Svyatoslav Loginov's Blog, page 15

Эксперименты над здоровьем

В преддверии операции, которую я безуспешно жду уже третий месяц, меня перевели на инсулин. Считается, что в случае чего, с помощью инсулина можно быстро привести в норму сахар. Колюсь четыре раза в день и никакого действия не замечаю. Наконец, решил поставить эксперимент.
Сегодня встал в 5 утра, померил сахар (10,1) проглотил таблетки (850 мг глюкофажа) и заколол себе 14 единиц быстрого инсулина. Меня предупреждали, что при этом необходимо немедленно завтракать, ибо иначе может случиться гипогликемия. Завтракать не стал. В десять часов померил сахар (10,0). Сейчас подошло время обеда. Проглотил таблетки (в том числе 850 мг глюкофажа) и вколол ещё 10 единиц быстрого инсулина. Сейчас пойду, померяю сахар... О, сахар полез вниз: 6,7. Если учесть, что я уже 17 часов ничего не ем и почти не пью (пара глотков воды, которой запивал таблетки, не в счёт), то спрашивается, куда девалась моя гипогликемия? И как с помощью инсулина можно приводить в норму сахар?
PS. А может быть, я инопланетянин?

Ещё один замшелый файл.

Текст даже без названия, писался как вставка в давний кухонный очерк "Винегрет на вкус и на цвет" ("Трактат о винегрете"). Но нашёлся очень вовремя: винегрет, тот самый, уже на столе.

А тем, у кого нет грибов, остаётся читать и облизываться.

Святослав ЛОГИНОВ

Июль на носу, по перелескам в светлых местах уже вовсю пошли
колосовики, а дома с прошлого изобильного сезона ещё осталось больше
ведра солёных грибов. Какое богатство пропадает: чёрные и жёлтые
грузди, белый подгруздок, волнушка, серухи и гладухи, которые
экономный на язык скобарь кличет общим именем -- лубянка! В гости
иначе и не хожу, чем с банкой грибов, любимейший завтрак -- салат из
отварной картошки, солёных груздочков и репчатого лука -- изрядно
поднадоел. Это уже не лакомство, а истребление излишне заготовленного
продукта получается. Хочется чего-нибудь иного, скажем, винегрета.
Одно беда, продажные солёные огурцы и квашеная капуста к концу сезона
резко ухудшили качество, потеряли хрусткость, а то и плесенью стали
припахивать. Да и денег у расейского обывателя, как говорится, не
амбаристо.

И тогда (голь на выдумки хитра!) начинаем сооружать винегрет с
солёными грибами. Всё как обычно: картошку неопределёнными ломтиками,
свёклу и морковку -- на крупной тёрке, лук -- как придётся, лишь бы не
очень крупно. Ну и конечно, пучок покупного укропа, свой в деревне ещё
подрастает. Свёкла сварена уже очищенной и в небольшом количестве
воды, так что из отвара получается очень неплохая заливка. А остаток
можно так выпить, говорят, камни в почках на раз выводит. Меня от этой
напасти бог миловал, может быть, как раз потому, что свекольный отвар
пью.

А затем, вытаскиваем на свет ведро с грибами. Сверху красивый булыжник
(ещё от бабушки остался, а при переезде в спальный район запасливо
захвачен с собой). Под булыжником -- широкая, мелкая тарелка, под ней
чистая тряпица. Всё это снимаем и моем. А под тряпочкой -- нет, ещё не
грибы! -- толстый, сантиметра три, слой смородинного и хренового
листа, зонтиков укропа, веточек мяты. Всё это придаёт грибам
несказанный аромат и спасает от вредной плесени. Грибы под этой шубой
-- как в сентябре. И запах, и хрусткая свежесть, и чистота. Промывать
такие грибы струёй воды -- преступление, сам делал, знаю, что чисто. А
что солоновато слегка (чем дольше грибы хранятся, тем они солонее),
так тёртая свёкла лишнюю соль вберёт.

Грибы режем довольно мелко и в таком количестве, чтобы солить винегрет
не пришлось. Уксусу доливать не стоит, а вот замешать ложку-другую
ядрёной горчицы -- очень неплохо. В последнюю очередь льём чуток
нерафинированного подсолнечного масла (перед самой едой добавим ещё) и
оставляем минут на пять, чтобы винегрет настоялся и всё пропиталось
свекольным соком.

Вкус у готового блюда удивительный. Грибы чувствуются, но кажутся
чем-то совершенно незнакомым, неприевшимся. Да и весь винегрет
совершенно не тот, что с солёным огурцом или кислой капустой. Если к
обычному винегрету хочется приложить кусок жареной рыбки, а то и
стыдливо потянуться за котлетой, то винегрет с грибами вещь совершенно
самодостаточная.

Как там у нас со временем? Кошмар! Пять минут давно прошли! Иду
завтракать.

Торец

Очерк был написан в начале 80-х годов прошлого столетия для журнала "Костёр". Потом я предлагал его в альманахи "Хочу всё знать" и "Глобус". Безрезультатно. Когда у меня появился компьютер, я перевёл его в файловый вид (в МЕ редакторе), хотя уже не питал надежд на публикацию. И вот теперь нашёл текст среди замшелых файлов. Читайте, кому интересно.

Святослав Логинов

МЕМУАР О ТОРЦЕ



"Торц, шестигранные шашки, которыми наторец выстилают, мостят улицы."

Владимир Даль.



Немногие сегодня смогут без помощи словаря ответить, что такое торц и
торцовая мостовая, а ведь какую-то сотню лет назад торцом были
замощены Дворцовая площадь, Невский проспект и некоторые центральные
улицы. С виду свежеположенный торец напоминал паркет, только не
плашковый, а шестигранный, подобный сотам. На самом деле никаких
дощечек там не было, были отёсанные чурбачки, как правило осиновые,
которые плотно устанавливались на торец, образуя идеальное дорожное
покрытие. Благодаря тому, что чурки стояли на торце, они не щепились и
практически не гуляли относительно друг друга. Торцовая часть
растаптывалась ногами, копытами и колёсами, так что торц почти не
гнил и требовал замены лишь через пару десятков лет. Асфальт этим
похвалиться не может, хотя и нагрузки на современные дороги неизмеримо
возросли. Гладкая деревянная дорога отличалась ещё одним достоинством:
она была тихой. Копыта стучали глухо, экипажи не грохотали, а
человеческих шагов и вовсе слышно не было. Немалое преимущество для
большого города...

Были у торца и недостатки, в первую руку -- дороговизна. Каждый
чурбачок нужно было обтесать, тщательно подогнать к соседним и
простучать деревянной бабкой, чтобы он плотно встал на место. А потом
-- оторцевать, выстругать по отрубу, добиваясь полной ровности.
Циклёвочных аппаратов в прошлом веке не было, так что торцевали
мостовые вручную. Поэтому встречался уличный паркет лишь в самых
богатых районах, в местах победнее дороги мостили брусчаткой,
базальтовой мозаикой, а то и просто булыжником. Нужно ли говорить,
какой грохот поднимала каждая проехавшая телега?

