Svyatoslav Loginov's Blog, page 9

Колобок, колобок...

Пару дней назад я сходил к врачу и не куда-нибудь, а в Военно-Медицинскую Академию. Товарищ полковник послал меня исследоваться на некий прибор (Lookn'Bodi?), который должен меня просканировать и определить, сколько во мне жира, воды, мышечной ткани и, на остаток, костей. Полчаса прибор сопротивлялся и сканировать не желал. Потом пришёл товарищ подполковник, который этим прибором командует, и я был просканирован.
Оказалось, что во мне 29 кг воды и 89 кг жира, и как только я от них избавлюсь, то стану здоровеньким.
- То есть, мне надо похудеть на 118 килограммов? - робко спросил я.
- Нет, конечно, - успокоил товарищ полковник. - Сколько-то жира должно остаться. Достаточно похудеть на 42 килограмма.
Но я, мерзавец, не успокоился и спросил:
- Раз во мне 29 кг воды и 89 жира, то при общем весе 120 кг, мышц и костей во мне всего два килограмма?
Товарищ полковник очень рассердился и объявил, что я обязан верить результатам научных исследований.
- Идите и худейте! - приказал он.
Я пошёл худеть и на приём к товарищу полковнику собираюсь прийти, когда похудею на 118 килограммов.
Впрочем, один хороший человек объяснил мне, что никакого парадокса тут нет. Просто мне кажется, будто я человек, а на самом деле, я Колобок. На сметане мешон, в масле пряжён, а костей и мышц Колобку вовсе не полагается.
Теперь сижу, разучиваю спасительную песенку:

- Я, Колобок, Колобок!...

Контекстная реклама

Великая вещь, контекстная реклама. Вот только что набрал в поиске: Огюст Роден "Врата ада" и тут же отдельной строкой вывалилась рекламка: "Где купить недорогие ворота". Я так понимаю, что эти ворота тоже ведут в ад.

Отчёт

С Новым годом, друзья!

Год 2016 худо-бедно канул в зиму и можно стало подвести его итоги. Весь год старательно писал рассказы. Романов и повестей нет и в обозримом будущем не будет. По объёму написано очень мало (что-то около 5 листов). По хвостам - много: двенадцать рассказов и две миниатюрки. Даже не думал, что у меня ещё остались сюжеты, кажется, всё, что можно уже написано.
Итак, рассказы:
а) "Гарнизон"
б) "Горшочек золота"
в) "Дарид"
г) "Дело в шляпе"
д) "Добро и уши"
е) "Дорога, изобильная водой"
ё) "Женское счастье"
ж) "Законник"
з) "Свой мир"
и) "С гуся вода"
й) "Танец фей"
к) "Умелка"

И совсем крохотулечные миниатюрки (меньше одной страницы):
а) "Надоело"
б) "От всего сердца"

Что-то выложено здесь, что-то опубликовано в сборниках (что именно -- не помню). В наступившем году также собираюсь усиленно писать. Уже начаты рассказы "Таблетка" и "Великий пан".
Пожелайте удачи.
И всем вам, желаю удачи и счастья.

Позорище

Вчера по всем новостным каналам показывали заседание Совета по культуре и Совета по русскому языку, что проходил в президентской библиотеке в Петербурге. Выступал Путин, выступала куча всяческих режиссёров и артистов театра и кино. Повякивали чиновники. Разумеется, пели свою песню Вербицкая и Пиотровский. И НИ ОДНОГО писателя!
Я сидел, уткнувшись носом в экран, но не сумел углядеть ни одной знакомой физиономии. Ощущение, что родная власть в очередной раз оплевала нас с ног до головы. Бедная культура, несчастная литература, горемычный наш русский язык...

Умелка

Пока в этом году написано 11 рассказов. Часть рассказов была выложена здесь, кое-что надеюсь, опубликуют на бумаге. Но надежд и вариантов мало. Жить приходится на пенсию, которая у меня, как у тунеядца, минимальная. Посему, выкладываю ещё один рассказ и напоминаю, что желающие могут его оплатить непосредственно автору.

Реквизиты для оплаты:

WebMoney

R130040164057 – для рублей.

Z321671511619 – для долларов

E133254019271 – для евро

Яндекс.Деньги
41001953104359

QIVI кошелек: 9213403884

Moneybookers: witmand@mail.ru

А вот рассказ, последний, что написан мною на настоящий момент.

Святослав ЛОГИНОВ


УМЕЛКА


– Куда подевались змеиные головы? – привычно пробормотала Улина. – Неужели я всё съела за завтраком? Ах, да, вот они, в старом горшке.

Улина не могла припомнить, откуда взялся этот монолог, который она ежеутренне повторяла привычно и бездумно, как иные повторяют молитву, не вкладывая в слова никакого смысла. Это было тем проще, что змеиных голов и тому подобной несъедобности у Улины вовек не бывало, да и целиковые змеи ей не встречались. Не водилось у неё и горшков, даже цветочных. Не любила Улина живые цветы, и те платили ей взаимностью.

