Max Frei's Blog, page 126
November 1, 2018
Ни дня без котика
Амели Бори-Сорель (Amélie Beaury-Saurel), французская (де-факто) художница родом из Барселоны
October 31, 2018
Sweet Home
Когда приезжаешь домой и видишь, что на Ратушной площади построили плаху, сразу понимаешь, что тебя здесь ждали и не то чтобы очень довольны твоим поведением.
Ещё по родному городу ходят мертвецы и чудовища, а на лестнице, которая теперь у нас Сквозняк Йонаса Мекаса, выставка хэллоуинских тыкв. То есть, Хэллоуин этого года удался, как никогда прежде не удавался. Но строительство плахи на Ратушной это, будем честны, не объясняет совсем.
В городе меж тем тепло, туман и пахнет далёким балтийским августом - той самой далёкой августовской ночью восемьдесят четвёртого года, когда мы шли по трассе где-то за Вильнюсом, и пахло так, что мне стало ясно: я хочу здесь жить; я никогда не буду здесь жить, потому что это слишком хорошо, так не бывает, стойте, я хочу жить здесь в этом запахе, я не буду, я не смогу.
Ну, собственно, так и вышло. Это ж не "я", а чёрт знает кто здесь теперь живёт.
Ещё по родному городу ходят мертвецы и чудовища, а на лестнице, которая теперь у нас Сквозняк Йонаса Мекаса, выставка хэллоуинских тыкв. То есть, Хэллоуин этого года удался, как никогда прежде не удавался. Но строительство плахи на Ратушной это, будем честны, не объясняет совсем.
В городе меж тем тепло, туман и пахнет далёким балтийским августом - той самой далёкой августовской ночью восемьдесят четвёртого года, когда мы шли по трассе где-то за Вильнюсом, и пахло так, что мне стало ясно: я хочу здесь жить; я никогда не буду здесь жить, потому что это слишком хорошо, так не бывает, стойте, я хочу жить здесь в этом запахе, я не буду, я не смогу.
Ну, собственно, так и вышло. Это ж не "я", а чёрт знает кто здесь теперь живёт.
Ни дня без котика
Виктор Пивоваров, известнейший московский романтический концептуалист и одновременно прекрасный иллюстратор детских книг.
October 30, 2018
на бегу
Сидя в кофейне, видели тру мадонну с младенцем. Мадонна проходила мимо и была дяденькой; он нёс младенца как величайшее сокровище мира и светился нежностью, возведённой в скорбь.
Ни дня без котика
Клементин Хантер (Clementine Hunter) это такая афро-американская Мария Примаченко. Ну типа народный художник с фермы, всёвотэтовот. И котики есть у неё:
October 29, 2018
Ни дня без котика
Современный британский художник Дэвид Шригли (David Shrigley) вон чего творит:
October 28, 2018
Вавилонская бутылка Клейна
Вавилонская бутылка Клейна - это он, дорогой. Константинополь. Это самое точное из множества найденных нами определений (тоже достаточно точных).
Сегодняшний день начался по традиции с пересечения Босфора и кофе в Европе, в Peak Coffee (мы нашли эту кофейню в первый же день, с первой же попытки, просто свернули в первую попавшуюся, и она оказалась одной из лучших на моём долгом кофейном веку, с божественным эспрессо, плавно перетекающим в божественное же кортадо), продолжился в Айя Софии ("жаворонки" могут откусить: для тех, кто приходит под вечер, очередь на пять минут), а закончился натурально в Барселоне: некоторые кварталы Галаты так похожи на Барселону - не абстрактно, не общим впечатлением, а на совершенно конкретные её фрагменты - что постепенно перестаёшь отличать одно от другого, и флегматично думаешь: ну ладно, ничего, если что, из Барселоны в Вильнюс каждый день летает Ryanair. Но потом всё-таки снова попадаешь в Стамбул, который постепенно разворачивается к тебе Константинополем, где ты дома, да кто угодно тут дома, потому что Константинополь - космос, в него помещаются все, в него помещается всё (и ещё остаётся место для бесконечности, и ещё немножко сверх, и ещё).
