read a little
Лисьи броды by Anna Starobinets
My rating: 3 of 5 stars
Попробую опять побыть вместе с народом, немного развлечься и заодно прочесть модную книжку. Кроме того, тут вроде как про “дальневосточную Атлантиду”, сиречь Маньчжурию, в которой автор, судя по всему, никогда не бывала, а учила материал по не самым хорошим вторичным текстам. Бывать, правда, там не обязательно, ибо Маньчжурия, как и Монголия у нас всегда внутренняя.
Вполне линейное одномерное повествование иллюзорно и нарочито разломано на короткие телевизионные сцены, заканчивающиеся клиффхэнгерами как раз перед рекламными паузами (не шутка, я ждал их после каждой главы вместо монтажных склеек), математически просчитанные и без толики безумия, которая превратила бы текст в подлинное искусство. Многие эпизоды – в осточертевшем “настоящем” времени: длинно и в прошедшем повествовательном писать нынешние то ли не умеют, то ли дыхалки не хватает на бОльшую проработку деталей; хотя неизвестно, что лучше, – зануднее было б невыносимее. А может, читателя с синдромом рассеянного внимания жалеют, кто их разберет, этих нынешних авторов. Хотя актерский ансамбль, вокруг которого и выстроены эпизоды, тут вполне занимателен: среди персонажей, отсылающих к героям публикаций газеты “Совершенно секретно” и легко опознаваемых сообразительным читателем, замечен, например, и призрак Рёриха.
Однако при всем при том тут нет постмодерновой естественности, так что роман скорее – все-таки развлекательная хряпа на очень годной фактуре и заготовка к экранизации, а не пинчоноидное высказывание (в отличие от схожего, более раннего и интересного романа Кости Дмитриенко, к примеру, сделанного с гораздо бОльшим знанием дела); я бы предпочел, конечно, чтобы о ДВ писали люди, чуть больше в нем понимающие,да и с использованием более экзотической фактуры, а не набора салонных фокусов, но тут уж что есть то есть. Да и поэтизация нквдшников заебала: тут они и месмеристы, и иллюзионисты, и счв у них… Но в целом коллаж из фактоидов в диапазоне от китайских лис-оборотней и японских вивисекторов до аненербе и Шамбалы, замешанный на “Вечном зове”, таков, что если кому концентрированной фантазии с подвешенным неверием и со швырянием (вот такенных вот) костей, то вам понравится. И если любите сценарии читать, конечно, потому что особых литературных достоинств тут не обнаружено.
Написано же местами небрежно и скверно, но, поскольку это паралитература, к стилю можно и не придираться. Тем не менее, тут: “испытания” удивления и гордости, “форма шрама”, “витиеватые струйки дыма”, “лишь только”, какие-то “явления” чего-то чем-то, “слюна с прожилками крови”, тут “лижут языком” (я пытался придумать, чем еще можно лизнуть, мне не удалось) и “пинают ногами”, “возвращаются назад”, “спускаются вниз”, что-то здесь “является следствием”, тут “предаются неучастию и неделанию” и “придается сходство”, “делают приглашающие жесты”, собака тут “брякается” на циновку, а яблоко “плюхается на брусчатку”, кресло “возвращают в вертикальное положение” (да, автор явно писала в самолете, идущем на посадку). “Пустую кружку на стол”, правда, тоже возвращают. “Ретируются к выходу”. “Качают головой отрицательно”. “Зарывают яму обратно”.
Много канцелярита; “катехизис клише” (какое у нас рычание? правильно, непременно утробное; куски мяса? ароматные; самогон? мутный); избыточность местоимений (но сейчас вся молодежь так пишет, их вкус безнадежно испорчен теми двоешниками, которые локализуют им кинопродукцию).
Встречаются такие фразы, что мама дорогая: “Макс великолепен даже теперь – живущий в плоском, необъемном, примитивном мирке, где все поделены на своих и врагов”. Есть и просто чудовищные: “На лакированной крышке красовалась исполненная в манере китайской миниатюры картинка…” “Мужики, обильно потея, одобрительно загудели и закивали”. Мужиков, кстати, “четыре десятка с гаком”.
Стилистический разнобой: “больница навроде этой”, анахронизмы (в 1945 году так не разговаривали и слов таких не знали: “аффект”, “огнестрел”, а в 1903м вряд ли употребляли слово “реалии”; ребенок тут говорит: “Я не причиню тебе зла”, и вот это поистине чудовищно). Китайские персонажи в одном месте вдруг ни с того ни с сего переходят на сценический китайский акцент, который, впрочем эмулируется очень непоследовательно. Есть и мгновения чистой поэзии: “с упрямо прямой спиной”, например. Пол везде непременно “измазан мочой”. Встречаются нелепые сноски прямо в тексте: кому реалии поясняются во внутреннем монологе персонажа, самому себе? Чтоб не забыть, что такое кан или Маньчжоу-Го?