А в остальном Улинина квартирка была прехорошенькая, и уют в ней главенствовал повсюду. В спальне царила трёхместная девичья кровать под флисовым покрывалом, рядом стояло трюмо с дорогущей косметикой, пара торшеров, мягкие пуфочки и множество кружевных занавесок. Большая комната была выдержана в том же стиле. Здесь имелся сервант, полный тонкого фарфора, секретер, где хранились ювелирные украшения. Бижутерии Улина не признавала, только золото высшей пробы и натуральные камни. Диван с мягкими подушками, а неподалёку от изголовья – журнальный столик с новинками глянцевой мысли. Кухня была под стать остальной квартире. Тут вкушали и почти никогда не готовили. Зачем? Для лёгкого перекуса всё можно найти в соответствующих магазинчиках, а если захочется полноценного обеда, всегда можно посетить ресторан, где для её удовольствия трудятся профессиональные повара.

Роль змеиных голов сегодня выполняли финские фрикадельки, замечательные тем, что их приготовление не требует никаких усилий. Залить сметаной и сунуть в микроволновку. Потом также разогреть штрудель с вишней. Кофе Улина пила растворимое, непременно со сливками и сахаром. Заваривать настоящий кофе было лениво, джезва простаивала без дела, сияя нетронутой чистотой.

Иногда Улина подумывала, что неплохо было бы завести девку-чернавку, чтобы и кухаркой была, и всё остальное по дому исполняла, но дальше мечтаний о горячей кулебяке дело не шло. Это ж, сколько хлопот ради настоящего кофе с домашним пирогом. Нет уж, пусть кофе будет растворимое без остатка, а к нему штрудель, купленный в фирменном кафе «Штолле».

Самое смешное, что при таком образе жизни Улина где-то работала и даже частенько на службе появлялась. В чём состояли её обязанности, Улина сказать не могла, но справлялась она с ними превосходно и была на хорошем счету у начальства. А что ещё нужно, если не стремишься к карьерному росту?

На этот раз Улина решила на работу сходить. Вроде бы, какие-то сроки подходят, и вообще, сидючи дома, заплесневеть можно.

Позавтракав, Улина навела макияж и поехала. На службу она ездила на метро. Так меньше привлекаешь внимания, что немаловажно, если учесть, что рабочий день начался час назад. В отдел вошла с деловым видом, будто она уже давно здесь, рассеянно ткнула пальцем в клавиатуру компьютера, затем произнесла:

– Девочки, а не сообразить ли нам чайку? А то у меня пирог с брусникой пропадает.

Чай коллеги пили полчаса назад, но отказываться никто не подумал. Закипел старенький, советского производства электросамовар, рабочий процесс вошёл в привычное русло.

Улина вывела на экран своего компьютера пасьянс «Косынка», не особо вникая, перекинула несколько карт, выключила скучную игрушку, открыла папку с рабочими файлами. Надо же, сколько тут всякой ерунды… неужто, кто-то полагает, что она должна во всём этом разбираться? Так можно перелом головного мозга получить.

Вспоминалась песенка времён студенческой юности:


За то я тройку получил,
Что математику учил,
Что я пять лет её подряд учил!
Я интеграл любой возьму,
Но лишь не знаю, что к чему,
Лишь пустяка не знаю – что к чему!


Песенку Улина помнила, хотя, как берутся интегралы, не знала ни тогда, ни теперь.

В помещение вошёл зав отделом Ипатов, которого за глаза иначе как Ипатычем не называли.

– Линочка, вы помните, что за вами отчёт по статистике?

– Я же его ещё на той неделе вам отослала, – не сморгнув глазом, соврала Улина. – Должно быть, не дошло. Беда с этими локальными сетями. Из одной комнаты в другую документ посылаешь, так половина по дороге теряется. В следующий раз распечатаю и сама отнесу, так будет надёжнее.

– Лучше на флешке, чтобы зря бумаги не плодить.

– Можно и на флешке, – согласилась Улина, хотя никакой флешки у неё не было. – А статистику сейчас скопирую и ещё раз отошлю.

Ипатыч вышел, а Улина принялась выяснять, о какой статистике шла речь. Ага, вот файл под названием «Отчёт по статистике». Хорошо, когда всё просто и понятно. А что внутри? Таблица какая-то. Ну, это не страшно, и не такое заполняли. Здесь графа узенькая, в неё небольшое число впишем, а здесь – пошире, сюда влезет большое. А тут прочерк поставим, должно же у нас чего-то не быть. Готово! Всего-то дел… и стоило Ипатычу волну гнать?

Улина с гордостью оглядела свое творение и отправила его Ипатычу по невинно ошельмованной локальной сети. За результат она была совершенно спокойна, ясно же, что никто с этой статистикой работать не будет, осядет она в куче прочих отчётов. И даже, если кто-то сунется внутрь, то наверняка не заподозрит, что вся цифирь в отчёте среднепотолочная. Недаром сказано, что есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика.

