Max Frei's Blog, page 241

Бедному жениться - ночь коротка

Магазин внезапно сломался, не выдержав столько любви и смерти сразу. Как только починят, напишу.

"Бедному жениться - ночь коротка", - так мой папа в подобных случаях говорил.

филе поэта

Важное про Бродского - что его не доели в хтонической лакейской столовке под названием ссср, где охотно съедали всякого хоть сколь-нибудь похожего на живого человека, а уж нежное филе гения не схрупать - обижаете, гражданин начальничек. У нас тут так удачно статья за тунеядство припасена.
Но Бродского всё-таки не доели, отпустили пожить, поездить, мир посмотреть, стихов пописать. Удивительная история. Чудо как оно есть.

Сэсэсэра давно нет, а столовка работает, никто её не прикрывал, просто с поставками нашего человеческого мяса есть некоторые перебои. Но эта проблема постепенно улаживается. Обмен скотской покорности на разрешение мучить и живьём пожирать всех, кто к скотской покорности не способен, налаживается в последние годы с пугающей скоростью.

На самом деле вообще неважно, какой политический строй на дворе, и как зовут неприятных людей в дорогих автомобилях с мигалками, важна только готовность мёртвой внутри нелюди в любой момент начать есть вкусных живых людей, то есть, не то чтобы внезапно начать, а просто не останавливаться, мучить и пожирать живое не по команде даже, но и вялым властным запретам наперекор. А уж по команде сам бог велел (тот их жуткий придуманный бог, изображения которого сейчас так охотно вышивают на занавесках для трапезных). И, не вынимая изо рта конечность поедаемого, они мычат что-то о всеобщем гуманистическом равенстве и недопустимости деления на людей и нелюдь, на живых и мертвяков. Обида, порождаемая подобными разговорами, мешает им спокойно кушать.

Быть живым человеком среди прагматичной человекоядной обидчивой нелюди очень стрёмно, чуваки. Но тут ничего не поделаешь, нам бы ночь простоять да день продержаться, повторить это упражнение сколько получится тысяч раз, и ещё напоследок.

Ну а мы чо. Мы стоим, куда деваться. Мы знаем, что на самом деле их нет (хотя ощущения слишком часто свидетельствуют об обратном).

О любви и смерти

Вышла книжка, говорят



Хотя, например, на Озоне её ещё нет, а в Лабиринте пока только ожидается. Но всё равно, говорят, вышла, спрашивайте в ваших дацанах.

В понедельник выставим её в своём магазине, иншалла.

А начиналась эта книжка с рассказа "Кот Елены". Он, как написал бы плохой литературный критик в старые недобрые времена, обозначил проблематику. Ну и (как написал бы не очень плохой критик в моём лице, будь я посторонним человеком) задал нужную интонацию, в точности, как история про василиска в "Ветрах, ангелах и людях".



Кот Елены

Елена (говорит, мечтательно улыбаясь):
- Кот, котище, котёночек серый мой, сладкий, иди скорее сюда, я тебе все расскажу, потому что с людьми подобное не обсуждают, а если стану молчать, порвусь, как рвется мешок из тонкого полотна, до краев заполненный золотом. Котик, мудрец мой лукавый, слушай: приснилась мне нынче сама Афродита, богиня цветущая, в венке из нарциссов и роз, она была весела, грызла яблоко, и мне дала откусить – слаще не ела плодов. Сестрой называла, сулила такую любовь, ради которой любая богиня согласится спуститься на землю с Олимпа, да их сюда не зовут, вернее, зовут не за тем. И сердце – слышишь, пушистый? – сердце мне говорит, это был вещий сон. Посмотрим теперь, что выйдет.

