуть раньше в книге, но единственное, над чем в этом видении можно посмеяться, — это глупость человеческая. «Тарантул» представляет нам все более хаотичного, отчужденного, изолированного Боба Дилана, а сама книга представлена писателем, «больным полостью… нелепым, дохлым ангелом, захватившим мои голосовые связки, сбирающим своих овец-родителей в отару и вперед, к дому, в некролог».

Похоже, пришло время «учить другие песни», и автор «Тарантула» обреченно вздыхает, однако принимается за дело — драит зеркало. Если ему хочется одержать верх над тем, что его угнетает, он должен признать это как таковое, отразить его как оно есть, или как его хочет представить его сознание, и посмеяться над ним.

Своим повествовательным ощущением остраненности и неуверенности «Тарантул» передает невротическую, отчаянную сторону современного сознания. На этих страницах изображено, в сущности, дегуманизированное и дегуманизирующее общество, духовно обнищавшее, без каких-либо ценностей, поддерживающих человека, общество, приводимое в движение грубым и вульгарным материализмом. При чтении «Тарантула» вновь и вновь приходит на память ощущение того, что «деньги не говорят — они матерятся», эта точная эпиграмма из песни «Все в порядке, мам (я просто истекаю кровью)». Деньги — вот корень всего социального зла, и, на самом деле, одно из немногих прямых и неприкрытых утверждений в книге звучит так:

причиной войн служат деньги и алчность и благотворительные организации —

и далее следует иронический портрет тех, кто, похоже, так влюблен в само богатство, что спасти их уже невозможно:

ничего не достигает тех десятков тысяч живущих за стеной доллара.

Доллары — всего лишь «кусочки бумаги», но факт остается фактом: «люди убивают за бумагу», и чары и воздействие могущественного доллара неотразимы. В тексте мы ухватываем мрачный образ Потрясной Федры, которая «пытается переглядеть миску с деньгами», и хотя афоризм стар, как мир: за деньги счастья не купишь, или, как в «Тарантуле», «оттяг нельзя купить на доллар», — вера Американской Мечты, работающей на долларах, такова, что даже у детишек в школе все идеалы предопределены заранее:

«кто-нибудь хочет быть чем-нибудь
неординарным?» спрашивает
преподаватель. самый головастый пацан
в классе, который приходит в школу
пьяным, поднимает руку и говорит
«да, сер. я бы хотел быть
долларом, сер»

Заметьте — самый головастый, хотя, вероятно, он не так головаст, как «маленький / светловолосый мальчик в первом ряду», который на вопрос «вопросы есть?» поднимает руку и спрашивает: «сколько до Мексики?».

Все остальные ценности — человеческие, общественные или духовные — подчинены нуждам машины по производству денег:

они возводят напротив, через луг, супермаркет и это станет заботой о фермере

— как мрачно обыгрывается этот захват луга, «их» проявление «заботы» о человеке.

В одной из своих первых песен, «О Медвежьей горе», Дилан высмеивал то, что «Каждый день у них есть новый трюк / Чтоб твоим деньгам пришел каюк», а гораздо позже, в «Никто, кроме тебя» он пел: «У всех есть что продать». То же самое происходит и в «Тарантуле». Дворник, сталкивающийся с Джеком, изумляет его вопросом: «ведерко приобрести не желаешь?», — и хотя маркетинг «игрушечных искрящих пистолетов», «тарелок по сто долларов» или «Христосиков телесного цвета, которые светятся в темноте» высмеивался во «Все в порядке, мам (я просто истекаю кровью)», «Тарантулу» тоже есть что предложить:

игрушечный кусок блевотины, который можно положить на стол и смотреть как девчонок тошнит —

или:

миссис Кунк, которая торгует фальшивыми мозолями на всемирной ярманке.

Коварные методы, при помощи которых разная дешевка находит свои рынки сбыта, — реклама, и на нее тоже обрушивается автор во «Все в порядке, мам (я просто истекаю кровью)»:

На вывесках написано
Что ты один-единственный
Ты выиграешь вселенную
И завоюешь свет

Однако люди ведутся на такой обман, поскольку их учат быть легковерными, учат думать, что какими бы ни были их проблемы (а заставить людей осознавать у себя как можно больше проблем — задача рекламодателя), их все можно решить, просто потратив больше денег.