После обеденного перерыва, как и следовало ожидать, начались женские разговоры: кто, с кем, когда, и что ещё приключилось. Улина в беседе участия почти не принимала, боясь ненароком ляпнуть что-нибудь лишнее, но слушала с интересом, ахая с нужных местах, тем более, что тема оказалась животрепещущей.

Основной рассказчицей была предпенсионная дама Вера Антоновна, у которой по любому поводу имелся в запасе пяток душераздирающих историй.

– У меня по соседству, – поучительно журчала Вера Антоновна, – жила разведёнка. Муж от неё ушёл, вот она и осталась одна. Завела, конечно, любовника, но и тут не задалось, любовник оказался приходящим, у него своя семья была, и бросать её он не хотел. Так Лизавета – Лизой её звали – надумала. Сыскала, уж не знаю где, адресок ведьмы, поехала к ней в деревню и попросила, чтобы хахаль её от жены ушёл. Само собой, заплатила, что следует, немалые деньги, между прочим, и стала ждать. А что такого? – у неё мужа увели, а она чем хуже? Только вышло всё боком. Хахаль жену бросил, но и к Лизке не склонился, ушёл к третьей, а Лизка осталась на бобах: без мужика и без денег.

– Что же это за ведьма, раз она клиента подставляет? – спросила уборщица Клава, зашедшая послушать умные разговоры.

– Так ведьма же, может она со зла так сделала, или сама не знала, что получится.

– Как это, не знала? – возмутилась Инга из группы комплектации. – Ведьма потому так и называется, что она всё знает, ведает. А деревенские шептуньи, может, что-то и умеют, но не понимают ничегошеньки. Не ведьмы они, а умелки.

Улина чуть не поперхнулась горячим чаем. Услышанное обидело её до самых печёнок. Надо же слово такое выдумать! Она покажет Инге, где креветки зимуют, отучит словами бросаться! Ингочка бездетная, так пусть испытает все радости мастита…

И тут же Улина поняла, что ничего никому показывать не станет. Хочешь приходить на службу, когда заблагорассудится, работать, как придётся, то не смей срывать злость на коллегах, иначе случится перебор, и изощрённый женский разум может о чём-нибудь догадаться. Так что, сиди и не чирикай, молча глотай обидное прозвище.

– Чик-чирик! – сказала Улина.

Инга повернулась к ней.

– Что с тобой?

– Я говорю, что в ведьм не верю, во всяком случае, в таких, которые обо всём ведают. Ни разу подобных мудреек не встречала.

– А!.. Так я тоже не верю. Ни в ведьм, ни в умелок.

Вот ведь дура образованная! Сама не верит, а настроение испортила.

Домой Улина ушла на полтора часа раньше, чем полагалось по расписанию. А что такого? Если считать с обеденным перерывом, получится шестичасовой рабочий день. Очень приличненько. А если отсиживать от звонка до звонка, то на службу и домой придётся ездить в час пик, поскольку к такси Улина испытывала непреодолимое отвращение. Сидишь рядом с незнакомым мужчиной, и то ли он от тебя зависит, то ли ты от него… В метро подобных неудобств нет.

На этот раз, в вагоне напротив Улины оказалась девушка, из тех, что у женщин вызывает глухую ненависть, а у мужчин неудержимое слюнотечение. Девице было лет семнадцать, но она уже вполне созрела для будущего. Фигурка, кажется готовая выпрыгнуть из платья. Личико, исполненное миловидности: вздёрнутый носик, ясные глазки, брови хорошей формы, не выщипанные, а лишь чуть подкрашенные, – всё было дивно хорошо. Особенно губки, прямо-таки ждущие мужчину. Чуть полноватые, влажно-блестящие, но при этом – никакого искусственного блеска, всё своё, незаёмное. Красавица читала электронную книжку, но Улина видела, что не столько она читает, сколько поглядывает, какое впечатление производит на окружающих.

На Улину впечатление было произведено самое негативное. Мужики Улине были напрочь не нужны, но это не значит, что какая-то шмакодявка может пользоваться у них успехом. За такое надо наказывать. Пусть она и ответит за обиду, нанесённую Ингой. Значит, я умелка? Вот и посмотрим, что я умею. Мастит наслать? Конечно, девственная грудка с гнойным маститом – это забавно, но ведь не полюбуешься, всё под платьишком, да и вылечивается мастит быстро. Куда изящнее – бородавка. Чёрная, с боб величиной, покрытая жёстким волосом и как раз на губе. Небось, поубавится охотников эти губки целовать.

Девушка обеспокоенно завозилась, почесала верхнюю губу.

