Svyatoslav Loginov's Blog, page 32

Вот моя деревня

Пока ждали автолавку, подбил старух на воспоминания: какие деревни стояли в округе. А то идёшь по лесу и вдруг видишь старые саженные берёзы, остатки фундаментов... люди жили, а что за место -- бог весть.
Сидел, в блокнотик записывал: Сницово, Кузьминко (именно так), Левково, Осиповка, Угланы, Репушиха, Гребнёво, Лобково, Гришкино, Нивушки, Усыньево, Жирково, Найдёнка... Хутора: Лисий, Легусен, Починок... Фоминское поместье...
Какие названия, какие места, какая земля была!

Специалисты

Есть в интернете такой ресурс "В контакте", на который я порой захожу. И первым делом там загружается рекламка какого-то сайта знакомств. Мне предлагают найти на сайте свою любимую, жениться и жить долго и счастливо. Это почему-то не понравилось моей жене. Тогда мы зашли туда с её компьютера и от её имени (дело было в апреле, я ещё жил в городе). Оказалось, что ей предлагают найти на сайте любимого, выйти замуж и жить долго и счастливо. После этого осталось узнать, что предлагается нашему внуку... неужто тоже жениться? Так нет! На этом месте выплыла реклама средства против прыщей.

Умеют гады работать.

Птичка

Целый день полол чеснок и морковку. Вечером меня выгнала из борозды гроза. Побежал под застреху мыться дождевой водой. Замечательный тёплый душ. Потом в ближайший столб саданула молния и уронила меня в лужу. Пришлось мыться заново почему-то уже безо всякого удовольствия. Это уже второй раз, когда рядом бьёт молния и сшибает меня с ног. Представляю, как будут ликовать мракобесы, если с третьего раза меня таки пришибёт насмерть.

А по поводу мытья, вот огородный рассказ этого года, написанный в мае. Очень неприличный.

Святослав ЛОГИНОВ

ПТИЧКА

Май. Жара. Перекапываю огород. Весь в земле, липкий от пота и противокомариного спрея.

Всё, сил больше нет. Иду к дому, где под застрехой стоит бак полный воды. Раздеваюсь до без трусов, постанывая от наслаждения, поливаю себя из ковша дождевой водой. Потоки грязи стекают по ногам.

Чего стесняться? Дом мой стоит на выселках, никто меня здесь не увидит.

Серенькая птичка, размером чуть больше воробья, вылетает из кустов, садится на штакетину, склонив голову набок, смотрит на меня. Потом отчётливо произносит:

-- У-тю-тю!

Тоже мне, полиция нравов. Сама, небось, тоже без штанов, а туда же, мораль читать.

Во! Прос.

Наверное ответ на этот вопрос легко найти в интернете, но не с моими скоростями гуглить что-либо. Поэтому, вопрос:

а) Морковный сок вкусен и полезен. Я люблю морковный сок.
б) Гипервитаминоз по группе А неприрятен и попросту опасен.
в) С осени у меня остался мешок морковки. Тушёную и иным образом приготовленную морковь я не ем. Значит, остаётся пить сок.
Вопрос: Сколько сока в день можно выпить без вреда, но с пользой для здоровья?

Рождение рассказа

Пишешь рассказ (или повесть, или роман, это неважно). Есть сюжет, есть герои, имеется идея и авторская сверхзадача. Нет только рассказа. А потом, вдруг, -- раз! -- и рассказ готов, просто ещё не написан. Вот тут-то и возникает вопрос: а в какую минуту рассказ начинает быть? Для себя я ответ нашёл уже давно. Чтобы рассказ родился у него непременно должно быть название, хотя бы условное, и последняя фраза. Не финальная сцена, а именно последняя фраза.
Рассказ (или небольшая повесть), над которым страдаю уже месяц, представлял собой нечто аморфное. Но вчера у него появилось название, а сегодня -- последняя фраза. Последнюю фразу не скажу, а название, скорей всего, будет таким: "Никто и звать никак". Теперь осталось записать, сначала на бумаге, потом в файле.

ОЙ

Только что сделал замечательную опечатку: поБъёмный кран. Надо будет где-то использовать такую машину.