За торцовой мостовой ухаживали: убирали грязь и мусор, чтобы дерево не
загнило прежде срока, меняли износившиеся части мостовой. Особенно
доставалось торцу во время наводнений. Во время знаменитого наводнения
1824 года чуть не все городские торцы уплыли в Неву. Потом жители
Лисьего Носа и Сестрорецка отлавливали в Маркизовой луже шестигранные
чурки и за определённую мзду сдавали в казну. Уже следующим летом
уникальные питерские мостовые были полностью восстановлены.

А вот наводнение 1924 года оказалось для торца роковым. Уплывший торц
было решено не восстанавливать, Дворцовая оделась в брусчатку, и даже
там, где наводнение пощадило торцовую мостовую, её уже не чинили, а
планово меняли на более дешёвые рабоче-крестьянские покрытия. Гром и
лязг наполнил город, ускоряя разрушение старинных особняков.

Старожилы рассказывают, что ещё в тридцатые годы кое-где можно было
видеть островки торцовых мостовых, но к концу войны не осталось уже
ничего. Что само не сгнило, было сожжено в блокадных буржуйках.

И всё же, один кусочек торца, несколько квадратных местров, пережил
войну. Сохранялся этот заповедничек на улице Римского-Корсакова почти
у самого канала Грибоедова. Один из домов на улице стоит так, что
тротуар становится очень узким и для прохожих устроен проход под углом
дома. Именно там, под крышей ещё долгих три десятилетия ютился
последний клочок питерских торцов. От асфальтового моря его ограждал
гранитный поребричек; колонна и низкая крыша не позволяли въехать туда
дорожной технике, и поэтому никому не было дела до раритета былых
времён. Дерево почти исчезло под слоем грязи, однако порой дворник
вычищал угол и тогда можно было разглядеть деревянные соты, так
напоминающие паркет.

Однако, время шло и на остаток торца надвигался асфальтовый потоп. Тот
самый потоп, что захлестнул мраморные бомбошки перед Казанским
собором, утопил гранитные тумбы возле подворотен доходных домов,
открыв беззащитные углы ударам въезжающих машин, из-за которого возле
дворца Меншикова пришлось сделать археологический раскоп, чтобы
показать людям, каким этот дворец был когда-то. Асфальтовый пирог
накладывался слоем на слой и наконец перехлестнул гранитную плотинку.
Дождевая вода свободно хлынула на торцы, образовав в получившейся яме
небольшой стоячий пруд.

Тогда мостовую ещё можно было спасти, но кому это было нужно в начале
семидесятых? Куда как проще было заасфальтировать неудобное место.

Я гулял по Питеру с иногородним приятелем, показывая любимые места.
Рассказал и о торцах, обещая, что сейчас мы увидим этот городской
эндемик. Однако, вместо торцов увидели отъезжающий самосвал, дымящийся
асфальт, краснолицых дорожно-ремонтных барышень с совковыми лопатами и
измождённого мужичка, стоящего наготове с ручным катком. Торца из-под
асфальта уже было не видать, он остался там, в глубине, ожидать
прихода археологов и, может быть, реставраторов.

А вот в Выборге торцовая мостовая сохранилась. Во всяком случае,
десять лет назад она была ещё жива. Крошечный пятачок, от силы метр на
метр, на Крепостной улице, под навесом у входа в один из особнячков.
Как-то он там сейчас?

Обломов Илья Ильич

Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать "образ" любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова "Обломов" и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.
И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию. Мне кажется, текст достаточно любопытен.

PS. Почему-то в тексте вместо длинных тире появились какие-то тильды. Как исправить это безобразие - не знаю. Попробую заменить на простые дефисы. Не сердитесь.

Святослав ЛОГИНОВ

ЛЮБОВЬ В ЖИЗНИ ОБЛОМОВА


Обломов, обломовы, обломовщина… Господин Добролюбов почти полтора столетия назад обобщил этот тип, превратив в имя нарицательное. Вот только вопреки критику, который анализировал квази-талантливых, но напрочь бесплодных, "лишних" людей, в народной памяти Обломов остался обычным байбаком и лентяем. А ведь у Добролюбова он стоит в одном ряду с Онегиным. Печориным, Рудиным, Тентетниковым. Удивительным образом из ряда выпал Чацкий - самый талантливо выписанный и самый ничтожный тип лишнего человека.

Осмелюсь утверждать, что в этом ряду Илья Ильич Обломов наиболее симпатичный и безвредный персонаж. Интереса ради, перечитайте "Сон Обломова" … мне лично в жизни не приходилось читывать ничего более притягательного. Вот она, блаженная Утопия, где все счастливы и видят приятные сны. Триста обломовских мужиков, не заметив, прокормят одного сонного барина, а каково тем же трёмстам крепостным душам содержать на кислых водах капризного Чацкого?

Разумеется, очаровательный бездельник такого рода мог существовать только при крепостном праве. После манифеста 19 февраля временнообязанные мужики ещё немного покормят барина, а затем?.. Что случится затем, ясно как дважды два, и великая русская литература об этом сказала прямым текстом:

"…мне кажется, что я всю жизнь переодевался… а зачем? Не понимаю! Учился, носил мундир дворянского института… а чему учился? Не помню… Женился - одел фрак, потом халат… а жену взял скверную и - зачем? Не понимаю… Прожил всё, что было, - носил какой-то серый пиджак и рыжие брюки… а как разорился? Не заметил… Служил в казённой палате… мундир, фуражка с кокардой… растратил казённые деньги, - надели на меня арестантский халат… потом одел вот это… И всё… как во сне… А?"

Вот он, Илья Ильич Обломов после отмены крепостного права, грязный, опустившийся на дно. Но и там он вовсе не кажется несчастным. Спит человек, а кто спит, тот обедает.

Заметьте, у Горького Барон женился, жену взял скверную, а настоящего Обломова благосклонная судьба избавила от этого несчастья. Хотя и он был весьма близок к катастрофе. В его жизни появилась Ольга Ильинская - девица не живущая, а проходящая, по словам автора, "фазисы жизни". И вот, вместо того, чтобы мирно почивать, Илья Ильич втискивается во фрак, перчатки лайковые надевает… Между прочим, чтобы заработать барину на перчатки, крепостной мужик должен месяц отбыть барщину, а толку с этих перчаток ноль... менять их нужно всякий день, как… перчатки.

Ольга Ильинская относится к той славной когорте литературных барышень, которых принято называть тургеневскими девушками, хотя, кажется, именно она была первой особой такого толка. Откуда берутся подобные девы - одна из тайн русской литературы. Судя по всему, они самозарождаются в статьях Белинского и посему полны идей и направлений. Смысл их жизни в том, чтобы ущучить главного героя, доказав своё над ним превосходство. Самой яркой их представительницей, несомненно, является Елена Стахова из романа Тургенева "Накануне". Отлично зная, что Инсаров только что перенёс горячку, что жизнь его в опасности и ему необходим полный покой, она устраивает сцену "нежной любви", а затем и вовсе отдаётся тяжело больному человеку. Когда в результате этих передряг Инсаров умирает, Елена с чувством выполненного долга предаётся отчаянию.

Кстати, выражение "история нежной любви" принадлежит Гончарову, именно так в одном из писем он называет то, что происходит между Ильёй Ильичом и Ольгой. Настоящей любовью там и не пахнет, Ольга пылает эгоистичным желанием переделывать человека, который попал ей в когти, а Обломов всего лишь не прочь иметь миленькую супругу.