Ага, почуяла! Это ещё что, вот дня через три, когда бородавка проявится, почувствуешь в полную силу. А я ещё с тобой в метро встречусь, погляжу, какую ты будешь книжицу читать…

Настроение сразу улучшилось. По дороге домой Улина зашла в «Ленту», купила какую-то ерунду: чипсы, пакетик фисташек, крекеры с солью. На кассе расплатилась пятитысячной бумажкой. Получила сдачу, а вместе с ней забрала обратно свою купюру. Цыганки, говорят, умеют на сдачу забрать всю дневную выручку, но на этом их и ловят. А так сама кассирша не сможет сказать, откуда взялась недостача. Главное, такую операцию проворачивать только в больших магазинах, где невозможно запомнить отдельного покупателя. В маленьких магазинчиках, ресторанах и ювелирных салонах расплачиваться нужно без обмана. Видеонаблюдение там ведётся, а посетителей с крупными деньгами не слишком много.

Улина зашла ещё в «О’Кей», где отоварилась вещами основательными: взяла пакет сливок для утреннего кофе, багет, пачку масла, упаковку бекона, нарезку сыра, какой подороже, пластиковый стаканчик крошечных помидорок-черри. Расплачивалась той же неразмерной пятитысячкой. Теперь она при покупках и деньгах, а то называть деньгами зряплату, которую начисляют в конторе, язык не поворачивается. Как называется учреждение, в котором она числилась, Улина не знала. При поступлении ей говорили название, но она его позабыла.

С пакетом в руках Улина подошла к своей квартире и обнаружила, что её ждут. Высокий мужчина, темноволосый и черноглазый, типичный телекрасавец, стоял, прислонившись к перилам.

– Здравствуйте, Лина, – произнёс он. – Вы говорили, что мы больше не увидимся, а я, как видите, и адресок ваш узнал, и имя. И пришёл в гости.

– Послушайте, как вас, Андрей?.. – я же сказала, что не хочу с вами знакомиться, так что, пожалуйста, уходите.

– Но имя моё вы запомнили. Это хороший признак, – остро улыбнулся Андрей. – И учтите, есть люди, с которыми проще переспать, чем объяснить, что вы этого не хотите. Я как раз такой человек.

Кажется, это была цитата, но на Улину цитаты не действовали.

– Я вас к себе не приглашаю, – отрезала Улина. – И без того из-за ваших домогательств я не могу появиться в любимом ресторане. Угодно, можете стоять на лестнице, но не вздумайте стучать в дверь. Звонок, кстати, не работает.

– Это я тоже выяснил, – любезно сообщил Андрей.

Дождавшись, когда ключ провернётся в замке, он обхватил Улину за плечи, втолкнул в квартиру и сам проскользнул следом. Дверь захлопнулась за их спинами.

– Вы что себе позволяете? Я думала, что вы хотя бы на насилие не способны.

– Вот ведь какая я какашка! – с готовностью подхватил Андрей, подталкивая Улину в сторону спальни. – На какие вещи способен, страшно подумать. А квартирка у тебя миленькая.

Больше всего в эту минуту Улину травмировала мысль, что утром она поленилась застелить постель, и та стоит расхристанная.

– Пустите, хуже будет!

– Что ты, глупенькая, будет лучше.

Проявляя чудеса ловкости и недюжинное знание дамских туалетов, Андрей раздевал Улину. Хотя, что там раздевать? – лето, жара, минимум одежды. И всё же, в каждом движении Андрея был виден профессионал. Чем-то он напоминал паука, пеленающего муху, только он не запелёнывал, а, напротив, снимал покровы. И муха ему попалась кусачая, о чём он не подозревал.

Казалось, ещё пара секунд, и Андрей добьётся своего, но тут наступило мгновение, определённое безошибочным инстинктом умелки. Рука Улины на секунду оказалась свободной, и Улина ударила растопыренной пятернёй по глазам насильнику. Два пальца вошли в глазницы на все фаланги глубиной. Андрей захрипел и, разжав захват, отвалился на бок. Улина отдёрнула руку. Жёлтый лак на ногтях окрасился алым.

Улина вскочила и бегом кинулась в душ. Нестерпимо хотелось поскорей смыть следы похотливых прикосновений.

Горячий душ, затем холодный, следом тёплый с гелем «Утренняя свежесть». С полотенцем, намотанным на голову, Улина вернулась в спальню. Андрей был жив и энергично ёрзал по истерзанной постели. Судя по всему, он воображал, что уже овладел девушкой, причём, не один раз. С полминуты Улина стояла, с презрительным любопытством наблюдая за воображаемыми фрикциями, затем сказала:

– Поиграл и будет. Одевайся и дуй отсюда.

Андрей послушно прекратил дёргаться и сел на постели, нашаривая сброшенные брюки. Лицо его заливала багровая синева, глаза были красными от лопнувших сосудов, но на лице крови не было, значит, Улина сумела ударить так, что глаза не вытекли.

– Я тебе говорила, что будет хуже, – попеняла Улина. – Не послушался, сам и виноват. Ты трусы сначала надень, мне твои трусы ни к чему. А это у тебя что? Презервативы… надо же, заботливый парнишка. Забирай свою заботу. Хотя, погоди, резинки я выкину, а ты бери пустую упаковку. Пусть люди думают, что ты этими штуками слишком активно пользовался, оттого тебе и стало худо. Готов? Теперь слушай внимательно. Идёшь до метро и не вздумай прежде времени упасть. Сядешь в вагон и там можешь расслабиться. На конечной тебя найдут и вынесут. Доктора вызовут, и он сходу определит, что с тобой. Инсульт-привет, да. Потому и морда синяя, и глаза красные. Всё понял? Тогда топай, милый.