ты не можешь учить людей быть прекрасными,
но разве ты не знаешь, что есть
сила, более могущественная, чем та, которая учит
их быть легковерными — да, она называется
проблемной силой/ они каждому назна-
чают проблему/

Звучит почти по-джойсовски — или, быть может, даже по-дилан-томасовски: для решения проблем, в которые убеждают верить легковерных, обещается «горшок с золотою радугой», но «рекламируется гостеприимная могила», и величайшим преступлением, похоже, является «убеждение»:

убеждение, преступление против людей, которое будет расцениваться так же, как убийство

Дилан блестяще изображает маркетинговый бизнес по обе стороны корпоративного стола. Вот так начинается письмо сида опасного ззуму:

я хочу, чтоб цены на библии повысили на тридцать
      процентов —
чтобы оправдать повышение цен, я хочу, чтоб к
      каждой библии
прилагалась бесплатная щетка для волос — к тому
      же, на юге не
следует продавать шоколадных исусов… еще одно,
насчет игры конец света —
возможно, если б у тебя к ней нашлась какая-нибудь
бактериологическая война, ты бы смог ее продать за
       цену вдвое большую —

Вся эпистола выполнена в таком задыхающемся синтаксисе, типичном для озабоченного крупного бизнесмена, спасающего свою прибыль на самом краю пропасти (обезображенные портреты «преза» благополучно сплавляются в Пуэрто-Рико), человека, чей мозг, по крайней мере, на один скачок опережает мышление потребителя («думаю, если ты сделаешь значки “я голосовал за победителя” треугольными, они разойдутся немного быстрее…»), но хотя сатира едка и смешна, авторское проклятие абсолютно и зло.

По контрасту, заметьте, как Бобу Дилану удается попасть в совершенно иную тональность, когда он вводит в текст Зорбу Бомба, такую же легковерную жертву коммерсантов, как сид опасный, который пишет свой ошеломленный и изумленный вопль о помощи, не желая никоим образом оскорблять рекламную компанию, которая практически полностью разрушила ему жизнь:

дорогой мистер конгрессмен:
это по поводу моего дома — некоторое время
назад я заключил с сиропной компанией сделку
насчет рекламы их продукции на стене,
выходящей на улицу — сначала было не так уж
плохо, но вскоре они поставили другой
рекламный щит на другой стороне — я даже был не
против этого, но потом они заклеили
все окна этими женщинами с
банками сиропа в руках — взамен
компания платила за мой телефон и газ и
купила немного одежды для малышей…

Похоже, слабое утешение за ту цену, которую он заплатил по своей легковерности, — или же справедливая награда за его алчность, когда он в самом начале кинулся заключать эту сделку? Позднее приводятся намеки на политическую коррупцию, охватившую весь городской совет, эмоциональный шантаж, подкупы и прямой обман, своекорыстие, нетерпимость: ключ к образу дома с «сорока сороками окон, и в каждом — женское лицо», который возникает у Дилана позже в «Балладе о Фрэнки Ли и Первосвященнике Иуде» — притче об алчности, обмане, легковерности и неизбежных мрачных последствиях попадания на удочку лжи и чар всемогущего доллара.

В «Тарантуле» разлагающее воздействие денег, похоже, распространяется даже на Искусство, которое становится таким же рыночным товаром, как Сироп Бабушки Вашингтон. Искусство ради Искусства? И не надейтесь. В капиталистическом обществе, художественные достижения коммерчески эксплуатируются и проституируются.