Девятнадцатый век вообще хромал по части описания любви. Под любовью в те времена понималась страсть, по возможности, роковая. Во всей русской литературе девятнадцатого века любовью наделены разве что смешные и трогательные старосветские помещики. Добролюбов, говоря о том, что Обломов не способен любить, также подразумевает под любовью роковую страсть. Разумеется, с этой точки зрения, письмо к Ольге выставляет Обломова в самом неприглядном свете, а его предложение вступить в интимную связь до заключения брака - и вовсе непристойно. Но ведь Илья Ильич никого не собирается обманывать. Он честный человек и, несомненно, женился бы на Ольге, если бы она уступила его домогательствам. А после свадьбы он изменял бы ей с прелестными поселянками только в мечтах, точно так, как это описано в его сне; а на деле, даже ради самой прелестной поселянки, не стал бы подниматься с налёжанной супружеской постели.

По счастью здоровая натура Обломова побеждает соблазны, Ольга, поняв, что её хищным планам не суждено сбыться, поспешно выходит замуж за Штольца.

Вот ещё один фрустрирующий элемент в жизни Обломова. Спрашивается, чего Штольцу неймётся? Вставай! Делай! Езжай!.. "В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три". А что делать Илье Ильичу в Египте? Там ещё жарче, чем летом в Обломовке. Разорить триста обломовских мужиков ради сомнительного удовольствия спать в тени пирамид? Нам могут сказать, что Штольц выручил Обломова, когда тому грозило полное разорение. Да выручил, но как? Законностью в его поступках и не пахло, закон как раз был на стороне Ивана Матвеича. Штольц воспользовался знакомствами и, выражаясь современным языком, "разрулил дело по понятиям". Хорош общественный идеал, ничего не скажешь.

Однако вернёмся к Илье Ильичу и любви, которая, согласно заявленной теме, присутствует в его жизни. И она таки там действительно присутствует, именно та, какая была нужна этому человеку. Агафья Матвеевна Пшеницына - даже фамилия этой женщины напоминает о свежеиспечённых пирогах. Агафья - добрая, Матвеевна - богоданная; она умела любить "без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв". В наше, наполненное стрессами время о такой женщине можно только мечтать. Вместе с Агафьей Матвеевной в жизни Обломова появилось счастье. Он играет с детьми, проверяет у них школьные задания - а многие ли родные отцы поступают так же? Илья Ильич наконец избавлен от сквозняков жизни. В плане интимном тоже всё в ажуре. "Он целые дни, лёжа у себя на диване, любовался, как обнажённые локти её двигались взад и вперёд, вслед за иглой и ниткой". Блажен, кому не в тягость целыми днями любоваться своей подругой! Я забыл, какова собой Ольга Ильинская, а обнажённые локти Агафьи Матвеевны помню уже много десятилетий, с самого первого прочтения книги. И добро бы я один! Николай Семёнович Лесков - а уж он-то понимал и в людях, и в литературе! - в рассказе "Дух госпожи Жанлис" особо отмечает такой "разжигающий предмет", как локти Агафьи Пшеницыной.

Таким образом роман, так славно начинавшийся, столь же славно и заканчивается.

Мне могут возразить, что заканчивается он не картиной идиллического счастья, а смертью Ильи Ильича. Да, конечно, люди смертны. Те, кто родился в начале позапрошлого века, давно умерли, - и Штольц, и Ольга. Умерли все, и лопух на могиле вырос. Но светлый образ Ильи Ильича Обломова будет вечно почивать в наших сердцах.

Борис Фёдорович Сергеев

Один из основателей нашей секции, биолог, писатель, популяризатор божьей милостью. Его книги я читал ещё школьником. Казалось время над ним не властно. И вот, Бориса Фёдоровича нет. Горько и обидно.

Приятное с полезным.

Все нормальные люди смотрят солнечное затмение, один я готовлюсь к операции и должен сидеть у зубного врача. Абыдно, да?
Однако, как только я сделал рентген зуба, врач глянул на снимок, изменился в лице и закричал: "Драть! Без вариантов! И немедленно!" И за десять минут выдрал грешный мой зубец, после чего, вооружившись рентгеновским снимком бывшего моего, а ныне выдранного зуба, я пошёл смотреть солнечное затмение и успел как раз вовремя.
А если бы не рентген?

Ботан

Последнее из написанного, закончил на той неделе.
Рассказ очень жестокий. Сами решайте, читать или нет.

Святослав ЛОГИНОВ


БОТАН


– Во, бред! – больше ничего Зиг сказать не мог. И слов не хватало, и расквашенные губы, напоминавшие два круто прожаренных, с запёкшейся корочкой сырника, не способствовали произнесению долгих тирад. Добро бы вчера стыкнулся с кем и получил по мордасам, так не было такого. То есть, по мордасам получил, ночью, во сне. Но это же не считается!

Сон был и впрямь бредовый. Приснилось, будто бы он не Зиг вовсе, а вчерашний ботан. И этот ботан, то есть, Зиг, получил по сопатке от конкретного пацана. Просто так, ни за что.

Вообще, вчерашний и ботаном не был, а так, мелкота. Зиг бы его и не заметил, но портфель… Где в наше время можно нарыть школьный портфель? Школота ходит с рюкзаками. Не туристическими, понятно, а с понтовыми. Мелочь пузатая бегает с ранцами. А этот где-то портфелем разжился, не иначе, у бабульки в кладовке нашёл. Мимо такого просто так пройти нельзя. Зиг осторожненько подкрался и ловким ударом выбил портфель из руки. Ботаник растерянно оглянулся и, ничего не сказав, нагнулся за портфелем. Зиг аккуратно двумя пальцами сдёрнул с дуралея лыжную шапочку и откинул её в сторону.

Нечего тут. На улице тепло, нормальные люди без шапок ходят.

Ботаник побежал за шапкой, а Зиг ловко отфутболил оставленный портфель в ближайшую лужу.

А чего такого? Лужа мелкая, даже учебники, наверное, не замокли. Зато развлекуха прикольная – класс!

– Чего ты? – первый раз подал голос ботан. Губы у него дрожали. Сейчас заплачет, деточка.

Бить такого – ни малейшего интереса, но хамство спускать тоже нельзя.

Зиг слегонца смазал ботану по губам, чтобы не тряс ими. Даже не разбил, а так, окровенил немножко.

– Следующий раз думай, на кого чевокаешь… – развернулся и ушёл, оставив дурачка добывать из лужи свой портфельчик.

Через полчаса Зиг и думать забыл о минутном развлечении, а ночью, надо же, сам оказался в шкуре нелепого ботаника. Куда-то он спешил, как это часто бывает во сне, опаздывал, торопился, а незнакомый парень, старше, сильнее, круче его, не пускал: толкался, ставил подножки, дёргал за одежду, а потом лениво, словно нехотя, заехал в лицо, превратив губы в запекшиеся оладьи. И добро бы был это просто сон, мало ли какая ерунда может присниться, но утром оказалось, что харя изукрашена, как давно не бывало в настоящей жизни.