Кот (думает):
Какие все дураки! Тоже мне радость – сон ей приснился. Знаю я цену снам. Сам не ленюсь каждую ночь сниться птице, которую завтра поймаю. Лащусь к ней и сулю, что это только начало нашей прекрасной дружбы. Все это для того, чтобы увидев меня наяву, глупая птица замешкалась, силясь вспомнить, где мы встречались прежде, вопрошая себя, почему ей так мил мой облик, заранее радуясь смерти, которую обретет, оказавшись в моих когтях. А ты говоришь – богиня. Знаю я ваших богинь, не могут толком умыться и не мурлычут даже когда исполнены нежности, а все же умны как кошки и тоже всегда на охоте, даже когда сыты. Вот и думай теперь, сладко ли живется тем, кого они заприметили и записали в любимцы; впрочем, ты все равно не поймешь, лучше мне промолчать.

***

Елена (говорит шепотом, взволнованно):
- Котик мой милый, послушай, на девяти кораблях прибыли гости. Их предводитель прекрасен как закат, пылающий перед прозревшим слепцом, как первый глоток воды после жаркого дня, как сон выздоравливающего ребенка, как вечная юность, которую боги даруют своим любимцам. И если бы мне велели вот прямо сейчас выбирать между полной чашей нектара и его поцелуем, взяла бы прикосновение губ, не колеблясь, и не жалела бы никогда, даже став древней старухой, пешком бредущей в Аид с котомкой, полной прохудившихся воспоминаний.

Кот (думает):
Какие все дураки. Как человек может быть лучше воды или солнца? Не светится ночью и жажду не утолит, сколько с ним ни целуйся. Что проку от человека? Разве только еду принесет и погладит, но для этого есть Менелай, с ним нам славно живется, и ты была весела и сыта до сих пор. Зачем тебе этот другой? Что проку в его красоте? Да и где там та красота? Красивых людей, если начистоту, вообще не бывает. Просто некоторые из вас чуть менее уродливы, и это почему-то приводит остальных в экстаз. Взять, к примеру, тебя – все кричат: «прекрасна, прекрасна», - а ведь будь ты кошкой, за тебя даже я не стал бы драться. И вовсе не потому, что не ценю твое расположение, просто повода не случилось бы, вряд ли еще какой-нибудь кот, находясь в мало-мальски здравом уме, мог бы тебя возжелать.

***

Елена (говорит, не размыкая губ, чтобы никто не услышал ни слова):
- Котик мой серый, золотоглазый, ты спишь и не знаешь: мне страшно, как не было никогда, потому что Парис, любовь моей жизни, рядом с которым умру хоть сейчас, если он пожелает, просит меня с ним уехать, вернее, бежать – отсюда, из Спарты, из дома, в полную неизвестность, и я даже не знаю, чего боюсь больше - что соглашусь, обезумев, или что он передумает, скажет: «Ладно, не хочешь – не надо, поеду один».

Кот (думает, очень громко и выразительно, так что под конец Елене начинает казаться, будто она его явственно слышит):
Какие все дураки. Зачем куда-то бежать? Хочешь Париса – возьми его и насладись, пока мужа нет дома, и помешать он не может, драку затеяв. Я бы так поступил и тебе советую, да ты не послушаешь, я тебя знаю. Ладно, делай как хочешь, но если все же решишься уехать, меня с собой забери. Менелай, я знаю, не любит меня, только терпит. Выгонит за порог, не станет кормить, если ты убежишь.

***

Елена (говорит, сонно потягиваясь):
- Кот мой, царь всех котов, друг мой верный, мой мудрый советчик, я была неразумна, когда убежала из дома с первым встречным красавцем, царским сыном, медведицей вскормленным пастухом, золотоглазым, как ты, ласковым, как вечернее море. Я была неразумна как тысяча дур, но знаешь что, кот? Ни один мой разумный поступок до этого дня не дарил столько счастья, сколько этот неосмотрительный глупый побег.

