Фантастика 03. Победа

ПОБЕДА

Будь проклят тот день, когда они решили свернуть к этой безжизненной планете, этому куску камня величиной в 9/10 Земли!
Два старателя, Гай и Василий, сидели возле мертвого корпуса корабля и переговаривались, хотя и так все было ясно. Но молчать было слишком невыносимо.
– Ты, блин, водила хренов, штурман–недоучка, скажи мне, какая вероятность, что при посадке откажет генератор? – вяло спросил Гай.
– Сам водила, сам штурман, – ответил сначала Василий на ругательство, а потом уже по существу: – По статистке один к двадцати.
– Ага. Не зря учился восемь лет, да только не тому, чему надо!
– А ты вообще ничему не учился, Гай.
– Моя учеба – жизнь. Ладно, скажи еще: какая вероятность, что откажет и запасной генератор?
– Один к тысяче. Примерно.
– А что откажет резервный?
– Об этом я слышал раз или два, значит – один возможный случай на нескольких сотен тысяч.
– Красота! А вероятность отказа четвертого, аварийного генератора?
– Ноль. Такого никогда не было.
– Это приятно! – Гай с удовольствием сплюнул бы, но не хотелось созерцать собственный плевок на забрале гермошлема. – То есть мы даже не одни из миллиона или миллиарда. Нас вообще не должно быть. Что, собственно, и произошло. Мы теперь ноль. Осталось жрать консервы и ждать смерти, вот и вся наша жизнь. Связи нет, радаров нет, ничего нет. И никто никогда нас не найдет: никто не ищет то, чего не терял.
– Ты хотел бы, чтобы у браконьеров на борту была буква «Б»? А у нас, у старателей, «С»? – спросил Василий. – И чтобы мы регистрировали свои позывные – вдруг нас потеряют таможенные патрули?
– Я ничего уже не хочу, только сдохнуть! – огрызнулся Гай.
– Тебе легче, когда ты ругаешься?
– Мне обидно! – выкрикнул Гай. – В кои–то веки напали на жилу – и на тебе! За один рейс мы могли стать богаче всех богачей Вселенной!
Василий оглянулся на красноватый песок, усыпанный, куда ни кинешь взгляд, глазуритом. Мириады плоских камешков самых разных цветов и оттенков, но одного химического состава, тут даже и лабораторного анализа не потребуется, мало ли они с Гаем держали в руках таких камней! То есть не таких, но похожих. Это, несомненно, глазурит, самый дорогой из драгоценных камней, доселе известных. Кулоны, броши, перстни и сережки с такими камнями могут позволить себе только очень богатые женщины и мужчины, известно три ожерелья в триста, пятьсот и шестьсот пятьдесят карат, но ни одно из них не принадлежит частному человеку, все в музеях, под усиленной охраной, так же как и отдельные камни весом от ста до двухсот карат. Здесь таких не видно, все камешки в среднем, если на глаз, карат по двадцать–тридцать, но каждый при этом – целое состояние.
И всё при этом ничего не стоит: они никогда этим не воспользуются, потому что никогда не выберутся отсюда. Василий понял это сразу, да и Гай наверняка понял, но не хочет с этим смириться.
Хорошо, что остались внутренние генераторы, позволяющие поддерживать системы жизнеобеспечения в уцелевших жилых отсеках. Впрочем, кто знает, насколько это хорошо – только растянет агонию.

Неделю или две Гай и Василий занимали себя тем, что обследовали корабль и пытались понять, нельзя ли восстановить один из генераторов. Пришли к выводу, который был им известен заранее: нельзя.
Но все же, как выразился Гай, убили время.
Дальше было еще хуже. Они давно уже просмотрели все имевшиеся в накопителях фильмы, прослушали всю музыку, прочли все книги. То есть Василий прочел: Гай предпочитал комиксы. И хотя емкость накопителей позволяла вобрать в себя всю когда–либо существовавшую информацию, но закачкой ее надо было заниматься, причем это стоило денег, легче было время от времени подключаться к сетям и скачивать что–то оттуда за сущие гроши. Теперь этого источника нет. Пришлось Василию приобщиться к комиксам, на что ушло всего несколько дней, а Гай с отвращением взялся читать, но признался, что его затошнило.