Зиг заперся в ванной, долго отмачивал губы холодной водой, так что мать принялась стучаться к нему и спрашивать, не уснул ли он там. Пришлось вылезать. Маманька, как увидела Зигов профиль, чуть на пену не изошла:

– Зиновий, что с тобой? Где это тебя?

– Я почём знаю? – зло ответил Зиг. – С вечера всё нормально было, ты же сама видела. Может во сне прикусил, или комар за губу цапнул.

– Какие комары? Это простуда. Зима на дворе, а ты без шапки ходишь, вот и простыл.

– Ничего я не простывал.

– А я говорю, герпес.

Короче, села на любимого конька. Зиг насилу отвязался. Можно сказать, первый раз в жизни порадовался, что в школу надо уходить.

А после школы по закону всеобщего сволочизма, Зиг повстречал ботана. Тот шёл один. Иначе и быть не могло, ботанчики с компаниями не ходят, они даже своих одноклассников боятся. Вот с бабушкой за ручку его можно встретить. Но на этот раз ботаник был один, зато Зиг топал с компанией. И добро бы только с пацанами, но и с девчонками. При девчонках к шкету приставать позорно, поэтому Зиг прошёл, будто и не видит ничего. Но ботан даже не понял своего счастья. Побледнел, как у врача перед уколом, портфельчик двумя руками к животу прижал, а сам, сцуко, на Зига смотрит, как у того пасть разбита. Не, такое не прощается.

От кампании Зиг отстал, вернулся, а ботана и след простыл. Зиг порыскал малость, но, разумеется, никого не нашёл.

Плюнул и отправился домой, а там новые радости. Маманька купила пузырь зелёнки – герпес мазать. Ни хрена она, конечно, не намазала, но нервов сожрала килограмм. Достали уже, сил нет, и маманька, и ботан этот поганый. Ни днём, ни ночью покоя нет.

Ночка выдалась та ещё. Зиг от кого-то спасался, убегал по каким-то стройкам, откуда никак не мог выбраться, а тот, кто гонял его, всё время оказывался рядом, хотя Зигу не удавалось его увидеть. В общем, бред полный, и непонятно, почему во сне Зиг не мог сообразить, что такого не бывает. Хорошо хоть по фейсу не получил, а то проснулся бы с фингалом под глазом. Бред, говорите? Ясен пень, что бред, а делать что прикажете? Только словить ботана и вломить ему по первое число, чтобы в следующий раз не смотрел косо.

С последнего урока пришлось смотать и караулить ботана, прячась на помойке среди вонючих баков. Зиг твёрдо решил, что за это ботан тоже ответит.

Мелкота после своих уроков высыпала из школы. Ботан, как и предполагалось, брёл один, на самом виду, даже не стараясь спрятаться. Напрашивается, сучонок. Подваливать к нему у самой школы не следовало, тут было полно бабулек, которые припёрлись встречать первоклассников. Старушенции – народ гадский, вечно лезут не в свои дела и, конечно, за ботана заступятся. Мол, как не стыдно младших обижать!.. А что ботан сам напрашивается, это их не интересует.

Зиг классно отследил неприятеля и перехватил его почти у самой парадной. Ботанчик такого поворота не ожидал. Портфель прижал к пузику, губёшками затряс.

– Я ведь тебя предупреждал, – почти ласково сказал Зиг.

– Я же ничего…

Зиг шлёпнул ботана по губам, вытер ладонь о его куртку.

– Тебе было сказано – не чевокать. И чтобы смотреть так, не смел. Ты учти, я из последних сил хороший. Таких, как ты, вообще, давить надо.

Вырвал у ботаника портфель и пошёл, не торопясь. Ботан, хлюпая носом, побежал следом.

– Портфель отдай!

Зиг зашёл к помойке, выбрал бак, где мусора было едва на дне, и спустил туда портфельчик.

– Забирай.

– Гад ты! – отчаянно выкрикнул ботан.

Тут уже было без вариантов. Зиг так отоварил хама, что тот на три шага отлетел. И заревел в голос, как маленький. Сопли кровавые размазывает и воет. Тьфу, погань. Зиг развернулся и ушёл, даже не стал смотреть, как ботан будет свой портфель выручать. Сволочь, всё настроение испортил.

Домой пришёл сам не свой. На душе гадостно, словно сам в мусорный бак лазал. От маманьки записочка: «То-сё, обед разогрей. Приду поздно». Благо хоть самой дома нет, на нервы не капает. Пожрал, что было в холодильнике, и пошёл шляться. Вернулся поздно, а дома – никого. Такое дело Зигу не понравилось; приведёт маманька какого-нибудь кента в папули – нет уж, спасибо, не надо.

Жрать хотелось невыносимо, а дома – ни крошки. Котлеты, все, сколько их было, Зиг схавал в обед, прямо холодными. А теперь что? Пшёнку разогревать, да? Пришлось ложиться голодным. И, конечно, немедленно начала сниться всякая мутотень.

Зиг бежал, спасался, драпал, что есть сил, а воздух был вязкий и ноги ватные, вместо бега получалось топтание на месте. Незнакомый парень, почти взрослый, года на три старше Зига, с лёгкостью догонял его и, нехорошо улыбаясь, бил, сшибая с ног. Смотрел на корчащегося Зига сверху вниз, лениво цедил: «Не чевокай», – и уходил, не оглядываясь, но едва Зиг поднимался и хотел сбежать, спрятаться куда-нибудь, как парень появлялся из-за ближайшего угла, совсем не оттуда, куда только что скрылся, давал чуть-чуть отойти и снова бил, больно и безжалостно.

На этот раз Зиг знал, что это сон, но почему-то не удавалось, ни проснуться, ни взлететь, оставив врага бесноваться внизу, ни выхватить автомат и расстрелять ненавистного ботана. Да-да, Зиг знал, что бьёт его ботан, неимоверно разросшийся и страшный.

Когда заявилась домой маманька, Зиг не отследил, но утром она разбудила его диким воплем:

– Зиновий, что с тобой?!

Зиг хотел зарыться в подушку, но морду так ожгло, что сон разом сдуло. Один глаз Зиг разлепил, а второй не удалось. Под маманькины причитания метнулся в ванную. В зеркале с трудом, одним только правым глазом разглядел то, что прежде было лицом, а стало багровой опухолью, в которой туго пульсировала боль.

Маманька бесновалась в коридоре, требуя чистосердечных признаний: с кем Зиг подрался, кто его так изувечил, почему он не пошёл в травму и не обратился в милицию… и что ему там сказали.

«Ни с кем я не дрался, – хотел возразить Зиг. – С вечера всё было нормуль, это во сне так…», – но сообразил, что маманька его вчера не видела и в сон не поверит, так что язык лучше держать за зубами, благо, что они, вроде бы, целы.

Маманька тем временем приняла решение и начала распоряжаться:

– Сегодня сиди дома, в школу не ходи… – хоть раз в жизни что-то дельное сказала! – а я вернусь с работы, и пойдём сначала в травму – акт о побоях составлять, а потом в милицию.

– Ты чево?.. возмущённо прошамкал Зиг.

– Не чевокай, а слушай, что тебе говорят.

Вечно она так: чуть рот разинешь – не чевокай! – а человека выслушать, не может. Хорошо ещё по губам не дала, воспитательница хренова.