ГЕРОИ

Этот рассказ вполне себе закончен. Написан он был, как следует из даты на рукописи, 5-6 апреля 2009 года. А на следующий день я врубился в рассказ "Статуя великой богини" и про этот рассказик забыл. Так он и остался в рукописном виде. Теперь я его вытащил на свет. Кстати, рассказ на эту же тему и почти под таким же названием ("Герой") я пытался написать ещё в 1972 году. Но, вздумал работать под раешник, писать скоморошьим стихом, а поскольку я не поэт, то потерпел фиаско. А что получилось здесь, судить вам.

Святослав ЛОГИНОВ

ГЕРОИ


Собственного дома у людей, подобных Гвардо, не бывает. Это клинический факт, такой же, как жар при горячке. Живут такие люди обычно в придорожных гостиницах, а встречи назначают в провонявших кислятиной пивнушках и прочих малоаппетитных местах. Специфика работы, ничего не попишешь.

Тем приятней оказалось узнать, что Гвардо остановился в одном из тихих предместий, сняв комнату у безвредной, доживающей свой век старушки. Была она бездетной вдовой, а чем занимался её почтенный супруг, можно было с лёгкостью узнать у самой матушки Мэтт, хотя меня это отчего-то совсем не интересовало.

Гвардо, суровый и тяжеловесный, восседал среди хрупкого старушечьего уюта и в упор разглядывал меня. На столе перед ним традиционно стоял кувшин и щербатая глиняная кружка.

-- Воевал? – спросил он не слишком приветливо.

-- Приходилось.

-- Путешествовал много?

-- Довольно.

Гвардо кивнул.

-- На музыкальных инструментах играешь?

-- Балалайка, -- коротко назвал я.

-- Годится. Но, лучше бы, лютня.

-- Надо будет, и на лютне сбренчу.

-- Так вот мы все, -- мрачно произнёс Гвардо. – Бренчим. Ты сюда зачем пришёл?

-- Вопрос был из тех, что не требуют ответа, и я промолчал.

-- Бренчим… -- повторил Гвардо. -- Так вот, я сейчас скажу жуткую вещь: мы живём в препоганом мире.

Наверное, я должен был сказать что-то вроде: да кто ж этого не знает… -- но мне совершенно не хотелось произносить банальности, и я снова промолчал.

-- Не слышу ответа, -- напомнил Гвардо.

-- Мне покуда не попадалось ни единого дурака, -- отчеканил я, -- который был бы полностью доволен своим миром, своим временем и своим положением. Может быть, среди коронованных особ такие и встречаются, но я туда, извините, не допущен.

-- Хорошо сказано, -- согласился Гвардо, -- только я не об этом. Я о том, что весь наш мир создан искусственно.

-- Это тоже не ново. Зайдите в любую церковь или языческий храм, и правоту ваших слов немедленно подтвердят.

Я прекрасно понимал, к чему клонит мой собеседник, но прикидывался идиотом, вымучивая у Гвардо признание. Не люблю, когда на меня покрикивают: мол, не слышу ответа. Вот и пусть теперь вертится.

-- Нет, -- Гвардо, видимо, увлёкся своей ролью. – Бог или боги сделали бы настоящий мир, а у нас всё как есть фальшиво.

-- А что вам не нравится? Небо голубое, травка зелёная…

-- Вот именно! Травка зелёная, забор зелёный, моя куртка тоже зелёная. А в результате получается тоска зелёная! Трава в мае и в июле зелёная, но это совершенно разные оттенки зелёного цвета. Небо зимой не голубое, а белесое, оно выцветает от мороза, выбеливается на снегу! А у нас оно всегда равно голубое. Наш мир придуман, причём придуман бездарью, неспособной подобрать точное слово.

-- То, что вы говорите – ересь, -- предупредил я, -- причём весьма опасная. Любая власть и всякая религия относятся к подобным речам одинаково. Разница лишь в способе казни.

-- Мне можно, -- небрежно бросил Гвардо.

Я покачал головой, но ничего не сказал. В таких беседах, чем меньше произносишь слов, тем лучше.