Они понимали, что им надо общаться друг с другом осторожно, по минимуму, чтобы отдалить момент наступления той Космической Ненависти, которая известна каждому, кто провел с другим человеком бок о бок много дней, ночей, месяцев и лет. Раньше они были заняты делом, сменяя друг друга на дежурстве, теперь этого дела не было. Поэтому каждый отсиживался в своем отсеке – играя в сто раз переигранные виртуальные игры, занимаясь на тренажерах, строя четырехмерные модели и т.п., сходясь вместе только раз в день, во время обеда, как и раньше.
– Что поделываешь? – спрашивал Василий.
– Ни хрена! – отвечал обычно Гай, даже если что–то поделывал.
Василий не реагировал на грубость: понимал, что Гай только того и ждет.
За время совместного старательства они обо всем уже переговорили, они все друг о друге знали, включая события последнего времени, перед тем, как они встретились: пятилетнюю отсидку Гая в одной из тюрем галактики «Голден Фиш» и расставание Василия с последней женой, причем женой любимой, но – не сошлись характерами, да и разница в возрасте семьдесят с лишним лет что–то значит…
Это были их болевые места, и, когда Гай за очередным обедом сказал: «Интересно, как там поживает твоя женушка?», – Василий понял: началось. Гай хочет ссоры. Не поддаваться. Промолчать. Или ответить что–то вроде: «Я думаю, нормально».
Но вместо этого язык будто сам выговорил:
– А как твой тюремный дружок? Наверно, скучает без тебя?
Гай словно бы даже обрадовался, вскинул на Василия повеселевшие, приободрившиеся глаза и медленно произнес:
– Я тебе говорил тысячу и один раз, что у меня не было в тюрьме дружка? Говорил?
– Нет, – так же медленно и раздельно ответил Василий. – Ты говорил это только тысячу раз.
Глаза Гая наливались зеленью, ладони стиснули край стола.
– Тогда считай, что это – тысяча первый и последний. Если ты еще хоть раз…
Василий собирался бросить едкую реплику насчет того, что, если у Гая не было дружка, зачем об этом твердить тысячу раз, но сдержался. Именно этого и ждет Гай. Не надо доводить до края. Надо уступить. Это было трудно, но Василий сумел преодолеть приступ жгучей неприязни и, весь сразу как–то обмякнув, буркнул:
– Извини. Я погорячился.
Ответного извинения не последовало. Нереализованная агрессия бурлила в Гае, он был недоволен таким исходом. И, помолчав, начал опять, подпуская в голос изрядную долю откровенного ехидства:
– Тебе хорошо, ты учился, читал много, вообще умный. Лежишь там и думаешь свои мысли. А мне, бедному, и подумать–то не о чем.
Василий промолчал.
– Я знаю, ты всегда считал меня тупым жуликом, – не унимался Гай. – Типа того, ему ничё не надо, только баблом забашляться, телку снять, кряка покурить, пивасика тяпнуть и семучек пощелкать!
Гай нарочно заговорил дремучим простонародным языком, который на самом деле ему вовсе не был свойственен, он пообтесался в жизни и был переимчив, хорошо понимал, где, когда и как следует себя вести, умел соблюдать правила стратума, в котором оказывался. Он знал, что это раздражало Василия.
Но Василий опять сдержался, тем более, что он закончил есть. Встал, поблагодарил Гая за компанию и удалился в свой отсек.
Вскоре ему послышался какой–то шум.
Он вышел.
– Персики! Мы любим персики! – задорно то ли пел, то ли кричал вдали Гай.
Василий обнаружил его в продовольственном боксе. Гай хватал банки, читал надписи и вопил:
– Почему, интересно, ананасов осталось семь дюжин банок, а персиков только три? Потому что наш Василий любит персики! Но я тоже люблю персики! Только я стараюсь по–честному! Я вижу, Вася берет персики, ладно, возьму ананасы или абрикосы. В следующий раз у Васи проснется же совесть, он поймет, что борзеет и возьмет ананасы, чтобы мне досталось немного персиков, только хрен–то вот, была охота удружать тупому лоху! Я лучше схаваю все персики, а уж потом перейду на то, что останется, а тупой Гай пусть облизывается!
