Фантастика 02. Ро Мао и Жюль Этта

Еще один фантастический р-з.
РО МАО И ЖЮЛЬ ЭТТА
Это случилось, давно, много десятков тысячелетий назад.
На далекой планете Вероломна существовали две равноуважаемые корпорации: Мани Текки и Копы Летти.

Это случилось, давно, много десятков тысячелетий назад.
На далекой планете Вероломна существовали две равноуважаемые корпорации: Мани Текки и Копы Летти.
Впрочем, пожалуй, стоит рассказать с самого начала.
А началось с того, что некий трансгалактический корабль, управляемый старым и мудрым капитаном Са Ва Офф, потерпел крушение, и выжили только трое: сам капитан, штурман Отдам и филюрщица Ива. Увидев землю, где сами по себе цветут яблони и груши, плывут приятные туманы над реками, светит нежаркое солнце, гуляют животные, исполненные очей, кушающие не друг друга, а только местную жирную траву, старик капитан прослезился от умиления и наказал Отдаму и Иве счастливо и бессмертно жить в этом раю. Бессмертно – потому что у обоих в телах бились регенерирующиеся сердца, прочие ткани тоже были восстанавливаемыми за счет особого питания, включающего в себя все необходимые для бессмертия компоненты.
Учитывая гибель прочих членов экипажа, припасов хватило бы надолго, практически навсегда. При этом Са Ва Офф категорически, на правах командира, запретил молодым людям трогать местные фрукты и овощи, не говоря уж о животных. Он знал, что вещества, содержащиеся в них, разрушат жизнеобеспечивающие системы Отдама и Ивы, а самое главное – нейтрализуют циркулирующую в крови субстанцию на основе бромистого кретила, которая вводилось всем дальнолетчикам во избежание сексуального дискомфорта.
И все бы хорошо, они ладно и мирно прожили так пару тысяч лет, левитируя над планетой, любуясь ею, но однажды некое летающее пресмыкающееся попало на корабль-ковчег, понравилось Иве, согрелось на ее груди, а потом соскользнуло на высокую крону яблони, выбрало спелый красный плод и с таким удовольствием хрустнуло им, что у Ивы вожделеющей оскоминой наполнился рот. Пресмыкающееся исчезло, вильнув на прощанье хвостом и как бы приглашая последовать за собой. Ива не удержалась, слетала за парой яблок – себе и Отдаму. Они вкусили, тут же в них забродили соки, уничтожившие действие бромистого кретила, Отдам и Ива увидели друг друга как мужчина и женщина. И, естественно, после нескольких лет голодухи, набросились друг на друга, и такой меж ними был яростный грех, что они свалились на заемлю, а Са Ва Офф, оставшись наверху, злорадно прокричал им, что назад пути нет, теперь народятся дети, которые будут вечно работать и убивать друг друга.
Так оно и случилось. Первенцы Коэн и Абель выросли, обзавелись хозяйством, то есть частной собственностью, а она ведет к прогрессу, но не доводит до добра, поссорились из–за пустяка, а дальше, как говаривали еще в достаринную старину: «Тот мастер, кто первым выхватит бластер». Первым выхватил Коэн. При этом, чем занимались их жены, история умалчивает. В истории записано, что Коэн обиделся на Са Ва Оффа, поэтому и прикончил Абеля. Устные же предания донесли другой сюжет: жена Коэна сказала ему однажды: «Почему у жены Абеля три ожерелья из мутраперла, а у меня только два? Неужели он богаче тебя?» Коэн ничего не ответил, пошел и убил брата, что гарантировало – теперь Абель не будет богаче. В этом сюжете все понятно и логично, нам он кажется более достоверным. Иначе какой–то абсурд: обидеться на одного, а прирезать другого.
Впрочем, жизнь вероломновцев всегда была несколько абсурдноватой.

Пошли бесконечные распри и войны по всей Вероломне, где люди стремительно плодились и размножались. Особенно ожесточенно бои велись за тот клочок земли, где, по преданиям, приземлился корабль обетованный, от которого давно уже не осталось ни частицы праха, и немудрено: его там никогда и не было, он по–прежнему зависал в небесах с одиноким и печальным Са Ва Оффом. Битвы были самоотверженными, кровопролитными и бессмысленными. Пожалев людей, Са Ва Офф послал своего виртуального двойника, только помоложе, с приятной внешностью. Он назвал его Крест–Ось, подразумевая, что двойник скрестит народы в примирительном единении и восстановит Ось мира. Но, увы, обезумевшие люди, скрестили его самого с двумя деревянными палками, прибив к ним гвоздями. Пришлось Са Ва Оффу забрать его обратно, плюнув, образно говоря, на людей.