Кот (думает):
Какие все дураки. Вас послушать, так делать, что хочется – глупость. Что же тогда разумно? Покорно брести, куда тебя гонят, делать то, что велят? Впрочем, я зря столь серьезно отношусь к твоим словам, вечно упускаю из вида, что вы, люди, часто говорите то, что вовсе не считаете правдой, причем даже не с хитроумной целью ввести собеседника в заблуждение, а просто так, желая избавиться от избытка звуков, скопившихся у вас во рту.

***

Елена (говорит встревоженно):
- Слушай, котик, серый мой храбрый котище, я надеялась, что Менелай проклянет меня и забудет, положившись на волю богов, которые сами склоняют людей к вероломству и сами нас строго карают. Но не вышло, дружочек мой кот, он-то может и проклял, но забыть не забыл и отправился в путь – не один, а с братом и всеми царями, которых когда-то клятвой связал мой отец, с ними сто тысяч воинов, готовых сражаться, с кем скажут, не задавая вопросов, лишь бы меч обнажить. Больше тысячи греческих кораблей собрались у берегов Эвбеи, и пока мы с тобой тут сидим, наслаждаясь вечерним солнцем, больше тысячи бед приближаются к нам. Отменить их нельзя, разве только отсрочить. Да и то ненадолго.

Кот (думает):
Какие все дураки. Сто тысяч воинов, скажите пожалуйста! Зачем они тут нужны? Какое им дело, кого целует Елена, с кем она засыпает, кому говорит: «люблю»? Нам тоже, конечно, случается подраться, не поделив кошку, но пока двое сражаются, остальные держатся в стороне, потому что какая им разница, кто победит? И какая выгода в том, чтобы принимать чью-то сторону? Этого я никогда не пойму.

***

Елена (говорит сквозь слезы):
- Друг мой кот, славно мы жили, но теперь закончилась радость, пришли наши горькие дни. Долго плутали ахейцы в морях, а все же добрались до нас. Лагерем встали они на равнине под стенами Трои. Приходили сегодня послы, мой муж и с ним какой-то глазастый хитрец, велели выдать меня, сказали, тогда не будет войны. И я, милый кот, согласилась. Потому что Парис – любовь моей жизни, свет, наполняющий сердце, воздух, которым дышу, слишком большое счастье, чтобы платить за него кровью других людей. Своей – еще соглашусь, горько, но справедливо. Поэтому я сказала: ладно, отдайте меня. Если мне повезет, Менелай убьет меня сразу, тогда унесу с собой все наши ночи и дни, ни одной позабыть не успев, с ними легко уходить. Но Приам и его сыновья отказались меня отпускать, сказали: даже не думай, ты нам теперь родня, не отдадим никому. Поэтому, серый мой, звонкий мой ласковый кот, будет война – из-за меня, ты подумай. Слишком горькая правда, лучше ее не знать. Но я, так случилось, знаю.

Кот (думает):
Какие все дураки. И ты, Елена, не лучше прочих. Сладко быть виноватой? Так и скажи. Но лучше сядь и подумай. Ты не причина, а повод будущей долгой войны. Боги скучают, боги хотят играть, и все эти ваши ахейцы, троянцы, спартанцы, стрелы и корабли, цари и герои, воины и рабыни – просто цветные клубки запутанной пряжи; кинь мне, кстати, один, я тоже давно не играл.

***

Елена (говорит устало):
- Котик бедный мой исхудал, слишком долго длится осада, на шесть долгих лет затянулась война, и конца ей не видно, нечем стало тебя кормить. Поделюсь своим молоком, но ни сладких сливок, ни дичи, ни рыбы морской, ни куриной печенки сами давно не ели, и для тебя их нет, прости меня, мой пушистый, совсем плохая хозяйка, ты этого не заслужил.