-- Это действительно древняя ересь, -- произнёс Гвардо. – В начале было слово… Всё сущее поименовано, всё поименованное существует. И если кто-то произнёс или, тем более написал слово об ином мире, этот мир возникнет и будет существовать, даже если его создатель – полное ничтожество.

-- Даже у дикарей Ланго, -- напомнил я,-- подобные мнения считаются оскорблением древнего Крокодила, и нечестивца, как нетрудно догадаться, скармливают храмовым крокодилам.

-- Меня, как видишь, не скормили, -- усмехнулся Гвардо, -- хотя я не считал нужным скрывать свои взгляды. Я презираю Создателя и говорю это открыто. Пока он держит свою божественную волю при себе, мы можем худо-бедно существовать. В лесу растут не просто деревья, а осины и ольха, на лугу распускаются не абстрактные цветы, а лютики и ромашки. И небо бывает не просто голубым, а… вот, как сейчас, -- Гвардо кинул взгляд за окно. – Переменная облачность: до этого штампа наш Создатель покуда не додумался. Зато когда этот тип берётся за перо, или чем он там пишет, мир начинает сиять, как начищенная дворницкая бляха, и жить становится невозможно.

-- Почему вы думаете, что мы созданы писателем? Может быть, это просто ребёнок, и, когда-нибудь, мы повзрослеем вместе с ним.

-- Это не писатель, это графоман, бездарь, дурак! Ребёнок был бы гениально наивен, а тут на каждом шагу видна рука холодного сапожника, лепящего одно приключение поверх другого, на потребу таким же дуракам, что и он сам. А мы вынуждены кривляться просто потому, что кто-то выучил мерзавца письму.

-- Так не кривляйтесь, -- посоветовал я.

-- А ты попробуй! – Гвардо приподнялся, качнув стол. – Вот ты, зачем сюда явился?

-- Не знаю… -- я пожал плечами. – Где-то услышал, что вы собираетесь в новый поход.

-- Я никуда не собираюсь! Это он собирается писать новый роман, а я у него главный герой! Понятно теперь, почему я так вольно рассуждаю? Любой другой за такие разговоры отправился бы кормить храмовых крокодилов, а мне ничего не будет, я обязан дожить до финала и, скорей всего, перейду в следующий роман цикла. А ты сюжетом предназначен мне в спутники и погибнешь во второй части, потому что эта тварь непременно убивает друзей главного героя. Что, сладко?.. Хочешь – беги. У тебя ещё есть время, пока он не сел творить свою похабень. До тебя здесь уже были двое, и оба сделали ноги. Ты последний, у кого есть такая возможность, с утра он засядет за работу, и мы начнём покорно делать глупости и произносить суконные слова.

-- Предположим, я сейчас сбегу, и что будет тогда?

-- С утра он потащит меня в трактир, где мне в спутники напросится какой-нибудь идиот. Непременно с лютней. Наш автор ни черта не понимает в музыке, уши ему оттоптало стадо бешеных медведей, но навязанные им лютнисты преследуют меня повсюду.

-- Я не лютнист, я балалаечник. Поэтому завтра мы пойдём вместе. Кстати, вы не в курсе, куда и по какой надобности нас отправляют?

-- Представления не имею. Полагаю, этого он ещё сам не придумал.

-- Тоже неплохо. Только выходить надо пораньше, пока все трактиры ещё закрыты. А то ведь он затащит нас туда. Боюсь, он просто не умеет по иному начинать романы. А так ему придётся сходу браться за действие.

-- Договорились, -- согласился Гвардо. – Признаться, я терпеть не могу пива. А он заставляет пить его каждый день.

-- Я тоже пива не люблю, -- признался я. – Особенно, здешнего.

Гвардо придвинул кувшин и кружку.

-- У меня тут молоко. Молока хочешь?

На рассвете мы выходили из города. Всё было как обычно: штампы вперемешку с красивостями. Кто читал, тот знает. Куда и зачем мы шагаем, так и оставалось непонятным, очевидно, автор взялся за текст, не придумав внятного сюжета. Поэтому у нас ещё была возможность говорить о своём.

-- Я понимаю, -- негромко ронял слова Гвардо. – Не мне тягаться с Создателем, но я буду очень стараться, чтобы ты остался жив.