А у тех еще больше разгорелась распря – явление Креста–Оси явилось дополнительным катализатором, но, конечно, не в нем было дело, а в тех, кто это явление либо признавал, либо отрицал, либо допускал частично. Теоретические споры перетекали в практическую плоскость, то есть опять–таки в войны. Занятно то, что, если уж люди были такими принципиальными приверженцами идей, они должны были прибегнуть к дискуссиям, диспутам, мирной соревновательности, а в результате – «кто прав, тот и молодец». Ничего подобного. Правота доказывалась не словами, не диспутами, а огнем и мечом, а впоследствии напалмом и ядерной бомбой, причем каждая сторона считала, что жарить неправых, вспарывать им животы и отшибать головенки их детишкам, есть дело благое – они же, сволочи, неправы!
Само собой, дело было не в теории, а в том, что на Вероломне повторилась вечная история: нехватка плодородной земли, чистой воды и вообще ресурсов. Вот из–за них, конечно, а не из–за идей и творилась вся заваруха – вплоть до описываемого нами времени.
А оно, то время, о котором пора наконец рассказать в связи с нашей историей, было уже довольно спокойным. Множество народов и языков постепенно интегрировали друг в друга, через пятнадцать тысяч лет осталось две мега–нации: народ Быд и народ Ло, а потом и они слились, образовав моноэтническое единство Быдло, к коему имели честь принадлежать теперь все вероломенцы.
И, в сущности, последними очагами потенциального антропогенного конфликта остались две конкурирующие корпорации, упомянутые в начале: Мани Текки и Копы Летти. Около половины вероломенцев служили у Маней, остальные – у Копов. Возникали локальные конфликты, которые в любой момент могли привести к тотальной войне, грозящей планете непредсказуемыми последствиями, как обычно говорится в таких случаях, хотя на самом деле последствия вполне предсказуемы. Просто страшно и не хочется думать о них, вот и отделываются агностицизмом.
Меж тем у Маней подрастал юноша Ро Мао, а у Копов расцветали дочь Жюль Этта и сын Гом Летт. Впрочем, Гом уже расцвел, окончил университет, и ему прочили в будущем место главы компании, а пока он был номинально старшим менеджером. Незадолго до его прибытия произошло объединение двух компаний внутри корпорации Леттов. Младший брат по имени Клава Коп Летт слил в доверчивые уши старшему брату, отцу Гом Летта, информацию о скором падении акций его компании, наивный брат стал спешно от них избавляться, а старший перекупал через подставных лиц. И отец Гом Летта разорился, после чего через четырнадцать лет скоропостижно скончался. Естественно, королева вместе с остатками активов компании, перешла к Клаву Коп Летту, став заодно его женой, что было вполне обычным и практичным в то время. Но Гом Летт прицепился к этому пустяку и доставал всех глупыми разговорами, косил под психа, сводил своими приколами нареченную невесту Похмелию, дочь старшего управляющего корпорации, имя которого история не сохранила, то ли Радий, то ли Полоний. Ну, пусть будет Полоний. На самом деле причины такого поведения Гом Летта заключались вовсе не в печали об отце, а в нежелании работать. К тому же, его ни с какой стороны не интересовала Похмелия, он был другой сексуальной ориентации, ему нравился креативный директор, моложавый Стебальт.
На фоне этих семейных неурядиц Жюль Этта росла, как одуванчик на полянке, без присмотра, зависала во всемирной, то есть всевероломенской сети, чатилась с многочисленными друзьями, тайком покуривала кряк и занималась любовью с метросексуалом Пар Рисом. Впрочем, любовь тут слово лишнее, Пар Рис скорее ей служил живым тренажером: она хоть и жила преимущественно в виртуальном мире, но потреблять любила все натуральное.