Кот (думает):
Какие все дураки. Нашла о чем волноваться. Подумаешь – сливок нет! А рыбу я не люблю, всегда ел ее без охоты, желая тебе угодить. В общем, не ной. Забыла, что я охотник? Пойду мышей наловлю, наемся сам до отвала и для тебя с Парисом оставлю одну на пороге. Ладно, ладно, шучу, знаю, мышей ты не ешь, но птицу небось ощиплешь и сваришь, если тебе принесу? Вот и договорились. Мне будет приятно стать старшим в семье – тем, кто приносит еду.

***

Елена (говорит голосом, потемневшим от горя):
- Серый мой друг, одинокий как хаос, спокойный как космос, веселый как боги, безжалостный ласковый воин, старый мой кот, все закончилось, умер Парис. А мое тело живо, не желает оно каменеть, не сгорает от горя, не рассыпается пеплом, не утекает в землю как дождевая вода, готово вдыхать, выдыхать, есть и пить, заниматься любовью – без него, а значит без смысла, и это нечестно, неправда. Я – неправда. Притворяюсь живой, а меня больше нет, потому что умер Парис, и жестокосердные боги не желают его воскрешать. Перерезана нить, погашено солнце.

Кот (говорит человеческим голосом, твердо зная, что Елена его не услышит):
- Какие все дураки. Так скорбят об умерших, словно сами здесь навсегда. Опомнись, Елена. Что с того, что умер Парис? Я тоже однажды умру. И ты умрешь - от тюленьих клыков мстящей за сына Фетиды, или повиснешь нагая в ветвях на Родосе, или тихо угаснешь в Ферапне на окраине Спарты, я точно не знаю и знать не хочу, мне, по правде сказать, все равно. Потому что - внимательно слушай, Елена, об этом не скажут тебе ни мудрецы, ни пророки, ни ваши лукавые боги - наша смерть, вернее то, что кажется смертью, происходит не с нами, а с другими людьми, ненадолго задержавшимися на земле, чтобы лить слезы, заламывать руки, посыпать головы пеплом, пировать, заливая вином свое горе и страх, пока мы, отвернувшись от них, продолжаем идти по дороге, золотой, как свет моих глаз, где прямо сейчас, этой ночью, отражается солнце, которое завтра взойдет, хочешь ты того или нет.


P.S.
После того, как этот рассказ был опубликован в каком-то условно популярном журнале (не помню, в каком, дело давнее), мне в личку пришло чудесное гневное письмочитателя, которое вопрошало: "Зачем писать о зоофилках?"

На этом месте любой продвинутый юзер должен воскликнуть: "О зоофилках, Карл!" - но куда мне :)

как сумасшедший с бритвою в руке

Удивительные карточные домики строит иногда судьба, - думаю я, наблюдая за деятельностью редакции Времена, которая занимается сейчас изданием моих книжек (и не только моих).

Вообще, в АСТ сидят очень проницательные люди - если уж им пришло в голову не совать меня вперёд ногами в жерло какой-нибудь жанровой редакции (а потом лечь на пол и ждать, когда рванёт), а свести с Ильёй Данишевским, читай, с редакцией "Времена", где творится чёрт знает что. Реально чёрт знает что, в том числе какие-то совершенно невозможные вещи, абсолютно непрагматичные, как, скажем, издание дебютного романа Жана Жене "Богоматерь цветов" (по ссылке можно прочитать фрагмент, а вот тут - попробовать купить, вернее, сделать предзаказ).

Когда-то очень давно, в прошлом тысячелетии ещё, т.е., в 1999 году, у меня было такое коротенькое эссе про Жене (но не про Богоматерь, а про "Дневник вора"), написанное, кажется, для моей книжной рубрики в Газете.ру, никто уже и не помнит, наверное. Называлась

Нос Армана

Открыв "Дневник вора" Жана Жене на той странице, где подробно описывается внешность его дружка Армана, я нашел потрясающую метафору: Жене утверждает, что нос Армана расплющился о стекло, отделяющее его от мира "нормальных людей". Утренняя меланхолия помешала мне немедленно ринуться к зеркалу и уставиться на собственный нос: не выглядит ли он расплющенным? потому что я отлично знаю, о КАКОМ «стекле» идет речь.