По фактуре же: Владивостокские сцены есть, что хорошо, но там в порту в сентябре 1945 года, когда ленд-лиз, в принципе, завершился, – “контейнеры”, которыми в ссср поступала американская тушенка. Также есть “японские бэтээры” вместе с “замполитом”, который зачем-то пресмыкается перед строевым офицером: явно, что живых замполитов автор никогда в жизни не видела. Вся китайская еда тут “насажена на тонкие шпажки”. Загадочный “карбашек”, из которого в Харбине готовят шашлык, с какого-то рубежа превращается в прозаического “барашка”. Отвар из “китайского лимонника” (никто его полным именем по учебнику не называет), по мысли автора, способен усыпить.
Из приятного: автор знает слово “турунда”, а его не всякий день в книжке встретишь.
Men Like Gods by H.G. Wells
My rating: 3 of 5 stars
От травмы современной русской литературы лучше лечиться столетней английской фантастикой. Роман я тоже читал, конечно, в детстве, только нихера не помню, как водится. Скорее всего – перевод Гуровой и Чернявского в собрании сочинений цвета испуганной сирени.
А ведь в начале он очень смешной: м-р Барнстейпл – либеральный журналист, которому не терпится изменить мир к лучшему и он поэтому ко всякой бочке затычка (но всем на него, в общем-то, насрать), а также белое пальто, отягощенное троими детьми. И вопрос стоит – как уехать пробздеться не только от Великой войны, выевшей ему весь мозг, но и от начальства, которое его не ценит. Очень знакомый сюжет последних лет, правда?
Уэллз вообще смешно писал, один “middle-aged young man” дорогого стоит, что уж говорить о “an older woman of thirty”. И это с поправкой на то, что роману ровно сто лет. Меж тем впечатления того, что он смешной писатель, раньше у меня не складывалось. Дело тут либо во мне и в детстве он мне смешным просто не казался, либо в советских переводах, которые, как известно, “очень выигрывают” etc.
Пинчоноидная же тема, смыкающаяся с темами “романа в работе” – это Посягатели, вторженцы из иных измерений и/или альт-вселенных. Как и у Пинчона, тут они – люди из “нашего мира/измерения”. Между этим же текстом и “романом в работе” вроде бы должна лежать “Ада” Набокова, но эту гипотезу мы еще будем перепроверять.
Уэллз применяет здесь наивный и в то же время наглый трюк экспликации: когда утопяне объясняют нашим вторженцам, как они оказались в их параллельной, сиречь альтернативной вселенной, наши герои необъяснимо глохнут. И вообще слышат очень выборочно, когда им объясняют про что-то тоньше атома. Глупо и устарело это выглядит лишь на первый взгляд. Уэллз уже 100 лет назад прозревал суть человечества. Конечно, погодя, это оказывается побочкой телепатии, но уже не суть: земляне отвечают утопянам потоком такого пустословия, что уши вянут и глохнешь поневоле, ибо словеса эти лишены всякого смысла.
Утопия (ну да, это самоназвание, хаха) при этом, что характерно, оказывается прото-постоянной автономной зоной, основанной, в первую очередь, на способность разумных людей договариваться. Хотя “Век Смятения” в истории этой альтернативной Земли начался с перенаселенности, связанной с проблемой… ну да, беженцев из непривилегированных областей в привилегированные. Ничего не напоминает? Погодите, дальше еще интереснее:
An overwhelming flood of newcomers poured into the world and swamped every effort the intelligent minority could make to educate a sufficient proportion of them to meet the demands of the new and still rapidly changing conditions of life. And the intelligent minority was not itself in any position to control the racial destiny. These great masses of population that had been blundered into existence, swayed by damaged and decaying traditions and amenable to the crudest suggestions, were the natural prey and support of every adventurer with a mind blatant enough and a conception of success coarse enough to appeal to them.
И так далее. Войны, неурожаи и т.д. И только после этого они начали менять мышление. Надо ли говорить, что на Земле это утопия до сих пор. Но не просто менять, а под воздействием Христообразной фигуры, правда, не распятой, а колесованной. На этом роман можно прекращать читать, дальше ничего интересного не будет.