В доме Маней тоже было не все гладко. Ро Мао шлялся по улицам, как простолюдин, увлекался паркуром, глава семейства Кароль Литр, дед Ро Мао, голову сломал, кому передать дела, твердя о своей неспособности управлять гигантской корпорацией. На старшего сына Хотелло была плохая надежда: тот сначала проявил себя дельным управленцем и еще лучшим воякой, усмирив волнения в одной из дальних провинций. Но потом ему встретилась девица Взвесь Демона, и Хотелло, сочетавшись с ней документальным браком, натурально рехнулся, вобрав себе в голову, что жена должна принадлежать только ему. Вся Вероломна тайком потешалась над ним, дивясь такому архаичному поведению, недаром же слова «древность» и «ревность» фактически созвучны. Народ точно выразился в незапамятные времена: «Не бывает одной дырки для одной нырки», – имея в виду мышеобразное юркое животное нырку, которое, действительно, так устроено, что лезет во все дыры, когда хочет есть – и что в этом противоестественного? Но Хотелло этой поговоркой не мог утешиться, преследовал Взвесь Демону нудными попреками, а когда она стала отрицать очевидное – просто так, для юмора, он не понял шутки и как бы случайно прирезал ее лазерным ножом. С одной стороны, это нехорошо, с другой, дело сделано, не поправишь. Кароль Литр пожурил Хотелло и сказал, что теперь не может поставить его на свое место: могут не понять. Были у него еще три дочери с мужьями: Гонорилла, Урагана и Борделиа, вот между ними Кароль Литр решил все и поделить, но не сейчас, а потом – при условии его ненасильственной смерти. Естественно, дочки надышаться не могли на него и впятеро усилили охрану, Кароль Литр блаженствовал и даже почувствовал себя здоровее. На самом деле он обманул дочерей, что было вполне нормально в то время: делить корпорацию он не собирался, она должна была остаться мощной и монолитной.
Поэтому он присматривался к внуку Ро Мао, юноше хоть и взбалмошному, но честолюбивому. Он приставил к нему в компаньоны Сморкуцио, молодого человека новой формации: он и развлекаться умел, и дела не забывал, лихо тратил, но еще лише зарабатывал, специализируясь на промышленном шпионаже и рэкете.
Тем временем президент Вероломны Дюк Оскал объявил очередную инаугурацию: когда–то эта церемония ему так понравилось, что он повторял ее ежегодно вот уже тридцать семь лет подряд. Все готовились к торжественной церемонии, но, однако, в этих приготовлениях был и второй смысл: деструктивные элементы из обеих компаний решили, что самое время для провокаций. Надо учинить какую-нибудь бучу, сочинить какой-нибудь теракт, свалить все на конкурирующую корпорацию и под этим предлогом развязать кровавый и решительный бой. И уничтожить наконец досаждающих соперников. Естественно, Дюку Оскалу донесли об этих планах, но он не мог отказаться от торжеств, это выглядело бы проявлением слабохарактерности, чего он не мог себе позволить. Генетической памятью в нем жило изречение, залетевшее бог весть из каких галактик: «Жуй солому, а форсу не теряй!» Что означало: при любых обстоятельствах будь горд, изящен и привлекателен. Чтобы на тебя все смотрели. А Дюк Оскал это очень любил. Во время одной из предыдущих революций, лет сто с чем–то назад, его схватили и приговорили к расстрелу, Оскал кивнул и спросил: «А сколько будет расстреливающих?» Ему сказали: десять. Оскал огорчился, попросил: пусть будет сто, пусть это будут красивые женщины, и пусть они будут полуобнажены. Из уважения к кровавым заслугам Дюка, его просьбу удовлетворили. Утром он стоял у стены под ясным зеленым небом, тщательно одетый, побриженный, голубая кожа поражала симметричным узором глубоких пор (любая женщина захочет сунуть в любую из них шаловливый мизинчик), покров головы отливал благородной слизью осьмижопа, глаза вспыхивали багряной чешуей чубравого бракона, не говоря уж о чисто мужской встати, которая являла себя, подобно мифическому Володырю, готовому выйти из пучины зыбких недр.
Женщин вывели.
Они вскинули кваркобузы, навели на Оскала. Командующий крикнул: «Пли!»
И они пальнули – в командующего, а потом в гарнизон крепости, где все это происходило, а потом Оскал повел их и еще несколько тысяч перешедших на его сторону воинов в победный поход, названный «Великие сто дней». Возможно, эти сто дней понадобились не для боевых действий, а для того, чтобы благодарный Оскал успел расплатиться любовью с каждой расстрельщицей в своей походной кубытке.
То есть, если Дюк Оскал так смело рисковал своей жизнью, чтобы покрасоваться, то чужими жизнями для него рисковать было и того проще.
Все топ–менеджеры обеих корпораций чувствовали: будет жарко. Ожидая подвоха от противников, они удесятерили свои усилия, чтобы заполонить рынки своей продукцией, вытеснить конкурентов, они нарывались на взаимную агрессию, чтобы приблизить взрыв, потому что все устали от ожидания и напряжения.
Сорок четвертого числа седьмого весеннего месяца в доме Копов Леттов была утренинка в честь именин Клава. На ней заодно отрабатывались системы безопасности, обнаружения разрушающих устройств и одновременно закладка их же, это была подготовка к грядущему празднику у Дюка. Сморкуцио, изменив внешность, проник на эту утренинку, прихватив с собой напросившегося Ро Мао.