На страницах знаменитого "Дневника вора" Жан Жене то и дело подчеркивает свою страсть к одиночеству, желание стать (и оставаться) "чудовищным исключением" из правил. Гомосексуализм, воровство, нищета и бродяжничество — лишь своего рода упражнения, техника, позволяющая быстро и эффективно достичь желаемой изоляции. Есть много других способов (возможно, менее эффектных, но не менее болезненных) достичь того же результата.

Одиночество такого рода (когда воображаемая стеклянная стена, отделяющая вас от мира, становится настолько реальной, что от грубого соприкосновения с ней может расплющиться нос) дарит нам одну мучительную, но драгоценную способность: видеть вещи такими, какие они есть. Чем более одинок свидетель, тем он беспристрастнее. "Закон жизни", как сказал бы пелевинский Шестипалый.

Именно поэтому Сартр предупреждал читателей Жана Жене: Вы узнаете истину, а она ужасна. Некоторая часть этой самой обещанной Сартром истины, кстати сказать, заключается в том, что ВСЕ носы приплюснуты, потому что ВСЕ носы упираются в это чертово стекло, но…

…но поскольку человеческая жизнь по большей части проходит под глубочайшим наркозом, это не очень мешает.


+++

Удивительные карточные домики строит порой судьба, - думаю я сейчас, несколько лет спустя после закрытия ФРАМа (по ссылке не книжные сборники, а статья очень умной и проницательной Ольги Лебёдушкиной, которой удалось убедительно подвести итог нашей с авторами совместной почти десятилетней работы, кто хочет разобраться, что это вообще было и зачем, имеет смысл почитать). Мне было очевидно, что мы закрываемся навсегда, дело сделано, вопрос закрыт, тем не менее, стоило мне начать работать с редакцией "Времена", как вдруг там вышел "Клуб любителей диафильмов" Нины Хеймец, а потом (вот буквально на днях) "Воробьиная река" Тани Замировской, и ясно, что это только начало, даже самое начало начала, и я уже ношусь с идеями каких-то сборников, уговаривая себя: не буду особо заморачиваться, два сделаю, и всё... или три... или... ладно, посмотрим, как пойдёт.
Ну, в общем, ясно уже, как оно пойдёт и как ни к чему не придёт (но не в пессимистическом смысле, а в том, что всякий путь бесконечен).

Очень интересно, что за карточный домик строит из нас судьба, - пишу я издателю Илье. - Всё пытаюсь понять, какой аркан у него в фундаменте, и пока мне кажется, что Страшный Суд. Потому что сплошное восстание из ада небытия (полунебытия) и одновременно всем сёстрам по серьгам.

А у издателя Ильи недавно вышла книга "Нежность к мёртвым", и вот тут можно прочитать его фрагмент, но я не то чтобы советую, скорее наоборот, потому что тогда вам станет совсем уж непросто - со всеми нами и с собой. И вообще.

А мне только и надо, чтобы судьба продолжала строить этот странный карточный домик, чтобы была аккуратна, чтобы подольше не выдёргивала из фундамента гладкую, скользкую картонку, на которой всё держится, потому что нам бы ещё поиграть. Сколько получится, а потом - ещё.