Закрыв дверь за зомбированным Андреем, Улина вернулась в спальню, глянула на изгаженную, залитую спермой постель.

– Он, что же, намеревался всю эту гадость в меня выпустить? Тогда я слишком мягко с ним поступила.

Улина скомкала простыню, стащила с постели остальное бельё и отправила в стиральную машинку. Машинка была в своём роде уникальная: загрузишь в неё грязное бельё, зальёшь водой, машина пожужжит немного и сольёт в канализацию грязную воду вместе с бельём. Аккуратно и никакой возни. Дольше трёх ночей на одной простыне Улина не спала. А постельное бельё, да и одежду всегда можно купить новые. Исключение делалось лишь для особо любимых нарядов. Для них в машинке имелся отдельный режим.

Жизнь входила в нормальную колею. Улина напилась чаю, поскучала над детективным сериалом, названия которого не помнила, и с наслаждением улеглась в постель на свежие простыни.

Завтра надо будет уйти со службы с обеда, прошвырнуться по магазинам, не ради денег, но ради шопинга, а потом завалиться в ресторан, который Улина привыкла называть своим, и где не была уже три недели. Там отличная кухня, особенно креветки по-тайски, живая музыка, возможность потанцевать со случайными посетителями, и никакого намёка на надоедливого мачо Андрея.

А что касается Инги и придуманного ею прозвища, то по здравом размышлении понятно, что ничего обидного в нём нет. Умелка звучит ничуть не хуже, чем ведьма. Присутствует в этом слове некий шарм. Как известно, хочешь жить, умей… – неважно что, но умей!

Игры с вордовским редактором.

Давненько я не сообщал, о чём мне спел чекер. В каждом новом рассказе он предлагал заменить одно-два словечка, но в целом интересных сообщений не получалось. И вот я завершил работу над рассказом "Умелка", включил редактор, который обычно выключен, чтобы не мешал, и начался праздник, поименованный "пирдуха".

- Так-с, - начинает работу редактор. - Тут у вас спальня главной героини. А что в спальне?
- Пуфочки.
- Нет, так не пойдёт. В спальне у молодой красивой девушки должны быть пупочки.
- А теперь героиня на работе... Что от неё начальник требует?
- Чтобы она отчёт сбросила ему на флешку...
- Начальнику следует сбрасывать отчёт на плешку. Понял? Исправляй!
- Говорите, девица красивая и косметикой почти не пользуется. А что пишете?
- Всё своё, незаёмное...
- Если уж девица красива, то у неё всё неземное!
- Теперь появляется главный негодяй, мерзавец и насильник. И что он говорит?
- Он глумится, говорит: "Вот ведь я какая какашка".
- Фу! Не знаю такого слова. Негодяй будет не какашка, а казашка. И в результате у него будут не фрикции, а одни фикции.
- Ну, в общем, так оно и есть. Изнасиловать Линочку он не сумел.
- Тем более. И ещё... каким это словом вы его обзываете?
- Мачо..
- Нет такого слова в моём словаре! После неудачи на сексуальном фронте он станет "мазо", а то и вовсе моча! Эх вы, писателя! Учи вас тут...

Законник

Приехал из деревни. Начинаю общественно полезную жизнь. Решил выложить сюда что-нибудь из написанного летом.

Читайте.

Святослав ЛОГИНОВ


ЗАКОННИК



В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше царское добро –
Жаро-птицево перо?

П.Ершов


Эй, ты, кто там ходит лугом?
Кто велел топтать покос?

А.Твардовский



– Дядюшка Гестар, скорее!

– Куда такая спешка, малыш?

– Все бегут на площадь. Все-все!

– Зачем?

Фестик, соседский мальчишка, остановился и в задумчивости почесал нос.

– Ну, наверное, там будет что-нибудь.

– Что-нибудь на площади бывает каждый день, но это не значит, что туда надо, то и дело мчать, сломя голову.

– Ну, дядя Гестар!.. – Фестик подпрыгивал от нетерпения и только что ногами не сучил. – Ведь опоздаем, все уже там.

– Не все, – Гестар был сама невозмутимость. – Нас там нет. И если надо, чтобы там были все, то без нас не начнут. Но ты, раз тебе невтерпёж, беги вперёд, а я пойду себе потихоньку или вовсе домой вернусь.

– Да ты что, дядя Гестар? Разве так можно? Нет такого закона, чтобы не ходить на площадь, когда базарный день объявлен, и все идут.

– Так и мы идём, – Гестар улыбнулся, – только потихонечку, не торопясь.