О Босфоре следует сказать, что я наверное так и не выучусь плакать, потому что этого слишком мало. Поэтому оказавшись на пароме, я просто пью чай (чай! на кораблике! мамачки!) и смотрю на чаечек в небе и толстых рыб (мальков специальных китов для держания мира) под водой;
О соборе Святой Софии следует молчать, поэтому скажу только, что это первый храм на моём (опять же, долгом) веку, который оказался для меня именно что Храмом. Бывают места, где можно поверить в бессмертие, а Айя София - место, где невозможно верить в небытие; даже не так, не "верить - не верить", пока ты там, не существует такой концепции, невозможно вообразить, о чём вообще речь. Если бы у меня внезапно выросли крылья - не метафорические, а обычные ангельско-птичьи, с перьями, эта перемена удивила бы меня гораздо меньше, чем та, которая произошла. Бесконечное сердце бесконечного сердца нашего крошечного, в сущности, человеческого мира. Айя София - концентрированная божественная доброта.
Одно из самых сильных и смешных, когда сформулируешь, но на самом деле, совсем не смешных впечатлений: когда начинают петь муэдзины, испытываешь искреннюю благодарность, что специальные люди адекватно озвучивают все твои сложные и сильные чувства, поэтому можно сохранять спокойствие, не кричать и не выть.
В съёмной, практически методом тыка снятой квартире (мы хотели 3 спальни в Азии, и чтобы рядом пристань, остальное неважно) - так вот, в случайно снятой квартире в моей комнате на кровати меня поджидал заинька имени Бойса, меня и Рижской биенналички сразу. Вот такой:
Из чего невозможно не сделать вывод, что (как и все остальные мои самые любимые существа и люди) Константинополь - аццкий тролль. И одновременно самый добрый чувак в мире (при его масштабах иначе и нельзя).
С нашего балкона виден Босфор, громче всех на районе (громче чаек и муэдзинов) по утрам кричат корабли.
Сегодняшний день начался по традиции с пересечения Босфора и кофе в Европе, в Peak Coffee (мы нашли эту кофейню в первый же день, с первой же попытки, просто свернули в первую попавшуюся, и она оказалась одной из лучших на моём долгом кофейном веку, с божественным эспрессо, плавно перетекающим в божественное же кортадо), продолжился в Айя Софии ("жаворонки" могут откусить: для тех, кто приходит под вечер, очередь на пять минут), а закончился натурально в Барселоне: некоторые кварталы Галаты так похожи на Барселону - не абстрактно, не общим впечатлением, а на совершенно конкретные её фрагменты - что постепенно перестаёшь отличать одно от другого, и флегматично думаешь: ну ладно, ничего, если что, из Барселоны в Вильнюс каждый день летает Ryanair. Но потом всё-таки снова попадаешь в Стамбул, который постепенно разворачивается к тебе Константинополем, где ты дома, да кто угодно тут дома, потому что Константинополь - космос, в него помещаются все, в него помещается всё (и ещё остаётся место для бесконечности, и ещё немножко сверх, и ещё).
О Босфоре следует сказать, что я наверное так и не выучусь плакать, потому что этого слишком мало. Поэтому оказавшись на пароме, я просто пью чай (чай! на кораблике! мамачки!) и смотрю на чаечек в небе и толстых рыб (мальков специальных китов для держания мира) под водой;
О соборе Святой Софии следует молчать, поэтому скажу только, что это первый храм на моём (опять же, долгом) веку, который оказался для меня именно что Храмом. Бывают места, где можно поверить в бессмертие, а Айя София - место, где невозможно верить в небытие; даже не так, не "верить - не верить", пока ты там, не существует такой концепции, невозможно вообразить, о чём вообще речь. Если бы у меня внезапно выросли крылья - не метафорические, а обычные ангельско-птичьи, с перьями, эта перемена удивила бы меня гораздо меньше, чем та, которая произошла. Бесконечное сердце бесконечного сердца нашего крошечного, в сущности, человеческого мира. Айя София - концентрированная божественная доброта.