Уважаемые спиритуалисты

и прочие столоверченцы.
Пожалуйста, расскажите эту историю духу Пушкина, когда будете вызывать его, чтобы узнать, как Настенька сдаст ЕЭГ, стоит ли выходить замуж за Лёшеньку, и когда наступит апокалипсис (например):

В Додо/ЗИЛ заваливается шумная компания подростков лет от двенадцати до четырнадцати. Носились-носились по магазину, вдруг замерли, шушукаются, мнутся. Наконец, выталкивают из своих рядов самого, очевидно, решительного.
— Скажите, эээ, — говорит самый решительный с вызовом, — у вас есть, эээ, Камасутра?
— Нет, — монолитно и весомо ответствует монолитный и весомый администратор Додо/ЗИЛа Александр.
Народ перегруппировывается, наматывает еще несколько кругов по магазину, снова замирает, шушукается, хихикает, выталкивает парламентера.
— Скажите, — парламентер возвышает уровень вызова до наглости, — а у вас ПУШКИН есть?
— Есть, — не меняясь в лице, столь же каменно отвечает Александр. — А вам зачем?
— Ну. Он же, типа... легендарный?

Чуваку точно понравится.

гвозди бы делать

Если вы можете представить себе человека, который
- возвращается домой с прогулки, пешком, около получаса
- почти всю дорогу в горку
- с довольно острой болью в переделанной массажистом пояснице
- и менее острой, но тоже неприятной болью в ушибленной с утра коленке
- в новых ботинках, которые надеты в первый раз и к концу прогулки вполне предсказуемо жмут в самых неожиданных местах
- одевшись не по погоде, т.е. как-то чересчур оптимистично легко
- всю дорогу УЖАСНО хочет в туалет
- и при этом искренне считает, что это замечательная прогулка, потому что погода, сирень там, котики во дворах, облака изумительные, и вообще счастье -

- значит вы более-менее способны представить себе меня.

Однако делать из меня гвозди, пожалуй, всё-таки не стоит. Страшно подумать, что сделается со стенами, в которые их вобьют :)

Наши победили

Вот уж точно, и рассказать нельзя, и промолчать невозможно.
Кто хоть раз попадал к нам на Drum2gether, помнит наверное, Томаса - который несколько раз за вечер своими руками делал дырку в небе, тащил оттуда всего да побольше, а доставалось, конечно, всем, то есть, не только тем, кто стоял рядом, а вообще всем, всему городу на год хватало, мне после первого же раза сразу стало понятно, почему здесь - так. Ну, в смысле, почему Вильнюс в большей степени град небесный, чем все остальные известные мне земные города - да вот поэтому, потому что раз в год у нас делают дырку в небе, достают из дырки небесную материю, огненную и ледяную, и смешивают с нашей землёй.
Томас погиб, и в этом году вместо Томаса был огонь. В смысле, развели костёр на площади возле Гедимино 9 и барабанили вокруг костра. Вместе с ним. Для него. Как-то так.

Дырка в небе открылась сразу, большая-пребольшая. Больше, чем всегда. И тогда к нам пришли духи Нижнего Мира и духи Верхнего Мира, и люди стали, как боги, а боги стали как барабаны, и пошло дело, ох как же оно пошло.

И Томас присутствовал на площади настолько явно, что приди я туда суровым атеистом, уходить всё равно пришлось бы с просветлёнными воплями: "смерти нет".
Кстати, чуваки, это серьёзно. Смерти совершенно точно нет. Мы проверяли.

Удивительно, впрочем, не это, а то, что некоторым мёртвым, у которых остались дома важные дела, удаётся оставаться так близко и делать то, что надо доделать. И заодно построить очередной мост между человеческим и внечеловеческим, вечным, немыслимым, не поддающимся постижению, но восприятию - вполне.
Таких мостов должно быть очень много. На них держится мир.

Wish you were here, чуваки. Вы не представляете, насколько мне бы этого хотелось, потому что любая благая весть - это просто благая весть, опыту она не равновелика. И видеозаписи, конечно же, вообще ничего не передают.

Моя благодарность за счастье присутствовать там (и в каком-то смысле быть на этой площади теперь всегда) безмерна. За все полученные там дары, добрые знаки, чудесные знамения и ответы на вопросы можно расплатиться только жизнью и только при условии, что она будет - огонь. Примерно так я и представляю себе счастье, так что всё сходится.