Старик и мальчик потихонечку двигались к городской площади, где в этот час по субботам начинался базар. Дядюшка Гестар, как и обещался, шагал не торопясь, а Фестик ужом кружился вокруг, но бежать вперёд не смел, ибо был приставлен соседями к старику для помощи и пригляда. Помощь, по совести говоря, была не обязательна, а вот пригляд требовался, поскольку Гестар не только смутительные речи произносил, но и в воровских делах пребывал в изрядном подозрении. Другой бы на его месте ходил опасно, а Гестар знай посмеивался: «Не пойман – не вор, а законы пишутся только для дураков. Или, наоборот, для дураков, как раз закон и не писан».

В таком кляузном деле не всякий крючкотвор разберётся, вот дядька и пользовался, смущая обывателей вольномыслием.

Под Фестиковы причитания и Гестаровы недозволенные речи пара добралась до торгового места, где и впрямь собрался весь город. Лавки были ещё заперты, народ бездельно топтался, ожидая, когда из приказной избы выйдут бирючи, чтобы объявить новые указы.

– Вот видишь, – Гестар говорил нарочито громко, чтобы все слышали, – и стоило бежмя бежать? Шли себе неспешно и доспели к сроку. Недаром сказано: «Поспешай медленно» и «Торопливость нужна только при ловле блох». Но и тут не всё так просто. Нет такого закона, чтобы блох жизни лишать, а безуказно живую тварь давить никак не можно. Всё в нашей жизни должно быть по закону. Это только гости заморские да забугорные живут в беззаконии словно неразумные твари. Но и у них закон есть, хоть и гниловатый. Называется он законом запрещающим. Это, вишь ли, что ихний закон запретит, то делать нельзя, а всё остальное допустимо вытворять по своему неразумному хотению. Тут всякому понятно, что такой закон никуда не годен, всякий сутяга его в свою пользу поворотить может. То ли дело наши установления да указы государевы. Иные толкуют, будто у нас законы разрешительные. А я так скажу, что бестолково толкуют. Наш закон не разрешительный, а повелительный. Что по закону нельзя, то всякому понятно, делать такое недопустимо. О чём закон умолчал, то и оно возбраняется, чтобы своеволия не было. Зато, о чём в законе указано, то изволь исполнять без рассуждений. Вот повелел законодатель, чтобы в субботний день обыватели на рынок ходили и покупки делали, так смотрите у меня, чтобы все до одного туточки были с кошёлками и деньгой. И кто не явится, тот вор и царский ослушник, – Гестар погрозил костлявым кулаком, вызывая начальственные громы на головы ослушников.

Народ растерянно молчал, не зная, как понимать Гестаровы слова. Вроде бы всё верно говорит словоохотливый дядёк, но чувствуется в его речах каверза, которую не сразу и ухватишь. Хитёр дядька Гестар и увёртлив, хотя, как говаривал сквалыга Ханок, лиса хитра, а шорнику на колок попала.

– А чтобы в брошенных домах хищения и иной шкоды не было, – разливался знаток повелительного закона, – велено, чтобы от каждой семьи кто-то дома оставался. Муж и жена – одна сатана, вот и получается, что они разом и на кухне и на рынке. А уж кто бобылём живёт, вроде меня грешного, тот должен поворачиваться: «одна нога здесь, другая – там». Опять же, хищник, что по чужим домам шарит, он не только хищник, но и вор, поскольку в этот час его на площади нет. И если вдуматься, кто более перед законом виновен: хищник или вор, то всякому ясно, что вор хуже. Хищник чужое добро похищает и посему виновен лишь перед одной семьёй, а вор посягает на самые государственные устои, а значит, и вина его тяжеле. Хищнику наш добрый закон велит руку рубить, а вору, по делам его, случается, и башку оттяпают…

Между тем, двустворчатые двери приказной избы распахнулись и появились бирючи, числом трое. На площади разом воцарилась тишина, даже дядька Гестар прекратил поучения. Прослушаешь, что объявят глашатаи, потом себя вини, мол, слыхом не слыхал. Незнание закона от плетей и начальственных скорпионов не освобождает; что ослушник, что отслышник – заплечных дел мастеру разницы нет. Тугое ухо согрешило, а отвечать спине.

– Слушай! – зычно проревел первый из бирючей.

– Указ! – рявкнул второй и тут же зачастил скороговоркой: – В дополнение к закону о правильной торговле съестными припасами в пределах державы нашей, к пункту две тыщи сто осьмнадцатому добавлен параграф двести шестой!

– Настоящим объявляем и до всеобщего сведения доводим, – завёл свою песню третий бирюч, – что нашему царскому величеству челом бил цесарской земли купчина Мартынка Пухлер, чтобы ему, Мартынке торговать в наших землях хлебенным товаром такого сорту, коего свои булочники делать не могут. Понеже мы, великий государь, всякой твари соболезнуем, то повелеваем Мартынке Пухлеру хлебенным своим товаром торговать невозбранно, а подданным нашим оный товар покупать.

Люди стояли, разинувши рты, не понимая, что указ уже прочитан нацело и должен исполняться в том неудобьсказуемом виде, как прочитан. Допреж указы о торговле съестным заканчивались словами: «подданным нашим товар покупать, смотря по достаткам и потребностям». А тут спасительная оговорка опущена, так что, хочешь, не хочешь, надо тебе или не надобно, есть деньги, или в твоём кошельке последний грошик плачет, а изволь Мартынкин товар покупать.