Одно из самых сильных и смешных, когда сформулируешь, но на самом деле, совсем не смешных впечатлений: когда начинают петь муэдзины, испытываешь искреннюю благодарность, что специальные люди адекватно озвучивают все твои сложные и сильные чувства, поэтому можно сохранять спокойствие, не кричать и не выть.
В съёмной, практически методом тыка снятой квартире (мы хотели 3 спальни в Азии, и чтобы рядом пристань, остальное неважно) - так вот, в случайно снятой квартире в моей комнате на кровати меня поджидал заинька имени Бойса, меня и Рижской биенналички сразу. Вот такой:
Из чего невозможно не сделать вывод, что (как и все остальные мои самые любимые существа и люди) Константинополь - аццкий тролль. И одновременно самый добрый чувак в мире (при его масштабах иначе и нельзя).
С нашего балкона виден Босфор, громче всех на районе (громче чаек и муэдзинов) по утрам кричат корабли.
October 27, 2018
Про взятие Константинополя
Коротко говоря: Константинополь взят. На место не положу, не просите. Зато он, похоже, положил на место (и заодно на лопатки) меня.
Не, нуачо, хороший Константинополь, надо брать - таков был ход моих рассуждений в процессе планирования октябрьских каникул. Но что там осталось от моих рассуждений, их хода, да и от меня (в первую очередь от меня), когда это немыслимое чудище (от слова "чудо", город-космос, город-божество засиял снизу голубыми, оранжевыми, синими, зелёными, красными огнями и чёрными безднами своих морей; мы с самолётом летели, а он лежал как бы внизу, невообразимой огромный, в обе стороны до горизонта и прельстительно сиял, словно какая-то космическая великанша несла детишкам полный подол самоцветов, нечаянно опрокинула, махнула рукой, собирать не стала, и сделался Он, город городов, невыносимое сердце мира, самое доброе и дружелюбное на земле существо. Он правда обескураживающе добрый, град Константинов. Может себе позволить - бесконечную доброту ко всякому пришедшему на его порог страннику, и вообще всё.
Прибывшим в Константинополь следует иметь при себе тёмные очки, лучше с непроницаемыми зеркальными стёклами, это очень удобно, когда обнаруживаешь в себе счастливую способность рыдать от красоты мира (и больше нипочему). Я пока рыдать по-прежнему не умею, но чувствую, что успех близок, как никогда прежде. Чего доброго, прямо завтра и научусь. А пока у меня просто отказала функция распознавания лиц; это на самом деле, очень смешно: когда спустившись с парома, стоишь, развернувшись лицом к выходящим за тобой незнакомцам, и ждёшь, пока кто-нибудь из незнакомцев опознает тебя. Кто опознает, тот и есть твои друзья, всё просто! По крайней мере, меня опознали и увели. А потом и функция распознавания лиц обратно включилась. В Константинополе все сказки с хорошим концом. (Сказка, - объясняю я между делом всё тем же друзьям, которые на свою голову меня опознали и увели от причала, - собственно затем и нужна, чтобы было где нормально пожрать. Чудес в этом мире и без сказок более чем достаточно, а вот с хорошими местами для привалов бывает беда; в этом смысле, сказка про взятие Константинополя - самая сказочная из возможных, нормально пожрать тут можно... эээ... более, чем везде.)
С Европой и Азией конечно ужасно забавно, мне наверное ещё долго не надоесть канючить, проснувшись: ооо, я хочу в Европу, я скучаю по Европе! - и проситься обратно в Азию по вечерам, и добираться туда через Босфор с рюмкой чая; в Константинополе очень трудно остаться без чая, тут такие законы природы: как только человек перестал мельтешить и замер на месте (на любом месте!), ему тут же приносят чай. Смотреть снизу, с открытой палубы на пролетающие самолёты, понимать, ЧТО сейчас видят их пассажиры, и осознавать, что один из этих невыносимых драгоценных огней, одинокий жёлтый бриллиант в чёрной оправе Босфора - мы.