P.S.
Однако проснувшийся во мне сразу после (условного) окончания этой мистерии любопытный исследователь нетерпеливо подпрыгивает, живо интересуясь, каким же станет наш город теперь. Настолько большой дырки в небе над нами ещё никогда не было. По моим ощущениям, здесь, если что, даже новую душу отрастить теперь будет можно, если прежнюю не удалось сохранить.

внезапно

Это наверное лучшая весна в моей жизни - по совокупности разных параметров, включая, конечно, сирень. Ещё и потому лучшая, что не хочется добавить: "аж страшно". Раньше это устремлённое в будущее "страшно" добавилось бы автоматически, как естественное следствие того, что сейчас хорошо.
Иди в жопу, естественное следствие. Не естественное ты ни фига.

Так странно, на самом деле писать всё это - о лучшей весне в своей жизни - ощущая пристальное внимание не пары, не десятка даже, а нескольких сотен сознаний, обладатели которых читают этот журнал с единственной целью: обнаружить тут однажды хоть какой-нибудь намёк на житейские катастрофы, несчастья, одиночество, безумие, отчаяние, а ещё лучше - смерть. Какие удивительные письма приходят иногда в личные сообщения непростым гражданам вроде меня, знали бы вы.
Впрочем, нет, лучше не надо, не знайте. Зачем оно вам.
Если со мной случится хоть что-нибудь неприятное, все эти люди вздохнут с облегчением, получив наконец убедительное доказательство, что я веду себя очень-очень плохо, а стало быть, они (эти люди) всегда были правы, правы, правы! И можно наконец спокойно жить дальше, ура.
Я понимаю, как это устроено, а всё равно каждый раз цепенею, сталкиваясь с этим непостижимыми проявлениями условно разумной жизни, для благоприятного течения которой необходимы чужие несчастья, мучения, смерть. Чуваки, а вы вообще хоть примерно представляете, что такое смерть? Как происходит расщепление умирающего сознания? Что от него остаётся? Как работает восприятие этого оставшегося? Всё это чрезвычайно интересные вопросы, ответы на которые могут, скажем так, несколько уменьшить жадный интерес к чужим страданиям. И пробудить гораздо более экологически чистый интерес к самим себе.

А пока из-за этих нескольких сотен вниманий (я ощущаю направленные на меня внимания, причём недоброжелательные чувствуются ярче, люди просто не обучены вкладывать в симпатию столько силы, сколько в ненависть; в любовь - другое дело, но с любовью такая беда, что на её вообще мало кто умеет, особенно на расстоянии, да ещё без сексуальной мотивации - вообще трындец тогда) - так вот, из-за всего этого мне стало физически неприятно писать сюда всякие интересные вещи - например, как мы ходили сегодня по Бельмонтасу, видели свадьбу с фотографом и изобрели новый жанр - свадебный туалетолук, ради которого молодожёны посещают все видные общественные сортиры города и щелкают там себя сами, экономя, таким образом, бешеные мильёны и одновременно оставаясь на самом острии тренда. (Ну, вот это как раз ничего, вполне можно рассказать с удовольствием, а все остальные истории уже пожалуй не запишу, увы.)
И про кошек писать больше не хочется, они существа нежные, зачем привлекать к ним внимание тех, кто пишет мне в личку: "пусть они сдохнут", - мы понимаем, что сила слова не так велика, как хотелось бы проклинающим, но вот, скажем, внезапный понос вполне может справоцировать, а зачем мне все эти хлопоты с чисткой горшков, ещё и кошек отмывать наверняка придётся, а мыть жопы они не любят даже больше, чем некоторые внимательные читатели этого журнала - меня.
И людей я тоже, получается, стараюсь упоминать пореже, особенно тех, с кем мы так прекрасно проводим время, что мне блин некогда работать ваще. Потому что мыть за ними горшки мне, в случае чего, конечно, не придётся, но это не повод подставлять их под этот тошнотворный обстрел недоброжелательным вниманием.