– На завтрак ешь пшённую кашу. На обед ещё суп в холодильнике. Котлеты были на два дня сделаны, так ты всё за раз слупил, вот и сиди теперь. Из дома – ни ногой, не хватало, чтобы тебя вовсе убили.

Когда маманька говорит таким тоном, лучше не возражать, а потом просто сделать по-своему. Зиг и не возражал, сидел паинькой, потихоньку хавал разогретую маманькой пшёнку. Жевать было больно, хотя челюсть, вроде, не сломана. Когда маманька убралась, сел перематывать мулиняшку. А что ещё делать? – гулять в таком виде не пойдёшь.

Мулиняшка – вещица замечательная. Сначала делается грузило для донки: в столовой ложке плавится свинец, и с одного краю слитка сверлится дырка, будто бы для лески. Но вместо лески там пропускается цветная нитка, закрепляется узлом, а после вокруг грузила наматывается аккуратный разноцветный клубочек. Няшная штучка получается, девчонки такие к рюкзачкам прицепляют. Но если мулиняшку в кулаке зажать, то удар будет крепче, чем кастетом. Хотя, никаких кастетов на руке нет, есть только мулиняшечка.

Цветных ниток у маманьки полный ящик, зачем только напокупала, моль кормить, не иначе. Который год эта куча без дела лежит. А когда Зиг отмотал немного каждого цвета, то визгу было – не продохнуть: «Ах, мулине, ах мулине!» Так и получилась мулиняшка.

В драке Зиг мулиняшку не проверял, зато однажды саданул кулаком по классной двери и пробил в ней дыру. Шум был, искали хулигана, только где ж его найдёшь? Чтобы такую дырку просадить, топор нужен, а у Зига – ничего, кроме мимимишной мулиняшки.

День Зиг избыл с большим трудом. У ребят из класса дома крутые компы с игрушками, интернет, а у Зига – хрен с маслом. Телефон у него самый простой, с каким на люди и показаться стыдно. Так Зиг его дома оставлял, чтобы маманька не названивала. А то она считает, что телефон нужен, чтобы она могла Зига контролировать. Весь класс ходит со смартфонами, один Зиг, как нищий. От маманьки допросишься, денег у неё вечно нет. Зиг включил телек, пощёлкал программами – всюду какая-то мутотень.

Всё-таки, какая сволочь ботан! Ведь всё из-за него! Вот бы на ком мулиняшку испытать, чтобы не смел приставать по ночам.

Зиг быстро оделся и вышел на охоту. Поспел как раз вовремя: четвёртые классы выходили из школы. Где ловить ботана Зиг уже знал и подкараулил пакостника на лестнице его дома. На парадной там стоял домофон, но такие мелочи для Зига не преграда.

Разукрашен ботанчик был на славу. Глаз у него заплыл ничуть не хуже, чем у Зига, но рассмотреть фингал было затруднительно, поскольку забинтовали ботана словно раненого красноармейца. И примочка была на глазу цвета собачьей мочи.

При виде Зига ботан попятился и, кажется, попытался бежать. Зиг мигом догнал его и ухватил за ухо, совсем как маманька, когда у неё ещё хватало сил воспитывать Зига.

– Ты опять за своё? Мало получил?

– Пусти! – пропищал ботан.

Ага, даже не отнекивается, знает кошка, чьё мясо съела!

– Я тебя так пущу – костей не соберёшь, – продолжая выкручивать ухо, процедил Зиг. – Если ты, падла, ещё раз попробуешь мне присниться, я с тобой такое сделаю: в морге от страха плакать будут! Понял?

– Я же ничего…

Зиг на мгновение отпустил ухо и левой рукой хлёстко шлёпнул ботану по губам.

– Не чевокай!

Ботан рванулся было наутёк, но Зиг мигом перехватил многострадальное ухо.

– Стоять! А то я тебя одной левой…

Зиг произносил гордые слова, стараясь не вспоминать, как лупил его ботан во сне, не оставляя ни малейшего шанса хоть как-то защитить себя. Зато теперь, всё, как доктор прописал: действительно Зиг его одной левой делает. На правой руке, угрожающе занесённой для удара, красовалась чёрная кожаная перчатка, в которой уютно свернулась мулиняшка.

– Ты всё понял, или тебе ещё объяснить?

Почему-то ботан не плакал, а глядел с нескрываемой ненавистью. Потом выкрикнул:

– Я тебе ещё не так приснюсь!

Такого беспредела Зиг не ожидал. Бывают вещи, которых нельзя терпеть никогда и ни от кого.

Зиг саданул ботана с правой, не в глаз – чего в повязку лупить? – а в умный лобешник, чтобы в следующий раз думал, что можно говорить, а что нельзя.

Ботан, даже не икнув, повалился на пол.

«Нокаут, – резюмировал Зиг. – Хрясь – и в грязь!»

Наверху хлопнула дверь. Пора делать ноги.

Зиг выскочил из парадняка и побежал, стараясь уйти подальше, пока не попался никому на глаза. С опаской подумал: « А вдруг на двери стоит камера наблюдения? – но тут же успокоил себя: – Да ну, они никогда не работают. А хоть бы и работала, не станет же полиция просматривать запись из-за того, что какой-то сопляк нажаловался».

Маманьки ещё не было дома. Зиг выволок из холодильника кастрюлю, похлебал ледяного супчика со склизкими клёцками. Ничего не скажешь, хороша хозяйка, сын копыта с голодухи отбросит, а она и не заметит.

Делать было нечего, и Зиг снова попёрся на улицу. Своих искать не стал – стрёмно с разбитой мордой. Потусовался в парке на скамеечке. Надо же, бред какой – тусоваться в одиночку, сам с собой!

Потом, хотя время было детское, нехотя пошёл домой.

Маманьки по-прежнему не было, но на кухне объявились два полиэтиленовых мешка с какой-то хавкой. Значит, приходила и тут же куда-то умотала. Не хватает только, чтобы его искать.

Зиг разворошил пакеты, поморщился при виде морковки – за кролика она его, что ли, держит? – нашёл упаковку сосисок, срубал сырьём, даже без хлеба. Задумался, что бы ещё употребить, но тут хлопнула дверь, – вернулась маманька.

– Слава богу, живой! – это она вместо «здрасьте». – Ты где был?

– Гулял.

– Тебе было сказано – дома сидеть! Я уже в школе была, все дворы избегала, не знала, что и думать. Шляешься незнамо где, а тут маньяк объявился. В соседнем доме школьника убили, такого же, как ты. Вчера тоже пришёл из школы избитый, а сегодня прямо в подъезде ему чем-то тяжёлым по голове ударили. Сейчас в коме лежит.

– Так это не убили, раз в коме, – проговорил Зиг, стараясь не выдать себя дрожью в голосе. – И вовсе он не такой, как я. Он, кажись, в четвёртом классе, а я в восьмом.

¬– Считай, что убили. Придёт в себя или нет, этого никто не знает. А ты мне зубы не заговаривай, отвечай, кто тебя изукрасил?

– Говорят тебе – никто!

– Ты мне врать не смей! Всё равно в милиции разберутся, там придётся отвечать.

– Никакой милиции больше нет, – зло поправил Зиг. – Теперь у нас полиция. А она откуда узнает?

– Я заявление написала, что тебя тоже избили.