– Перестань, – сказал Василий. – Если хочешь, я больше не возьму ни банки персиков.
– Не надо фраериться! Какой он добрый! Или хочешь сказать, что ты лучше меня? – Гай вперился в Василия глазами, цвет которых приближался уже к капуцианскому малахиту. Это была предпоследняя краска спектра его гнева, дальше была чернота и неуправляемость, Василию довелось это наблюдать в одном космо–пабе, зависшем между Игнией и Мабинором, когда Гай решил поучить уму–разуму компанию из пятерых старателей, задевших его неловкой шуткой. И, кстати, поучил, хоть с потерями для себя, но и всем пятерым изрядно досталось.
– Я не лучше, – процедил Василий. – Я просто предложил. Ты недоволен, я хочу восстановить справедливость.
– Ага! Значит, ты признаешь, что несправедливость была? С чьей стороны, корешок, шепни мне на ушко?
– С моей.
– Признался! И думаешь, тебе это так сойдет? Морду бьют за такую подставу, понял? Тебе не привыкать, тебе ведь била морду твоя Ванилья, когда ты начал рыдать, что она от тебя хиляет с третьей световой скоростью! Сам признавался!
Василий не мог вытерпеть этой подлости. Да, он признавался – как другу, как мужику, как… Да и само упоминание Ванильи резануло сердце.
– Не смей своим поганым ртом произносить это имя! – сказал он.
– О, тля! – радостно заорал Гай. – Он даже и ругается как учительница! И ведь не потому, что ты такой воспитанный, а знаешь, почему? Потому что ты хочешь меня уесть! И это второй повод начистить твое табло!
– А мне и повода не надо, кроме твоей мерзкой рожи! Она сама так и просится! – выкрикнул Василий, выбрасывая кулак вперед и с удовольствием чувствуя удар костяшек о твердую скулу Гая. Гай пошатнулся, но тут же выпрямился и напал на Василия.
Началась драка.
Оба были умелые бойцы, поэтому дрались недолго. Это только в кино дерутся по десять и больше минут, нанося такие удары, от которых каждый должен неоднократно скончаться. На самом деле два–три удачных попадания в жизненно важные органы, и вот уже оба лежат на грудах банок, ящиков и упаковок, морщась и еле шевелясь. Гай, опираясь спиной, начал вставать первым. Василий тоже поднимался. Гай обернулся и увидел на стеллаже стойку с лучестрелами. Красный индикатор на одном из них показывал, что оружие готово к бою. Гай протянул к нему руку.
– На здоровье, – Василий еле шевелил разбитыми губами. – Только если ты меня убьешь, останешься один.
– Я этого и хочу, – заверил Гай. – Зато проживу вдвое дольше за счет твоих продуктов, которые не придется схарчить тебе!
– Ты не проживешь и месяца, отравишься или застрелишься с тоски. И ты сам это знаешь, – сказал Василий.
Да, Гай это знал. Да и кто не знал, что такое Космическое Одиночество. Но соглашаться с очевидным ему не хотелось.
– Ничего, я дождусь, когда меня отыщут, – он направил лучестрел на Василия.
– Вероятность минус восемь в минус четвертой степени, – сказал Василий.
– Заткни хайло, умник! Что, страшно умирать?
– Нет. Наоборот, ты окажешь мне услугу. Сам я еще не готов, а ты выстрелишь и все кончится. Я отмучаюсь. Спасибо тебе, Гай.
Гай явно не ожидал такого поворота. Он от всей души хотел прикончить Василия, но вовсе не желал, чтобы тому было хорошо. А получается…
– Сволочь, – сказал он, швыряя лучестрел обратно на стеллаж. – Один–ноль в твою пользу. А это все мы поделим.