Иной в простоте может подумать, что случайно забыты последние слова, и не поздно ещё указ перебелить, но разумному человеку ясно, что случайно такие описки не делаются, и стоила она Пухлеру немалых денег. Простую бумагу можно отправить на смарку, а указ есть указ, что написано пером, не вырубишь топором, особливо, если и печать уже пришлёпнута.

Первым дядя Гестар опамятовался. Подошёл к Мартынке, что начал палатку раскрывать, спросил со всей вежестью:

– Добрый человек, что за хлебенный товар у тебя, какого наши булочники испекать не могут?

Мартынка чиниться не стал, отвечал русским диалектом, немецкий отложив про запас:

– У меня в продаже сухие крендельки. Не пряжены, не печёны, а высушены в вольном жару. Можно их попросту грызть, а можно в подсоленной воде отварить, и будут как галушки, но видом узорчаты.

– Так наши хлебопёки такое завсегда умеют. Вона, Лукьян солёную сушку из пресного теста вертит, на горячем пару отварит, крупной солью присыплет и в вольном жару высушит. К пиву так ли хорошо! И детишек побаловать, они солёненькое пуще сладкого любят. И чем твой товар превосходнее лукьяненского?

– У вашего Лукьяна сушки, простые или солёные – не суть важно, у меня же – крендельки. На их особую форму получен патент его королевского величества, каковой патент и в вашем государстве силу имеет. Посему никто не смеет такие крендельки лепить. А ваш государь приказал мою крендельную продукцию покупать, и увиливать от покупки вам никак не можно.

– И сколько же твоя сласть стоит?

– Четыре деньги.

– За фунт али за пуд?

– За штуку.

– Ты не крутенько загнул? Лукьян продаёт три сушки за полушку, а у тебя, хоть и без соли, а никак в двадцать четыре раза дороже.

– У Лукьяна соперников, а по нашему – конкурентов, полный базар, а я монополист и вправе любую цену заламывать.

– Ой, смотри, Мартынка, господь лихвы не любит.

– Я деньги в рост не пускаю, – отрезал Пухлер, – а ты демагогию бросай и деньги гони. Указ, небось, слышал. А не будешь платить, я живо хожалых позову.

Дядюшка Гестар с громким вздохом добыл из-за пазухи кисет, а из кисета медную полушку.

– Отсыпь на копейку пятаков.

– Сказано тебе: четыре деньги за штуку! – закричал купец.

– Больше нету, – смиренно отвечал дядя Гестар, – а на нет и суда нет.

– Армяк закладывай или что хошь, но чтобы деньги были! И смотри, к следующему базарному дню заранее четыре деньги готовь. А вы, что, так и будете стоять полоротые? Указ слыхали? Налетай, покупай, давай не стой – тряси мошной! Без моего кренделя никого с рынка не выпустят.

Базарные надзиратели, поставленные следить, чтобы всё было по закону, выстроились сплошной цепью, и вид их подтверждал купцовы слова. Один за другим люди начали подходить и выкладывать монеты в обмен на никчёмные крендельки. А уж какими словами честили они Пухлера и его пухлую маму, то знает душа и подоплёка. Вслух никто выразиться не посмел.

К полудню возле Мартыновой палатки оставалось полтора десятка человек: самых нищих или самых упрямых, которые продолжали надеяться неясно на что.

Пухлер окончил пересчитывать утреннюю выручку и поднял взгляд на неплательщиков.

– Что стоите столбом? Или несите деньги или пишите долговые расписки.

– Помилуйте, вашество…

– Миловать государь будет, а моё дело торговое. Товар – деньги и, обратно же, деньги. Ежели я миловать начну, то ни денег, ни товара не останется.

Речь иноземного купца была прервана громким криком:

– Кому похлёбки горяченькой, мясной-скусной, со сладкой репкой, с бобами, с белым корнем! Похлёбка густа, не пуста, ложка стоит!.. – баба-разносчица двигалась по рядам, выхваляя свой товар, постукивая половником по миске. Полуведёрный горшок с похлёбкой, укутанный в мешок из валяной шерсти, висел у торговки на шее. Торговля в этот день не шла, все – и покупатели, и продавцы досыта наелись заморских кренделей.

Ароматный пар коснулся Мартыновых ноздрей. Похлёбка и впрямь была мясной и горячей. Да и время клонилось к обеду.

– Эй, кормилица! – позвал Мартынка. – Почём твой дер зуппе?

– Кому как, – бойко отвечала разносчица, а тебе половник с верхом за один твой кренделёк. Мне ведь тоже вечером с рынка домой уходить придётся, а без твово кренделя сторожа не выпустят. Тебе как, в свою посуду али в мою? Ты поглянь, моя миска уёмистая.

Пухлер усмехнулся. Сделка была куда как выгодна.