Мистер Трипак — тем временем — наносит еще один визит к Фрейду «вас могут себе позволить только богачи» говорит он «только богачи могут себе позволить и все искусство — не так ли оно бывает?» «не так ли оно всегда было?» говорит Фрейд «ах да» со вздохом говорит Мистер Трипак — «кстати — как мама?» «о, с нею все в порядке — вы знаете, ее зовут Искусство — она делает кучу денег»

Вероятно, самая ироничная и яркая эпизодическая роль отводится письму, написанному малышом тигром, фолксингером протеста, который недавно снискал шумный успех на съезде вегетарианцев «новой песней против мяса». Свое письмо малыш завершает так:

…еще есть новая песня
против зажигалок, эта спичечная
компания предложила мне бесплатно спички до
конца
жизни, плюс мой портрет на всех
коробках, но вы же меня знаете, я бы взял
до черта больше этого, прежде чем продаться —

Да, малыш тигр продается, он пал жертвой призывов к собственному материализму, жертвой тщеславия — песня против зажигалок уже написана. Много ли времени пройдет, пока его лицо не украсит все спичечные коробки от побережья до побережья? Но и он — всего лишь еще одна жертва системы, сначала устанавливающей стандарты, а затем соблазняющей людей так, чтобы те верили: они должны по ним жить или, по крайней мере, стремиться к ним. Именно эти стандарты Дилан отрицает и высмеивает в «Тарантуле», именно по ним он отказывается жить во «Все в порядке, мам».

Жизнь в Америке середины 1960-х — сплошной нескончаемый парад, «и шагом март в туда, где охотник за петлицами ведет со своим тандербёрдом», коротко стриженые мальчики и американская мечта. Стремление к статусу пронизывает все слои общества. Например, есть «мойщик окон», «который после того, как его счастливо затрахали, и он время от времени трахался о скалистое дно, теперь обозлился и упорно хочет найти козла отпущения». Как уже отмечалось выше, в школах тоже все как-то не очень благополучно. Может, все дело в учебниках?

хорошо, допустим, у тебя раньше было
«хорошо»
за контрольные по айвенго и пять с минусом
по сайласу марнеру… а потом ты
удивляешься, почему провалился на экзамене по
гамлету
Или же в тех вопросах, что они задают?
«есть ли кто-нибудь в классе, кто
может назвать точное время, когда его
или ее отца нет дома?»
Может, не стоит удивляться, что
все
внезапно роняют карандаши
и выбегают за дверь

Именно этим занимались многие молодые американцы на протяжении всех 60-х годов. Подлинная глупость системы лучше всего сконцентрирована в письме:

моим студентам:
как само собой разумеющееся считаю, что вы
       все прочли
и понимаете фрейда — достоевского — св.
михаила — конфуция — коко джо — эйнштейна —
мелвилла — порги — змейкер — джона зулу — кафку
сартра — мелюзгу — и толстого — ладно,
       проехали —
моя работа заключается в том, чтобы —
       просто продолжить
там, где они бросили — не более — вот
вам всё это вкратце — я отдаю
вам свою книгу — надеюсь, вы сразу в нее
въедете — экзамен через две недели —
каждому принести свою стирательную резинку.
ваш профессор
герольд-профессор

И снова здесь эти тонкие и точные мазки: «как само собой разумеющееся считаю», — это говорит преподаватель, который ничего не должен считать само собой разумеющимся; общий итог солянке разномастных имен — мимоходом брошенное «ладно, проехали»; и несмотря на всю свою ученость, герольд, чья работа зависит от работы тех, кто был до него, не может придумать ничего более оригинального или выразительного, чем прощальная подпись «ваш профессор». И сам тот факт, что герольду приходится так себя определять, или даже то, что ему приходится писать своим студентам письмо, предполагает, что в его способности с ними общаться чего-то недостает. Однако само по себе это просто замечание по поводу нездорового отсутствия понимания в мире вообще:

прошлой ночью с Пёрл я не спал три часа — она утверждала, что проходила мимо меблированных комнат, где я когда-то жил — у нас не было ничего общего — у меня и у Пёрл — я делил ее скуку и мне нечего было ей дать

Или мрачная ирония:

пока знание того, кто на самом деле твои друзья, окупается, но также окупается и знание того, что у тебя нет никаких друзей, —

которая позже переходит в отчаянное:

всех друзей уже взяли.