И они целый месяц – опять нашлось занятие – делили поровну продукты, предметы гигиены и все прочее, включая ручное оружие, хотя непонятно, зачем каждому по четыре лучестрела, две ультра–базуки и целых восемь волнометов. Волнометов, кстати, было семнадцать, на два не делилось, пришлось один уничтожить.
Наконец все было поделено и Гай заявил, что единственное желание, которое у него осталось – никогда больше не видеть Василия.
И они действительно не встречались полторы недели. Обедали у себя. В пространство не выходили – только душу травить.
Но однажды Василий услышал какое–то постукивание, доносившееся со стороны столовой. Выждав некоторое время, он пошел туда. Нет, Гай не обедал и не намекал тем самым, что готов вернуться к прежним совместным трапезам, он подбрасывал игральные кости–шестигранники. Одна из самых древних забав, известных человечеству.
– Я хочу отыграться, – сказал Гай. – Один–ноль в твою пользу, ты не забыл?
– Хорошо, сыграем. Но, может, во что–то другое? Более интеллектуальное?
– Если ты опять начинаешь меня злить, я в этот раз не промахнусь. Лучше месяц без тебя, чем три года с тобой, таким говнистым.
– Ладно, не буду говнистым. Играем в то, что есть.
– Ставки?
Василий пожал плечами:
– На деньги нет смысла, на глазуриты тем более.
– На продукты! Ты проиграешь все и сдохнешь естественной смертью. Такая маза меня устроит, я на одной мысли, что обул лоха, проживу всю оставшуюся жизнь!
И началась игра. Они притащили наборы продуктов, следя, чтобы все было одинаковое и в равном количестве, начали делать ставки и поочередно бросать два кубика. Банка против банки, пакет против пакета, коробка против коробки. Увеличивать ставки оба опасались. Выигрыши чередовались с проигрышами, то несколько раз подряд выигрывал Гай и бурно восторгался, то наступал черед торжествовать Василию, но он старался радоваться умеренно, чтобы не злить Гая.
Несколько суток подряд они играли, наслаждаясь новизной ощущений, азартом, они подначивали друг друга, переругивались, сердились и ликовали – и, возможно, никогда так не были близки друг другу. Но наступил момент протрезвления. Уставшие, охрипшие, с усталыми плечами, будто они грузили что–то тяжелое, со скрюченными в контрактурной судороге ладонями, они осмотрелись и увидели, что у каждого продуктов не убыло и не прибыло.
– Так и будет, – сказал Василий. – Генератор случайных чисел в бесконечности предполагает нулевой результат. Надо ограничиться или количеством бросков или временем. Тогда есть шанс, да и то в пределах одного сеанса игры, а потом…
– Разберемся! – прохрипел Гай, вставая и шаркающими шагами удаляясь в свой отсек.
Они отоспались, пришли в себя, и начали заново. Условились играть по десять часов с перерывом на обед. И ровно в девять вечера заканчивать.
Это привело к тому, что Гай к девяти часам оказался в выигрыше: три банки консервов, две упаковки галет, один гигиенический пакет. Он был счастлив.
На другой день ему опять повезло, добавилась одна банка, один пакет, две коробочки с концентратом. Гай сиял.
На третий день он проиграл две банки и три коробочки. И помрачнел.
Но на четвертый опять выиграл.
А на пятый опять проиграл.
Это длилось около двух лет. Они стали виртуозами: выяснилось, что и в кости можно играть умеючи. Поместить их определенным образом в ладонях, определенным образом встряхивать, бросать – все в рамках правил, но все чаще выпадали максимальные цифры, иногда бывало – по десять раз кряду у обоих. Правда, малейшее неловкое движение мизинца, доля секунды промедления, и – проигрыш одного, выигрыш другого.
Выигрыш Гая доходил до восемнадцати предметов, это был для него праздник, он даже запел старую тюремную песню:
Ваганка, все ночи, полные огня,
Ваганка, зачем сгубила ты меня?
Ваганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Непонятно, чем близка была ему эта песня: он никогда не бывал в Ваганке, межгалактической тюрьме для смертников, а потом, после отмены смертной казни, для бессрочников.