– Дура! – взвыл Зиг. – Ещё ментовки мне не хватало!

– Ты как с матерью разговариваешь? – немедля взвилась маманька.

Скандал поехал по привычным рельсам. Долго слушать Зиг не стал, развернулся и ушёл в свою комнату. Вышел только, когда маманька позвала ужинать. На ужин наварила каких-то макарон и залила яйцом. О сосисках слова не сказала; понимает, что сама виновата. За ужином снова пыталась подкатить к Зигу, вызнать, кто его побил и за что. Зиг отмалчивался и при первой же возможности ушёл будто бы спать.

Какое там – спать! И страшно было, и думалось всякое.

Надо же, с одного удара и на тот свет! Теперь искать будут, вынюхивать. А, впрочем, никто не узнает. Главное – тихо сидеть и мулиняшку припрятать получше. А менты пусть гадают, отчего ботан помер, следов-то нет!

А вдруг ботан из комы выйдет и на него наябедничает? Хотя, ему, наверное, всю память отшибло. Главное, что больше он не приснится никогда.

На этой успокоительной мысли Зиг засопел, уткнувшись в подушку здоровым глазом.

И тут же вокруг сгустилась не то свалка, не то заброшенная стройка, и вчерашний жлоб с нехорошей улыбочкой вышел из-за угла. Зиг знал, что ему снится сон, но почему-то это ничуть не утешало.

– Тебя нет! – закричал Зиг. – Я тебя убил!

– Ты? Меня? – удивился жлоб. – Ты мелкого ботанчика убил, а теперь я убью тебя. Так будет честно, не правда ли?

Сказано было так буднично, что Зиг сразу поверил – убьёт.

– Не надо! Я его не убивал, я просто стукнул!..

– И я тебя просто стукну, – жлоб вытащил из кармана мулиняшку, которую Зиг, отправившись будто бы чистить перед сном зубы, запрятал глубоко под ванной, где её никто никогда не найдёт. Яркие нитки скрывали серый свинец, мулиняшка казалась лёгким пушистым клубочком. Жлоб взвесил мулиняшку на ладони и принялся натягивать чёрную кожаную перчатку.

– Я не убивал, – твердил Зиг. – Он и вовсе живой, в коме лежит.

– Бил ты насмерть, и я буду также бить. А живой он или мёртвый, это дело случая.

Перчатка надета. Жлоб неторопливо разминал пальцы и улыбался. Где-то Зиг такую улыбочку видел.

Зиг взвизгнул и ринулся вперёд, намереваясь проскочить у врага под мышкой. Тот молниеносно ухватил Зига за ухо и повёл правую руку на замах.

– Куда ты, дурашка? От себя не убежишь.

Рождественская кухня

Статья была написана для журнала "Кулинарный практикум" и опубликована в №1 2014. С тех пор прошло больше года, а поскольку множества читателей "Кулинарного практикума" и моего ЖЖ пересекаются слабо, я решил выложить текст здесь.


Святослав ЛОГИНОВ


РОЖДЕСТВЕНСКАЯ КУХНЯ


Русская зима, долгая, морозная. Короткие дни, долгие ночи. Полевые работы закончены, однако, особенно отдыхать не приходится. Именно в эту «студёную зимнюю пору» идёт заготовка дров и леса для строек. Летом и весной дерево мяндовое, для строительства негодное, по осенней распутице брёвна из леса не вывезти. Остаётся зима. Женщинам, помимо кухонных хлопот и необходимости обряжать скот, приходится прясть, ткать, шить… В другое время года этих дел не избыть. Короче, работы много, и если не будет в это время светлого праздника: шумного, языческого, то считай, никто до свежей травы не доживёт, зима приберёт всех.

Потому и возник в древнейшие времена весёлый праздник Святки. Приурочен он был к зимнему солнцевороту и посвящался богу Святовиду. Потом, под влиянием пришедшего на Русь христианства, Святки передвинулись к Рождеству и теперь неразрывно связаны с ним. Но празднуются Святки, как и прежде, по-язычески, с ряжеными, колядованием и гаданиями, иной раз очень небезобидными.

Обрядовым, традиционным блюдом в эту пору является сочиво или кутья. Сочиво следует делать из полбы, но поскольку со времён пушкинского Балды полбу в наших краях не выращивают, то сегодня сочиво готовят из пшеницы, ячменя и даже из риса. Рецепты широко известны: кроме сочельника кутью готовят на похоронах.

Зато главные праздничные блюда Сочельника и Рождества – мясные. Правда, поёные телята и выкормленные на мясо бычки забиты ещё в Покров, поскольку кормить их до нового года было бы накладно. Точно также и цыплята сосчитаны по осени и отправлены в горшок, а те, что живы, пойдут на племя и никто не станет резать их посреди зимы. Правда, именно в это время охотники начинают бить зайца и поднимать из берлоги медведя, но всё же, лесная дичь во многом зависит от охотничьего счастья и рассчитывать на неё не стоит. В память об охоте, на Святках кто-нибудь непременно наряжается медведем, но не более того.

Основной источник мяса на Святках – свинья. Всю осень свиньям скармливали мелкий картофель и некондиционные овощи: репу, морковь, пастернак и свёклу, попорченные проволочником и другими вредителями. К новому году хавроньи входят в тело и годятся на забой.

Заколоть свинью может не каждый. Делать это надо так, чтобы хрюшка ничего не почувствовала и, не дёрнувшись, ткнулась пятачком в землю. Затем из туши нужно немедленно сцедить кровь, которая пойдёт на кровяную колбасу.

В большой таз из горшка вываливают горячую кашу, ставят таз на огонь (обычно это делается на костре, разведённом в проулке), и, помешивая, вливают кровь. Через несколько минут кровь сворачивается. За это время тушу потрошат, достают и промывают кишки и набивают колбасы. Перетягивают в нескольких местах бечевкой. Готовую колбасу можно слегка подкоптить или ошпарить, на пару минут опустив в крутой кипяток.

В приготовлении этого блюда главное – скорость и аккуратность.

Поляки и литовцы для приготовления кровяной колбасы используют перловку, в некоторых областях Украины – гречневую кашу, а в наших краях – ячку. То есть, настоящая кровяная колбаса не требует ни хлеба, ни какого гарнира, она сама себе гарнир.

Следом приходит очередь требухи. В старых крестьянских семьях, иной раз насчитывающих полтора десятка человек, на Рождество кололи одну свинью. Разумеется, накормить всю человеческую громаду печёнкой от одной свиньи невозможно. Поэтому в дело шли все субпродукты скопом. Печень, селезёнку, лёгкое, мозги и сердце отваривались, затем всё рубили ножом, туда же добавляли мелко покрошенный лук и пекли с этой начинкой расстегаи.

Когда-то я, ещё малец, спросил у бабушки, почему с мясом пекут пироги, а с рыбой и требухой – расстегаи.

-- С требухой пирог будет волглый, а расстегай – в самый раз.

С тех пор прошло много лет, расстегаи печь я так и не научился и верю на слово, что не так просто они придуманы, а есть в их существовании глубокий смысл.

Сегодня расстегаи, как правило, подают вместе с мясным бульоном, а в прежние годы бульоном поили только ослабленных больных, а вместе с расстегаями на столе появлялись щи с головизной.