В тернистом саду играл музон, гости общались, развлекались, Ро Мао и Сморкуцио косили под своих, Сморкуцио даже наскоро поимел Похмелию, застав ее в отдыхальне, одинокую и почти обезумевшую от постоянных приколов Гом Летта. Были различные веселые конкурсы, в том числе эротическое лото, в ходе которого пары, выигравшие одинаковые номера, должны были показать навыки владения секс–гимнастики и секс–спорта – конечно, на любительском уровне, профессиональные показательные выступления предстояли потом, после удаления из сада несовершеннолетних. Тут–то Ро Мао и увидел Жюль Этту, выигравшую в лотерею какого–то хмыря из нижнего управленческого звена, не верящего своему счастью. Мать Жюль Этты не перечила участию дочери в этих играх, Полоний хотел было запретить падчерице, но вспомнил, что позавчера, накурившись кряка, он сам ее успешно домогнулся, поэтому решил не лицемерить.
Красота Жюль Этты потрясла Ро Мао. Ее мастерство и талант его покорили. Глаза его горели. Сморкуцио опасался, что он выдаст себя: хотя Ро Мао тоже поменял внешность, но известно же – при сильной эмоциональной возгонке начинают проступать подлинные черты подлинного лица. И они проступили. Жюль Этта, хоть и была увлечена, сумела разглядеть эти глаза, запечатлела в свою память лицо Ро Мао. И поняла, что влюбилась. Она оттолкнула от себя партнера, не боясь проиграть – ей стало все равно.
Тут кто–то из охраны заметил Ро Мао. Забили тревогу. Ро Мао и Сморкуцио пустились наутек, включив динамические ускорители, сигая одним прыжком сразу на сотню грейпфутов.
Им удалось скрыться.
Ро Мао после этого перестал спать, есть и мылиться. Это состояние хорошо известно на Вероломне, его давно и успешно лечат, но Ро Мао притворялся здоровым. Только Сморкуцио, верному другу, он признался в своих чувствах, прося хранить тайну. Тот поклялся и в тот же вечер, конечно, все рассказал Каролю Литру. Литр посмеялся, поклакал, курнул кряка и сказал: «Ничего, это возрастное, пусть потешится. Но не спускай с него глаз!»
Это был хороший совет но уже, увы, бесполезный: Ро Мао создал четыре свои копии и, пока Сморкуцио последовательно разоблачал их, пробирался к Жюль Этте. Само собой, они перед этим счатились в народных ресурсах, где легко быть онанимным. Ро Мао, не мудрствуя лукаво, запустил пароль: «Я, Ты, Лото, Спорт, Глаза, Любовь». И Жюль Этта тут же откликнулась: «Да. Палкон».
Ро Мао понял: это назначение свидания. Молодые люди, переживающие любовные страсти и не желающие лечиться (что позволялось в пубертатный период, но только на короткое время, потом применялись директивные или прямо насильственные методы), встречались в месте, называвшемся Палконом. Это архаичное наименование, происхождение его таково: когда–то сооружались клетки из крепких палок, потом сменившихся на металлические, влюбленные помещались друг напротив друга и томились взглядами, разговорами, взаимными чувствами. При этом, конечно, никакого контакта: смысл не в обладании, а воздержании. Прошедшие через такие ощущения говаривали, что это круче кряка.
Ро Мао и Жюль Этта провели друг против друга много времени, изнемогая, задыхаясь, истекая словами, взглядами, устричными всхлипами открывающихся и закрывающихся пор.
Они знали, что помимо медицинских средств лучшее средство от этих мук – брак. Терзаться хорошо раз, другой, третий, но потом наступает привыкание, потом ломка, это невозможно вынести – так зачем же до этого доводить? Можно, напротив, ускорить процесс: в следующий раз встретиться не на палконе, который так устроен, что не позволяет достичь друг друга – входы с противоположных сторон, выходов к любимому или любимой нет, а в специальных лав–загонах. Когда чересчур возбужденному человеку говорят «не загоняйся», то именно эти загоны имеют в виду. Влюбленный и влюбленная входят в замкнутое пространство, из которого невозможен выход какое–то время. Чем больше любовь, тем дольше испытание. Задача: находясь в непосредственной близости, не касаться друг друга, будучи при этом лишенными одежды. Если же кто–то из влюбленных не выдерживал и горячечно набрасывался, его (или ее) с презрением отталкивали (после совершившегося контакта): такая невоздержанность служила доказательством слабоватенькой любви.