Именно из-за этого неотъемлемого одиночества, писал Карл Юнг, современный человек неизбежно уступает давлению городской материалистической культуры — той, что, поддерживая собственное давление на человека, производит в ядре своем насилие, агрессию и разрушение. А современный мир, отраженный в художественном зеркале Дилана, полон такого насилия и агрессии, которые отчасти проявляются в нетерпимости и ненависти. У водителя грузовика, который «ненавидит всех, кто носит теннисную ракетку», много потенциальных союзников. В первой части эпизода, озаглавленного «Обезьяна в воскресенье», Дилан живописует сходку таких приматоподобных персонажей, которые при встрече обмениваются оскорблениями, а когда находят между собой нечто общее, «идут колотить какого-то секретаря, работающего на жокея… они идут по улицам Франции и отравляют псов». Место, отведенное обществом для подобных неандертальцев, чей единственный смысл жизни, похоже, — делать больно или вообще уничтожать, — по иронии, в самом авангарде коммерции. Парочку друзей «приглашают выступать на религиозных и школьных собраниях и наконец они оба становятся членами правления индустрии по производству ситра».

«Железный человек» — еще один подобный персонаж, который «прорастает из тупого громилы с гор, превращаясь в куст фамильярных похлопываний по спине». Нам всем он хорошо знаком: «он мудр и разговаривает со всеми, словно они только что отворили дверь». Но со своими друзьями-обезьянами слишком тесно ассоциироваться не хочет и тщательно скрывает эту связь:

ему не нравятся люди, говорящие, что он произошел от мартышек, —

вне всякого сомнения, потому, что к этим приматам он ближе всего. «Тем не менее, он глуп и уничтожающе скучен» — не просто скучен, а уничтожающе, поэтому, пацан, берегись обезьян и железного человека, а также всех прочих «бараньеголовых, что восхваляют власть друг друга»: любой хоть с малой толикой власти потенциально опасен.

ну, давай, стреляй! тебе нужны только
лицензия на отстрел и слабое сердце

Ирония в том, что потенциал насилия зачастую можно найти в руках тех, чья общественная функция якобы состоит в поддержании мира. В «Улице Опустошения» Дилан изображает полицейский отряд по разгону демонстраций — ему не сидится на месте, потому что вокруг не происходит никаких демонстраций, которые можно разогнать. В «Застрявшем в драндулете под Мемфис-блюз опять» пистолетом размахивает сенатор. В «Тарантуле» подобных фигур столько, что очень трудно выбрать самые характерные. К примеру, вот один такой «бараньеголовый», который по стечению обстоятельств оказывается начальником полиции:

шеф полиции держащий базуку
с выгравированным на ней своим именем. зайдя
пьяным и суя дуло в лицо
законникова поросенка. когда-то бил жену,
он стал профессиональным боксером и
охромел/ он буквально хотел бы
стать казнедеем.

Или паранойя, выраженная вот в этом письме:

о кей, я иногда колюсь.
велика важность, тебе-то
какое дело? говорю тебе,
мервин, если ты не отстанешь,
я тебя еще раз слегка обдеру
там, где шрам, усёк? меня это
вроде как бесит. еще раз
назовешь меня этим именем в общественном
кафетерии, и я просто развернусь
и жахну так, что почувствуешь.
типа я раньше так еще не
злился, я больше терпеть не
стану, поделом тебе

Письмо подписано:

будь поосмотрительней
Закон

Но, как Дилан осознал в своих ранних песнях, личность не может совершить ничего, чтобы противодействовать такого рода безмозглости, если она авторитарна, установлена, одобрена и поддерживается самим обществом. В результате — «слепая преданность лисе-законнику… и отравляющим призракам догмы» со стороны одних, апатия со стороны других — «в конечном итоге всем все равно», и предельная беспомощность и отчаяние третьих:

откажись от разума сердца света и одобри светопреставленье, прогибы и фарс счастливого конца.

Даже «добрый самаритянин» тут ничем не поможет. В конце концов он становится жертвой насилия «бараньеголовых»:

он говорит сенатору чтоб тот прекратил
оскорблять законника/…
поросенок прыгает на него и начинает кушать его лицо

Если перед лицом всего этого действительно «все пропало», «Тарантул» предлагает параллельную эпитафию:

сдавайся — сдавайся — корабль потерян: иди
назад в сан бернардино — перестань пытаться
организовать команду — все сами за
себя — ты все или ты сам?