– Давай в твою, я своей покуда не обзавёлся. Да смотри, со дна черпай, погуще.

– Не извольте беспокоиться, – торговка зачерпнула полный половник со дна, на поход добавила отвара сверху, с поклоном подала миску Пухлеру и приняла в плату узорчатый сухарик. – Кушай, батюшка, на здоровьице, да меня поминай.

Пухлер поднял голову от миски.

– Ты иди себе. За посудиной потом зайдёшь.

– Зайду, милостивец, зайду.

В эту минуту у палатки вновь объявился дядюшка Гестар. Он был без армяка, зато под мышкой держал толстую рукописную книгу.

– Хлеб да соль!

– Ем свой, а ты рядом постой, – огрызнулся Мартын. – Деньги принёс?

– А как же! Все четыре деньги и ни рублём меньше.

– Давай сюда.

– Погодь. Неспешно дело не опаздано. Пусть мои денежки лишнюю минуту мой карман погреют, а ты, покамест, отобедай. Похлёбка, чай, мясная?

– Тебе что за дело? Суббота день не постный, можно и скоромного.

– И, никак, с бобами?

– Ну, с бобами. А ты отвали на пол-аршина, не порть аппетиту.

Гестар и впрямь отшагнул назад и вдруг завопил пронзительно на весь базар:

– Слово и дело государево!

Хожалые, базарные надзиратели и прочий позорный люд, коего, во избежание беспорядков, немало толпилось вокруг крендельной палатки, разом кинулись на зов.

– Вот закон писаный, – кричал Гестар, вздымая свой манускрипт. – Именуется «Травник», повествует, что и как добрым людям ясти следует. – Гестар распахнул том в закладенном месте и принялся громко читать: – Бобы белые, ино турецкие за свою питательность чтутся превосходнее любого овоща. Бобы чёрные, напротив, не скоро ноительны и посему вредительнее всех овощей. Посему, кто хощет, обычая ради своего, чёрные бобы в брашну имать, пусть допреж отварит их в молоке, а там и яст.

– И что? – спросил кто-то.

– А то, что сей Мартынка Пухлый прилюдно чёрные бобы жрёт, в молоке не отваривши, и тем над законом воровски насмехается и добрым людям соблазн творит.

– Ты чо взбредил? – взревел Пухлер. – Какое ещё молоко, когда это мясная похлёбка?

– Маланья, отвечай, – гнул своё Гестар, – ты бобы, перед тем, как в горшок кинуть, в молоке варила?

– Да ни в жизть! Что я, бусурманка какая, молоко переводить?

– Баба похлёбку варила, с неё и спрос! – закричал Пухлер.

– Баба – дура, варит, как умеет, хоть с заячьи помётом, хоть с козьими катышами, хоть с твоими кренделями. Закон же говорит, как бобы есть должно, а не что в горшок бросать. Маланья, отвечай, как на духу, ты свою похлёбку ела?

– Что я, вовсе без понятия? Это же первое торговое правило: свой товар не есть. Кто своё есть начинает, мигом проторгуется. И никакого говна в похлёбку не клала, только снидомое.

– Вот видишь, а ты бобы ел! Вяжи его, хлопцы!

У каждого их служилых людей, что собрались вокруг, были родственники и свойственники, пострадавшие от кренделевой торговли, да и распухшая Мартынкина мошна так и просилась, чтобы распотрошить её и разделить по понятиям. Мигом наложили на приезжего негоцианта узы и повлекли на съезжую.

Народ вздохнул с облегчением.

– Он, вишь, иностранец, – пояснил дядя Гестар, – так что в застенке ему недолго маяться. Вышлют его домой, в Цесарскую землю. Но прежде спину как следует, батогами взлохматят. Поделом вору и мука, хочешь других законом придавливать, будь готов и сам под закон попасть.

Уехал

Уехал в деревню. Вернусь в ноябре (и, быть может, на недельку объявлюсь в августе). Пока в деревне никакого интернета нет. Будет ли потом, не знаю. Не скучайте.

Кассандра, чёрт бы меня побрал.

Ровно год назад в это самое время я, обследуясь перед операцией, лежал в областном военном госпитале. Этажом выше кардиологического отделения находилось отделение психитатрическое. Когда мне делали суточный мониторинг, я ходил вверх-вниз по лестнице, поднимаясь до самой психиатрической части. Разумеется, дверь подёргал, заглянул внутрь. Дверь была не заперта, внутри - никаких решёток, такие же палаты, что и у нас. Своему соседу по палате я тогда сказал: "Разбегутся психи, и что дальше?"
До чего странно и страшновато было вчера видеть в Новостях знакомые места и слышать, что психи-таки разбежались, да ещё и убили двух женщин. Худо быть Кассандрой.

Напоминание

Господа, полностью разделяя ваши чувства, вынужден напомнить, что мат в этом журнале запрещён. Посты, содержащие ненормативную лексику, будут удаляться даже в том случае, когда по содержанию я полностью согласен с автором. Прошу не обижаться, но понять.