Ро Мао и Жюль Этта, не откладывая, назначили свидание на другой же день, в одном из загонов зоны «В», славившейся жесткостью своих нормативов.
Что они пережили за долгие три или, по свидетельствам некоторых историков, целых четыре часа, не поддается описанию. Но они доказали свою любовь и после этого словно ошалели, не могли ни о чем думать, кроме друг друга. При этом, связавшись в сети, они решили больше не встречаться. Только тогда любовь их будет вечной, только тогда их души будут гореть и сиять, как это свойственно голодной душе, сытая же душа не горит и не сияет, она лоснится, как плюшевое кресло в гостевальне, которое протирают десятилетиями сотни праздных седалищ.
Ро Мао поведал Сморкуцио о том, что с ним происходит. А у того, человека мудрого, созрел некий план, и этому плану решение Ро Мао могло помешать. Дело в том, что на празднике в доме Копов Летти Сморкуцио снюхался со Стебальтом, чего он давно желал. Он предложил Стебальту перейти в корпорацию Маней за хорошие бонусы. Это укрепило бы корпорацию Маней, опрокинуло бы корпорацию Копов и прекратило бы вражду. Стебальт выдвинул встречное предложение: Сморкуцио переходит к Копам – тоже за солидные бонусы. И Копы опрокинут Маней, и наступит мир.
Не договорившись, они разошлись, чтобы подумать над встречными предложениями. И на другой день, как раз когда Ро Мао и Жюль Этта мучились в палконах, они встретились, и Сморкуцио поделился гениальной идеей:
– Послушай, Стебальт, похоже, наш Ро Мао вклепался в вашу Жюль Этту. Если они поженятся – что это будет значить?
– Что это будет значить?
– Что наши корпорации сольются. Мы с тобой поимеем тройные бонусы, потому что война обескровливает, а сотрудничество обогащает. Я хочу подсунуть Каролю Литру идею объявить на празднике Дюка о помолвке. Тогда не будет терактов, стрельбы и прочих неприятностей. Давно пора поумнеть! Мы разные производители, но потребитель–то у нас один. Мы за него сдуру бьемся, и это глупо. Один производитель – и единая потребительская масса, это же рай земной!
Стебальт сразу понял глубину идеи Сморкуцио и со своей стороны пообещал, что нашепчет матери Жюль Этты и Полонию о том, как одним махом разрубить все узлы и сфиналить все распри.
И вот будьте здоровы: такая подлянка со стороны Ро мао и Жюль Этты! Они не хотят встречаться, они хотят, видите ли, сохранить любовь! А кто будет думать о семье, о близких, о друзьях?
Встревоженный Сморкуцио тут же все рассказал Стебальту. Тот посоветовал: главное, чтобы Ро Мао оказался на празднике, а Стебальт со своей стороны сумеет убедить Жюль Этту, что Ро Мао там не будет, он, дескать, не выдержав, отправится искать встречи с ней, пользуясь тем, что все гуляют у Дюка. Поэтому для нее оказаться на празднике – самое безопасное в смысле сохранения любви. А если Ро Мао сообщит что–то другое, игнорируй: нельзя верить влюбленному!
То же самое решили сказать и Ро Мао.
Вот так и получилось, что Ро Мао и Жюль Этта оказались на празднике у Дюка и столкнулись лицом к лицу. Столкнулись причем не образно, а натурально, то есть соприкоснулись телами, чему способствовали Стебальт и Сморкуцио, одновременно пихнув их. Оказавшись в руках друг друга, Ро Мао и Жюль Этта не выдержали и буквально растерзали друг друга в любовной схватке на глазах у всех. Кароль Литр и Полоний со слезами на глазах объявили о скорой свадьбе, все страшно обрадовались, взрывные устройства были немедленно нейтрализованы, началось братание, а Ро Мао и Жюль Этта, всеми забытые, сидели в углу на полу и препирались:
– Не мог потерпеть, козел? – упрекала Жюль Этта.
– Сама дура, – без выдумки отвечал Ро Мао. – И чего я в тебе нашел?

Через неделю состоялась свадьба. Естественно, Ро Мао и Жюль Этта возненавидели друг друга, зато корпорации слились – на радость друг другу и Быдлу, которое устало выбирать между теми и этими. Теперь народ имел общий ассортимент, не отличающийся ни ценой, ни качеством, а над головными офисами корпораций убрали лозунги: «Мани Текки - супер, Копы Летти - пупер!» и «Копы Лети - супер, Мани Теки - пупер!»
Вместо них висят одинаковые транспаранты: «Все для человека, все для блага человека!»