Константинополь - это как будто боги взяли карту мира, смяли, скомкали в тугой, плотный шар, сохранивший отпечатки их пальцев, и бросили вниз; попали удачно - как раз между двух морей. Он - многомерное лоскутное одеяло, перекрёсток культур, тьмы и света, он - концентрированная, избыточная красота мира, он - бесконечное согласие с фактом человеческого существования и одновременно его оправдание, речь адвоката на отменённом самим фактом его прихода Страшном Суде, он - любовь.
Трындец вообще.
Не, нуачо, хороший Константинополь, надо брать - таков был ход моих рассуждений в процессе планирования октябрьских каникул. Но что там осталось от моих рассуждений, их хода, да и от меня (в первую очередь от меня), когда это немыслимое чудище (от слова "чудо", город-космос, город-божество засиял снизу голубыми, оранжевыми, синими, зелёными, красными огнями и чёрными безднами своих морей; мы с самолётом летели, а он лежал как бы внизу, невообразимой огромный, в обе стороны до горизонта и прельстительно сиял, словно какая-то космическая великанша несла детишкам полный подол самоцветов, нечаянно опрокинула, махнула рукой, собирать не стала, и сделался Он, город городов, невыносимое сердце мира, самое доброе и дружелюбное на земле существо. Он правда обескураживающе добрый, град Константинов. Может себе позволить - бесконечную доброту ко всякому пришедшему на его порог страннику, и вообще всё.
Прибывшим в Константинополь следует иметь при себе тёмные очки, лучше с непроницаемыми зеркальными стёклами, это очень удобно, когда обнаруживаешь в себе счастливую способность рыдать от красоты мира (и больше нипочему). Я пока рыдать по-прежнему не умею, но чувствую, что успех близок, как никогда прежде. Чего доброго, прямо завтра и научусь. А пока у меня просто отказала функция распознавания лиц; это на самом деле, очень смешно: когда спустившись с парома, стоишь, развернувшись лицом к выходящим за тобой незнакомцам, и ждёшь, пока кто-нибудь из незнакомцев опознает тебя. Кто опознает, тот и есть твои друзья, всё просто! По крайней мере, меня опознали и увели. А потом и функция распознавания лиц обратно включилась. В Константинополе все сказки с хорошим концом. (Сказка, - объясняю я между делом всё тем же друзьям, которые на свою голову меня опознали и увели от причала, - собственно затем и нужна, чтобы было где нормально пожрать. Чудес в этом мире и без сказок более чем достаточно, а вот с хорошими местами для привалов бывает беда; в этом смысле, сказка про взятие Константинополя - самая сказочная из возможных, нормально пожрать тут можно... эээ... более, чем везде.)
С Европой и Азией конечно ужасно забавно, мне наверное ещё долго не надоесть канючить, проснувшись: ооо, я хочу в Европу, я скучаю по Европе! - и проситься обратно в Азию по вечерам, и добираться туда через Босфор с рюмкой чая; в Константинополе очень трудно остаться без чая, тут такие законы природы: как только человек перестал мельтешить и замер на месте (на любом месте!), ему тут же приносят чай. Смотреть снизу, с открытой палубы на пролетающие самолёты, понимать, ЧТО сейчас видят их пассажиры, и осознавать, что один из этих невыносимых драгоценных огней, одинокий жёлтый бриллиант в чёрной оправе Босфора - мы.
Константинополь - это как будто боги взяли карту мира, смяли, скомкали в тугой, плотный шар, сохранивший отпечатки их пальцев, и бросили вниз; попали удачно - как раз между двух морей. Он - многомерное лоскутное одеяло, перекрёсток культур, тьмы и света, он - концентрированная, избыточная красота мира, он - бесконечное согласие с фактом человеческого существования и одновременно его оправдание, речь адвоката на отменённом самим фактом его прихода Страшном Суде, он - любовь.
Трындец вообще.