А самый крупный выигрыш Василия составил пятнадцать предметов, чему он нисколько не радовался. Он давно уже понял, что игра бессмысленна, но опасался предложить Гаю бросить ее: похоже, тот уже не мыслил без нее жизни.
Но вот однажды, когда в очередной раз они сыграли по нулям, Гай спросил:
– А когда мы начали?
Василий, следивший за ходом времени, ответил: два года назад.
– И какого черта? Ведь это голый номер! Ты ведь знал об этом? Знал?
– Догадывался, – уклончиво ответил Василий. – И даже говорил тебе об этом.
– Догадывался он! Говорил! Надо было яснее говорить!
Василий ждал вспышки гнева, но Гай, посидев некоторое время, встал и молча ушел.
Это насторожило Василия. На всякий случай он заперся в своем отсеке. На другой день, явившись в столовую, имея на всякий случай во внутреннем кармане волномет, он не увидел там Гая. Подождал около часа, Гай не явился.
– Ты где? – спросил Василий по переговорнику.
– Иди на! – послышалось в ответ.
Василий понял, что ресурсы общения исчерпаны. Надо учиться одиночеству.
Он когда–то увлекался релаксирующей медитацией и решил возобновить занятия, но уже более серьезно, так, как это делали древние йоги, доводившие себя до нирваны. Это было бы неплохо – впасть в нирвану, в состояние, которое одновременно и жизнь, и смерть, и вместе с тем, ни жизнь, ни смерть. Блаженное ничто, наполненное великим смыслом исчезновения смыслов.
Василий занимался каждый день по шесть–восемь часов, достигая все лучших результатов. Гимнастическая часть далась легче всего, но он уже стал ощущать и некоторую легкость духа. Это его приободрило: появилась реальная цель.
Однажды, занимаясь, он посмотрел в иллюминатор и увидел: Гай в скафандре сидит на красном песке и складывает камешки в кучки, сортирует их.
Василий включил связь и услышал:
– На этот камешек я куплю водный корабль, большой, как остров. А на этот – две дюжины разноцветных красавиц с Феминервы. На этот – настоящее персиковое дерево. Никаких аналогов, только настоящее. А к нему, конечно, сотню кубометров настоящей земли. Я закажу настоящий дождь. И может, увижу настоящего червяка…
Он сошел с ума, понял Василий. Он опасен. Но, как бы то ни было, его надо попробовать вылечить.
Надев скафандр, Василий вышел из корабля, держа наготове лучестрел.
Но и у Гая был лучестрел, который он тут же схватил, закричав:
– Не подходи! Это все мое!
– Гай, ты давно сидишь здесь. Это опасно. Надо отдохнуть.
– Ага! Я пойду отдыхать, а ты все это прикарманишь и притыришь! Скройся, не то стреляю!
Василий счел благоразумным уйти в корабль.
Семьдесят с лишним часов, до конца светового дня он наблюдал за Гаем. Начало смеркаться. Гай все так же сортировал камешки и бормотал, размышляя вслух, что он купит. Его пожелания, как и у всех людей, оказались ограниченными, тогда он пошел по второму кругу, словно забыв, что уже мысленно купил приобретаемое заново.
И вдруг он повалился на бок.
Все ясно, кислородное голодание.
Василий выскочил из корабля, побежал к Гаю.
Рука Гая потянулась к лучестрелу, но замерла: у него уже не было сил.
Несколько дней Василий выхаживал Гая, кормил, поил, веселил глупыми рассказами. И добился своего: Гай поправился не только физически, но и духовно.
– Если я опять рехнусь, пристрели меня, – мрачно сказал он.
– Нам просто надо быть вместе.
– Тогда я рехнусь еще быстрее.
Как–то, когда Гай заснул, Василий вышел в открытое пространство.
Оглядел россыпи бесценных глазуритов. Именно бесценных, то есть не имеющих никакой цены.
Он сел и стал составлять из них узор. Камешек к камешку, камешек к камешку…
– Похоже на рябуха, – услышал он голос и вздрогнул.
Гай стоял над ним и рассматривал то, что получилось. Действительно, похоже на рябуха, хотя Василий не собирался изображать что–то конкретное.