Именно таков, в некотором смысле, совет Дилана самому себе в 1964 году. Попытки «организовать команду» — подразумевается, корабля, который, как некогда возвещал сам певец, «однажды придет», — задача, которую он взял на себя, когда был гораздо моложе, — ко времени написания «Тарантула» уже признаны бесполезными и просто глупыми.

В американском сленге «Mr. Tambourine Man» называют торговцев наркотиками, причем этимология выражения неясна — либо оно существовало до написания песни, либо именно песня Дилана ввела его в употребление.

Уильям Шекспир, «Гамлет», акт 3, сцена 2, пер. М. Лозинского.

и одна из многих песенок в тексте, оригинальная версия

Filed under: men@work

the first gold here

ну вот, до окончания нашей кампании “Скрытое золото ХХ века” осталось несколько часов (рубильник отключится сегодня в полночь по мск), а мы перевалили рубеж в 900 кг денег хотя никто не планировал. но у вас еще есть эти несколько часов, если вы еще не с нами. потому что –

все правильно, Бротиган уже с нами. вот он и в предпочитаемом лабазе. получился очень классный, поверьте мне на слово пока, а потом и сами убедитесь

[image error]

меж тем, вчера Голос Омара – о “Мертвом отце” Доналда Бартелми

еще анонс: Секта анонимных читателей будет разговаривать о “Детстве Иисуса” Кутзее

“Сигма” поясняет, почему это надо

а сегодня на Голосе Омара – слегка о “(Про)зрении” Сарамаго

еще чуть новостей – выходит новое издание “Почтамта”, мы об этом почему-то узнаем из Минска

а из Киева мы узнаем о книге Харукі Муракамі «Чоловіки без жінок»

ну и немного от Пинчона – вот он про Оукли Холла, если вам было интересно

вести с родины: Капитан Воронин совершил велотур по Корее

а я повинюсь еще тут: оказавшись вчера в неких мск-своясях по причине погрузки и выгрузки Бротигана, вспомнил страшное – пейзажем навеяло. один Дёмин стишок так и не вошел ни в первую книжку, ни во вторую, эх. вот он:

На барахолке не место разиням
Что слышно в России? Фарцуют в России
От сопок Камчатки до сочинских пляжей
Идет грандиозная перепродажа
И мысль лишь одна население гложет
Купить подешевле – продать подороже

Filed under: Дёма, men@work, pyncholalia, talking animals

the last gold

это позавчерашняя картинка. наш феерический проект “Скрытое золото ХХ века” набрал требуемую сумму. благодаря вам, дорогие друзья, для кого все это вот –

– и затевалось. спасибо вам огромное. кампания меж тем заканчивается завтра в полночь по мск, так что у некоторых еще есть шанс запрыгнуть на подножку последнего вагона, уже совсем отправляющегося в годовое путешествие. чтобы, например, получить вот такой финальный бонус:

все остальные новости проекта – в рабочем порядке, не отключайтесь

а эстафету у нас приняла культовая группа “Туманный стон”:

Товарищ, довольно с унылым ебалом
Кричать, что искусство исчезло с концами.
Открой закрома и желательно налом
Делись с настоящими, сцуко, творцами!

ну и один из самых известных шлягеров коллектива – еще когда все были живы и в разумных пределах здоровы:

Filed under: =DVR= archives, men@work

another bad news

сообщают, что ушел Джон Кудрявцев (это его Городний снимал тут). всякий раз, когда я – редко – возвращался в родной город, Джон встречался на улицах первым из знакомых. как будто дух дома говорил привет. звал в гости, всякий раз не очень удавалось, потому что мы приезжали ненадолго, всякий раз откладывали на потом. ну вот и дооткладывались

не делайте так

Filed under: just so stories

gold up

наша кампания “Скрытое золото ХХ века” близится к завершению, а это значит, что наша работа только начинается. еще 4 дня, и я больше не буду об этом везде говорить, так что потерпите. мне тут доброжелатели шепнули, что, дескать, “их оскорбляет” давать денег людям, которые “так не любят свою страну”, удобно упуская из виду, что мы не для “страны” это делаем (стране на такое всегда было насрать), а для тех немногих людей, кому это действительно нужно.  как показывает статистика, таких человек 300, поэтому эти 6 книжек (и кое-что другое) пускай будут для них. а “страна” пусть идет своим путем туда, куда в итоге уходят все черепашки страны. проповедь окончена, ступайте