Щи с головизной или, иначе, щи по-уральски – тоже обычное блюдо святочного мясоеда. В стародавние времена не так просто было сварить щи с головизной, ведь горшок со щами ставился в печь один раз, и щи должны были свариться за один приём. Делалось это так: Свиная голова рубилась топором, часть головизны укладывалась в горшок, и туда же добавлялась капуста (свежая, квашенная или крошево), нарезанная кружочками морковь, репчатая луковка, немного крупы. Всё это закрывалось крышкой, ставилось в хорошо протопленную печь, поближе к загнётке и томилось там часов десять. Потом хозяйка выволакивала горшок из печи, головизну перекладывала в миску и разбирала. Кости отдавались собакам, мясо мелко рубилось и заливалось остальным варевом. Щи получались жирными и густыми, так что не продуешь. Хлебали их из общей миски деревянными ложками. Хозяин стукал ложкой по краю миски и приказывал: «Хлебай сверху!» Если кто-то пытался залезть ложкой в глубину, вытащить кусок мяса, то хозяин облизывал свою ложку и звонко бил невежу по лбу. Когда миска была ополовинена, вновь хозяин стукал ложкой по краю миски и командовал: «Таскай с мясом!»

А расстегай каждый получал от хозяйки свой и мог съедать его со щами или отложить на потом, тут свобода царила полнейшая.

Бывало, если позволяла погода, щи варились в котле из целой головы, затем они замораживались и могли храниться очень долго. Мороженые щи брали с собой в дорогу, на привале отрубали от общего куска сколько надо, разогревали в котелке – и обед готов.

Но главное святочное блюдо это, конечно же, студень. Свиные ножки вместе с копытцами, пашинка, зарез, который и у свинины не сразу разжуёшь, -- всё это складывается в котёл, заливается водой и ставится на таганок над горящими угольями. Вместе с мясом в котелок кладётся луковица, а можно и немного моркови. Готовить можно в печи или на открытом воздухе в проулке. Если варево начинает бурно кипеть, часть углей надо отгрести в сторону. В современных рецептах советуют снимать с варящегося студня жир, но наши прадеды особо ценили студень жирный. Лук и морковь тоже не вынимали, в семье всегда находился любитель варёного лука. Варили студень 6-8, а то и десять часов, солили незадолго до готовности. Потом хозяйка вытаскивала мясо на доску и разбирала его. Мясо, сало и кожу мелко рубила, раскладывала по мискам и заливала варевом. Через несколько часов студень застывал. Жир, который сейчас снимается, поднимался кверху и застывал тонким слоем.

Ели студень с горчицей, хреном или толчёным чесноком.

А вот кости от студня так просто не бросали, а отдавали детям. В детстве и мне довелось, сидя на кухне, высасывать из свиных косточек вкуснейший сок. Но главное -- косточки из свиных ножек, ведь из них делали бабки! Прошлогодние уже избиты в хлам, а эти новенькие и потому особо желанные. Бабки высасываются, затем сушатся у трубы, иногда красятся, а главная бабка – литок, заливается свинцом. И на гумне, куда ещё не успело нанести снега, начинаются зимние игры. Вообще, гумно заменяло деревенским жителям стадион. Едва заканчивалась молотьба, и на гумне становилось пусто, хоть шаром покати, начинались там игры в шары или касло. Производное от шаров – хоккей на траве. После святок молодёжные игры заканчивались, а мальчишки продолжали играть, пока обильный снегопад не заносил не только поля, но и гумно.

Пока мы говорили о различных субпродуктах, а ведь главное – это свинина, которая тоже не может долго ждать. Свиное мясо солили, окорока коптили, делая ветчину, мастерили колбасы, но выше всего ценилось свежее мясо. Пирог со свининой, пожалуй, самый вкусный изо всех, а делается проще иных и прочих. Готовится дрожжевое тесто, как для любого пирога, свиная мякоть режется небольшими кусочками, именно режется, а не рубится и тем паче не перемалывается, добавляется немного нарезанного кубичками сала и свежий репчатый лук. Затем нужно подсолить, и начинка готова. Заворачиваем всё в пирог и ставим в печь на не слишком сильный жар, чтобы пирог пёкся минут тридцать. Дальше рассказывать бесполезно, надо есть, а кто не пробовал, тот всё равно не поймёт.

А вот деревенский окорок ничуть не напоминал нашу ветчину. Это был способ сохранения мяса при отсутствии соли. Окорока коптили крепко, дочерна, так что по твёрдости они не уступали испанскому хамону, а на вкус были горькими, словно подгорели. Посреди зимы, когда все праздники были позади, хозяйки готовили щи с ветчиной (ветчина – ветхое мясо!). Отрубали кусок окорока, варили, и первую воду, горькую и чёрную, сливали в помои (кстати, помои не выплёскивались, а относились скоту). После этого, когда горечь утихала, варили щи по обычным рецептам. Хотя, таких наваристых щей, как на рождество, попробовать уже не удавалось.

И напоследок, что пили на Рождество и Святки. Зелено вино, гадкий продукт простой перегонки браги, мутноватая жидкость с зелёной опалесценцией (отсюда и название: зелено вино), продавалось в кабаках. Питие этого ядовитого продукта не одобрялось, хотя тогда, как и теперь, пьянство было бичом русского народа. Пока не кончились запасы солода и хмеля, мужики варили пиво. Не скажу, каково было качество этого продукта, но запах во время варки был такой, что солодовые сараи относились на самые задворки, дальше бань, сенных и дровяных сараев и прочих построек.

Кваса зимой не делали, квас напиток летний, а зимой дожидаться правильного брожения иной раз приходилось неделями. Зато пили узвары, грушевый и яблочный. По-нашему, это компот из сухофруктов. Почему прекрасное слово практически исчезло из русского языка, не знаю. По мне, так узвар звучит вкуснее.

Ещё пили сыту: брали мёд и разводили горячей водой. Сытой поили и породистых лошадей. Помните у Ершова: «И в больших чанах сыта словно только налита».

А если сыту залить в самовар и закипятить с имбирём, гвоздичкой и лимонной корочкой, то получится сбитень, напиток о котором слышали все, а пробовали немногие.

Впрочем, горячий узвар, сыта и сбитень – признаки не только Святок, но и всех зимних праздников. На морозе да горячего сбитню – лучше не бывает.

На правах рекламы

По просьбе и по поручению выкладываю с небольшими сокращениями информацию о:

Петербургская фантастическая ассамблея объявляет о проведении романного семинара!


В этом учебном мероприятии могут принять участие авторы любого уровня: от тех, кто только пробует силы в написании художественных текстов, до уже вполне состоявшихся писателей с публикациями, считающих тем не менее, что учиться чему-то новому никогда не поздно. Семинарская форма подразумевает разбор текстов всеми участниками группы (а таких групп будет три) под руководством и с комментариями опытных ведущих.

Семинар состоится в Санкт-Петербурге в период с 9 по 13 августа 2015 года.

Размер организационного взноса: 5000 рублей для участников, 4000 рублей для вольнослушателей. Вольнослушатели — это те же участники, только их тексты не разбираются на семинаре.