Карочи, чуваки - там, наверху. Я что сказать-то хочу. Давайте уже прикручивайте до минимума кнопки, отвечающие за совершенно бессмысленную и непродуктивную в рамках текущей постинформационной культуры звериную агрессию населения кириллического сектора. Просто из экологических соображений. Планета маленькая, нас всех тошнит. И мне хочется беззаботно постить в этот журнал фоточки кошек.
Меня можно понять.

Завтра день уличных музыкантов у нас, вот ещё чего.
И выставка одна открывается. Про выставку наверное потом напишу, благо искусство бессмертно, ему-то уж точно ничего не сделается.

P.S. Культурная рефлексия

Судя по совокупности записей с меткой няпиздинг сэнсэе, я упорно пытаюсь косплеить Льва Толстого. "Приходили мужики, спросили о смысле жизни, я сказал". А вместо пашни у меня кабачки и клубника на балконе. В сочетании с уборкой кошачьего лотка тоже вполне себе сельскохозяйственный физический труд!

Вопрос: где добыть годную бороду? А то без неё какой-то не косплеистый косплей :)

(Без анафемы пока перетопчусь, потому что ради неё надо в православие записываться, а мне неохота.)

chingizid @ 2015-05-15T00:00:00

Простое ненавидит сложное, смутно подозревая, что в сложное помещается больше бессмертия. А чувство конкуренции у простого очень сильно. "Оно щас всё сожрёт и мне ничего не останется!" - панически вопит простое. В этот момент оно натурально готово убить. Ну и убивает, когда есть возможность.

Простое не подозревает вот о чём: бессмертие - это не вкусная питательная хряпа, которой дали одно корыто на всех, и теперь вопрос, кто протолкается поближе и урвёт побольше. В отличие от хряпы, бессмертия прибывает по мере увеличения числа тех, кто может его взять.

Простое ненавидит сложное, смутно подозревая, что сложное по умолчанию "лучше", причём как бы за его, простого, счёт. Пока сложное больше нравится Богу, простое, выходит, нравится Ему меньше, сколько бы поклонов ни било, скольких бы грешников ни сожрало живьём, сколько бы новых прекрасных запретов ни сочинило (так примерно представляет себе этот процесс простое, я за него не ответчик).

Простое не понимает, что Бог - не покупатель на работорговом рынке, Он не осматривает кандидатов, не проверяет крепость их мышц, не считает число их зубов. Просто Бог есть только для тех, в кого помещается хотя бы малая часть Его, для остальных никакого Бога, извините, нет, хоть с головы до пят иконками чудотворными обложись.

Простое ненавидит сложное, потому что смутно, очень смутно, совершенно этого не осознавая, подозревает, что от близости к сложному может стать сложнее само. Простое чует, что сложность заразна.
Совершенно правильно чует, вот что я вам скажу. Всякое простое может стать сложным. В каком-то смысле, оно уже таково. Сложность дремлет во всяком простом, близость другого сложного может сработать как детонатор. А может не сработать, но это означает только, что к данному экземпляру нужно подобрать другой ключ. Тоже сложный, но какой-нибудь другой.

Простое панически боится становиться сложным, вот в чём штука. И правильно боится. Потому что вместе со сложностью в него войдёт Бог - столько, сколько поместится, в том виде, в каком получится. И после этого уже не будет пути назад, в уютный мир питания, размножения, выделения и бесконечной конкуренции за повышение качества этих захватывающих процессов.

Естественная (как размножение в животном мире) задача всякого сложного - усложнить окружающую реальность, насколько это возможно. Хорошая новость заключается в том, что с этим я, похоже, справляюсь на восемнадцать по пятибалльной системе. Но хотелось бы всё же на триста сорок, как минимум, чтобы никто не ушёл не усложнённым :)

*Отключает комментарии и мееееедлееееееноооооо спускается с холма*