– Не руки, а крюки, – насмешливо сказал Гай.
И тоже взялся за камешки. У него рябух вышел намного лучше. Но и Василий подправил свою мозаику, его рябух тоже получшел. Они стояли, смотрели, сравнивали.
– Отстой! – оценил Гай творение Василия.
– У тебя не лучше, – обиженно отозвался Василий.
– Я с детства рисую рябухов и они выходят, как живые.
– А я пентавров умел лучше всех, – сказал Василий.
И начал выкладывать из камешков пентавра.
Гай занялся тем же.
Так они тешились несколько недель, заполнив все пространство возле корабля различными изображениями.
Но потом и это прискучило.

Как–то Гай сидел, выкладывая из камешков ровный ряд. А потом еще один. И еще один. И еще, еще, еще. К исходу дня у него получилась дорожка шириной около фута и длиной в два человеческих роста.
– Ну и зачем? – спросил Василий.
– Выложу тропинку и буду по ней ходить. А тебя не пущу.
– Я сам могу выложить тропинку.
– Моя по любому будет длиннее! – заявил Гай. – Спорим?
– На что?
– На все! На жизнь! Спорим, что моя дорожка будет длиннее, если выкладывать ее до тех пор, пока кто–то из нас не откинется. То есть ты.
– Ладно, – не утерпел Василий и принял вызов. – Даже с учетом форы я обгоню тебя уже через пару дней.
– Никакой форы, разрешаю построить столько же! А потом начнем.

Возможно, дальнейшее было безумием, но Гай и Василий не думали об этом. Они выкладывали свои дорожки днем и ночью, прерываясь только на сон и еду. То Гай обгонял, то Василий, то Василий, то Гай. Дорожки уходили все дальше, половину рабочего времени занимал теперь путь к тому месту, где накануне закончилась работа. Они стали брать с собой запасы еды, кислородной эмульсии, переносные колпаки, где ночевали…
Однажды Василий заболел. Как ни совершенны стали медицинские препараты, организм без ежегодных обследований и корректировок дает сбои. Неделю Василий пролежал в поту и бреду, а когда выздоровел и пришел к своей дорожке, почему–то надеялся, что Гай не уйдет слишком далеко, не воспользуется ситуацией. И ошибся: тот, наоборот, удвоил старания, его согбенная фигурка виднелась в полумиле отсюда.
– Думал, я буду тебя ждать? – захихикал Гай. – Нет уж, братец, тут вопрос жизни и смерти!
Василий стиснул зубы и начал работать так рьяно, что уже через неделю приблизился к Гаю, а еще через два дня почти догнал… А потом и перегнал. А потом его опять догнал Гай…

Через пару сотен тысяч лет на этой планете и в этом месте приземлился барражирующий корабль неочевидного наблюдения. Из него вышли двое. Один, поменьше, нагнулся, поднял горсть камешков и сказал женским голосом:
– Когда–то им не было цены.
– А теперь ими даже не облицовывают тротуары – слишком убого выглядит, – ответил мужской голос.
Они осмотрели мозаичные изображения.
– Какие–то существа, – сказала женщина.
– Да, что–то древнее, – ответил мужчина. – Я что–то подобное видел на картинках.
Потом они выбрели на дорожки и пошли вдоль них – осторожно, чтобы не повредить: каждая из дорожек была не шире человеческой ступни.
– Какие–то жмуравьи поработали? – предположила женщина. – Но зачем?
Дорожки тянулись через пологие холмы, ровные и одинаковые.
И вот они увидели две фигуры в скафандрах, лежащие друг возле друга, поперек, словно соединив собой две тропинки, одна из которых была на локоть длиннее.
– Дети? – удивилась женщина?
– Люди. Они были такие.
– Да, я знаю. Есть такие и сейчас, но я никогда не встречала их близко. А что они делали?
Мужчина, подумав, сказал:
– Вряд ли эти дороги имеют практическое или декоративное значение. Скорее всего, они соревновались.
– Да, наверное, - сказала женщина. - Они так лежат, что непонятно, кто победил.
– Оба, - сказал мужчина.