Обращаем особое внимание, что оргвзнос не включает в себя оплату проживания, поскольку место проведения семинара — в городе, недалеко от метро. Для иногородних участников есть возможность поселиться в гостинице по соседству (от 950 рублей в сутки, подробности уточняйте у организаторов).

К участию в семинаре принимаются законченные художественные произведения крупной формы объёмом от 240 000 до 800 000 знаков, считая пробелы и пунктуацию, по одному тексту от автора. Факт публикации романа где-либо — не имеет значения. Несмотря на то что семинар организует Петербургская фантастическая ассамблея, принимаются как фантастические, так и нефантастические произведения. Потенциальные участники могут указать, у кого из ведущих они предпочли бы заниматься, однако в конечном итоге тексты по группам распределяет оргкомитет семинара (о группах — ниже). Также оргкомитет вправе отказать в приёме любого текста без объяснения причин.

Вы можете прислать и повесть объёмом от 120 000 до 240 000 знаков, однако имейте в виду, что все повести определяются в группу № 2 к Алану Кубатиеву, который в предыдущие несколько лет вёл повестной семинар на Петербургской фантастической ассамблее.

Тексты принимаются до 15 апреля 2015 года. Их следует присылать по электронной почте на адрес seminar@fantassemblee.ru; допустимые форматы файлов — .doc, .docx, .rtf и .txt.

Адрес по которому принимаются тексты: seminar@fantassemblee.ru

Работа будет проходить в трех группах:

группа № 1: ведущие Святослав Логинов и Евгений Лукин;

группа № 2: ведущий Алан Кубатиев;

группа № 3: ведущий Владимир Аренев.

Участники и вольнослушатели обязуются:

оплатить организационный взнос;

внимательно прочесть все тексты своей группы, чтобы иметь возможность участвовать в обсуждении;

лично присутствовать на семинаре, не пропуская занятий;

обсуждать только тексты, а не личности других авторов и не создавать конфликтных ситуаций.

По договорённости с редакциями издательств «Эксмо», «АСТ», «Астрель-СПб» и «Крылов» тексты, рекомендованные ведущими семинара, будут рассмотрены на предмет публикации вне общего потока («самотёка») после внесения авторами необходимых правок.

И ещё один бонус: участники и вольнослушатели романного семинара получают бесплатную трёхдневную аккредитацию на Петербургскую фантастическую ассамблею, которая будет проходить с 14 по 17 августа 2015 года.



Представление ведущих

Святослав Владимирович Логинов [вырезано цензурой]

Евгений Юрьевич Лукин родился 5 марта 1950 года в Оренбурге, ныне живет в Волгограде. Первая повесть «Каникулы и фотограф», написанная в соавторстве с Любовью Лукиной, вышла в свет в 1981 году в газете «Вечерний Волгоград». Лауреат (сольно и совместно с Л. Лукиной) практически всех существующих в СНГ жанровых премий, включая «Бронзовую улитку», «Странник», «Интерпресскон», «АБС-Премию», «Золотой РосКон», «Большой Зилант» и т.д. Автор романов «Разбойничья злая луна», «Зона справедливости», «Катали мы ваше солнце» и «Алая аура протопарторга», а также нескольких сотен повестей и рассказов. Кроме того, выступает как поэт (сборники «Дым отечества», «Фарфоровая речь», «Бал был бел» и др.) и автор-исполнитель собственных песен. В 2011 году награжден медалью «За заслуги перед Отечеством» II степени за «заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность». Многократно выступал в качестве ведущего литературных мастер-классов на конвентах «Интерпресскон», «Роскон», «Зиланткон» и других.

Алан Кайсанбекович Кубатиев родился в Казахстане в 1952 году. Филолог, преподаватель английского языка, кандидат филологических наук, защитил диссертацию по британской фантастике 1950–1970-х годов. Первым был обсужден на московском семинаре молодых писателей-фантастов под руководством Аркадия Стругацкого. В 1980-х неоднократный участник Малеевского семинара молодых фантастов и приключенцев. Первая публикация — рассказ «Книгопродавец» (1979). Отмечен литературными премиями «Странник», «Бронзовая улитка», «Серебряный кадуцей», «АБС-Премия», «Интерпресскон». Переводчик с английского, переводил в числе прочего романы Герберта Уэллса «Страх Божий» и Пола Андерсона «Крестовый полёт». Выступал в качестве публициста и литературного критика, редактора и журналиста. Автор сборника повестей и рассказов «Ветер и смерть» (2005), биографической работы «Джойс» (2011) и других произведений. Постоянный ведущий литературного семинара «Малеевка-Интерпресскон», мастер-классов на конвентах «Интерпресскон» и Петербургская фантастическая ассамблея.

Владимир Константинович Пузий, выступающий под псевдонимом Владимир Аренев, родился в Киеве 1 октября 1978 года. Первое художественное произведение было напечатано в 1998 году. Автор книг «Паломничество жонглера», «Магус», «Мастер дороги» и других, а также многочисленных повестей и рассказов. Произведения Аренева издавались на русском, украинском, польском, литовском, французском, английском и других языках. В 2004 году на «Евроконе» был признан лучшим молодым автором Украины, в 2014-м — лучшим автором фантастики для подростков. Лауреат международной украинско-германской премии имени Олеся Гончара (2001), финалист независимой премии «Дебют» (Россия), обладатель премий «Книгуру» и «Новые горизонты-2014» за повесть «Душница». Под настоящей фамилией как литературный критик опубликовал несколько сот рецензий и статей на страницах разнообразных СМИ, от «Мира фантастики» до «Плейбоя». Вел литературные мастер-классы в Киевском национальном университете, а также на фестивалях «Зиланткон», «Юкон» и других.



Как это всё будет происходить

Возможно, вы не имеете опыта участия в подобного рода мероприятиях, и вас ставят в тупик какие-то детали, которые организаторам кажутся очевидными. Во избежание непонимания и затруднительных ситуаций мы сейчас более-менее подробно расскажем вам, что нужно сделать, чтобы попасть на семинар.

Если вы хотите поучаствовать, но у вас нет текста, который вы могли бы предложить для обсуждения, вариант всего один: поехать вольнослушателем. Если текст у вас есть, убедитесь, что он соответствует необходимым требованиям: что он закончен, что соответствует по объёму, что это не стихотворение, не статья или ещё что-нибудь такое. Кроме того, помните, что на семинар вы можете отправить всего один текст.

Итак, вы посылаете свой роман (или повесть) на указанный выше адрес и ждёте решения организаторов. (Кстати, вы можете указать, к кому из ведущих вы бы хотели попасть на разбор — но не факт, что это пожелание удастся удовлетворить.) Вам обязательно ответят. Если текст будет принят, вам сообщат, в какую группу он попал. Если его не примут (а такое может быть, например, если все группы уже заполнены), тогда, опять же, вы можете поехать вольнослушателем.

Далее вам нужно будет оплатить организационный взнос и при необходимости — проживание (если вы не из Санкт-Петербурга и вам негде остановиться в городе). После этого организаторы вышлют вам тексты вашей группы — вам нужно будет внимательно прочесть их все и подготовиться к обсуждению.

Попка

Сегодня. Сижу в травмвае, а трамвай стоит уже довольно долго. Мальчик лет трёх с небольшим спрашивает маму:
-- Што мы не едеем? Мы в попке?
Да, малыш, мы в попке.