прошло несколько дней после известия об уходе Леонарда Коэна, поэтому теперь как-то возможно об этом говорить. из-под страховочного слоя чужих мнений и притупившейся боли

старые издания его книг и редкости

вот была небольшая подборка его стихов на Радио Голос Омара

Артем Липатов на “Кольте” о нем, тоже с несколькими текстами

и я обычно не очень люблю, когда его песни поет кто-то другой, но вот тут – настоящее. Аманда Палмер через час после известия

Filed under: men@work, talking animals

gold to the max

ну вот, в “Скрытом золоте ХХ века” мы перевалили вчера за рубеж 800 кг денег, осталось совсем немного – и у вас еще есть 5 дней

а тут условия нашей особой инициативы: мы решили выйти из клозета и поговорить о переводе, хаха. дополнительный набор, не пропустите, если кому надо

а вчера в Голосе Омара был еще один фрагмент из “Архива Долки” Флэнна О’Брайена

нас добрым словом еще раз поддержала Наталья Кочеткова

а позавчера в том же Голосе Омара Шаши со знанием дела описывала “Химию” из серии “50 идей”

вот в таких интерьерах оказываются наши книжки. “Империя о Одиссея” Рока Бриннера в книжной лавке “Русское зарубежье”

аннотации и иллюстрации “Библиоклепта” к 419-й странице “Радуги тяготения”

первое издание “Одинокого странника” – 200 долларов

отрывок из еще не вышедшей книги Пола Маэра: творческое рождение Джека Керуака

котики продолжают разбираться с творчеством Чарлза Буковски (по принципу: знаешь ответ на вопрос – задай его себе; у Дагласа Эдамза нет ни шанса)

ну и с его романом “Почтамт” отдельно

Filed under: men@work, pyncholalia, talking animals

gold is winning

от нашего информбюро: “Скрытому золоту ХХ века” до целевой суммы осталось чуть меньше 60 тысяч рублей – и шесть дней. можно сказать, нам – и вам, конечно, – все удалось. спасибо вам, дорогие друзья и подписчики

а меж тем в Восточном экспрессе есть перемены:

All Quiet on the Orient Express by Magnus Mills
My rating: 5 of 5 stars

я ее вчера закончил вчерне, останется дописать предисловие, перечитать, отредактировать – и она будет готова для производства. (“Мертвый отец” Бартелми, кстати сказать, сверстан и на второй корректуре у аса корректуры, а “Уиллард” Бротигана уже совсем скоро, будем надеяться, приедет из типографии)

у Миллза во всем романе звучит всего одна песенка – вот эта. тут нам объясняют, что она значит

а на “Ленте” меж тем – отрывок из “Уилларда” с, гм, странным изобразительным рядом и понятными народу коннотациями. это называется “игра с полярностями”. да комментаторы там уже тоже завелись, куда ж без них

урок дня: фидбэк – зло

вот вам лучше два хороших фильма про Леонарда Коэна

Filed under: men@work

gold apart

несмотря ни на что, наша кампания “Скрытое золото ХХ века” продолжается – вам для участия осталась ровно неделя, а нам еще немного денег, чуть больше 100 кг

а у этой книжки появился свой личный ангел. напомню, что без покровителей пока остались романы Гордона Хотона и Томаса Макгуэйна

нас добрым словом поддержали:
– Ада Шагалова
– Сергей Анисимов
– Дмитрий Кузьмин
большое вам спасибо, дорогие друзья, для нас ваши добрые слова очень важны

обещанная вторая часть обзора ДВ-литературы от Василия Авченко оказалась посвящена “Империи и Одиссее” Рока Бриннера, внезапно. ну, видать, историю Владивостока в мировой литературе будет писать кто-нибудь другой

“Форбз” отмечает “Мужчин без женщин” Мураками

Дмитрий Гасин делится восторгами от первого Бонфильоли

Filed under: men@work, talking animals