Я, молча, кивнул в ответ. Настроение было прескверным. Мне нравился простодушный гигант Гвардо, так много мнящий о себе. Будет очень жаль, когда он погибнет в предпоследней главе. Но не могу же я идти против воли Создателя. Главный герой романа – это я, и у Гвардо нет никаких шансов.

В дальний лес мы идём, там грибы маслята.

Вернулся из лесу. Усталый, но, между прочим, довольный. Красота невероятная. Начался вылет бабочки-адмирала. Огромная, чёрная, с белым и красным рисунком. Ещё немного -- десятки штук. Зато поголовье комаров и слепней подсчёту не поддаётся.
В лесу по полянам -- море колокольчиков. На припёке покраснела первая земляника. Пока -- отдельные ягодинки, но будет много. Черника налилась, но ещё зелёная. Малина "вызернилась"; судя по всему, будет её не обобрать. В брусничнике всё набело от цветов. Год обещает быть ягодным.
Грибов не нашёл: пяток маслят и горстка лисичек. Не поесть, а только понюхать. Но грибы -- дело наживное; пойдут дожди, пойдут и грибы.
На болоте накопал калгана. Теперь целый вечер чистить. Зато настойки хватит на несколько лет.
Ноги гудят, голова плывёт, остатки волос и борода выгорели до бела, морда красная и совершенно счастливая.

Старые тетрадки

Разбираю старые, распухшие от рукописей тетрадки. В основном -- черновики давно написанных и опубликованных рассказов. Но иногда попадаются отрывки незаконченных вещей, которые, судя по всему, закончены никогда не будут, потому что заврался или просто стало неинтересно. Один такой отрывочек на 10000 знаков набрал и сейчас кину сюда. Помню, что в городе есть ещё пара таких же огрызков. Стоит их переводить в файловый вид, или пусть не горят вместе с рукописями?
Данный отрывок не имеет даже названия. Предполагался вестерн, лихая приключенческая повесть. Белый воротничок, канцелярская крыса попадает на дикую планету. Написал начало, очень быстро остыл, и сейчас уже понимаю, что к вестерну не вернусь.
Когда сие писалось -- не помню. 2008 или 2009 год.

Святослав ЛОГИНОВ
ВЕСТЕРН




Рсогиф, хсисши!
Пыошфу фэтфепищ жимеф фирис

Целую минуту Елизар тупо разглядывал листок, на котором была каллиграфически выписана эта белиберда. «Рсогиф, хсисши!» Белиберда, записанная на листке… в самом первом значении этого слова; вот, даже прожилки видно. А быть может, это не листок, а лоскут тонко выскобленной кожи. В любом случае, что-то совершенно не приспособленное для письма.

Этот этнографический раритет был прислан ему неведомо кем и неведомо откуда и теперь лежал на столе, дразня своей нелепостью.

…жимеф фирис, -- очень умно.

В следующую секунду Елизар уже знал, от кого пришло нелепое послание. Он не понял, не догадался, он просто знал, словно прочёл на листке имя отправителя. Теперь недавнее недоумение казалось странным. Конечно, его запутала необычная форма послания: писать от руки на куске какой-то дряни, такого Елизар не ожидал, тут Артёмка сумел его удивить. Второй раз за последние тридцать лет.

Теперь Елизар взглянул на текст осмысленным взором. Попытался прочитать… не смог и принялся переводить. А ведь когда-то сам писал таким образом и читал, особо не затрудняясь, прямо с листа. И песни пел, вызывая жгучее любопытство приятелей и знакомых девушек.

Итф Гвефыно немиплой жун,
Уптфуоф пэуфсеги лсыфун…

Простенький детский шифр когда-то читался, а теперь изволь переводить. Когда-то… тридцать лет назад… немудрено и забыть.

Разумеется, ничего толкового Артём не сообщал, просто высунутый сквозь пространство и время дразнящий язык. Разве что коронной фразы не хватало: «Я твой старший брат, твой второй отец».

Елизар послал запрос, откуда пришёл странный подарок. Ответ состоял из ряда латинских букв, перемежаемых цифрами.

«Понятно, -- подумал Елизар. – Сбежал, братушка, на край света, думает там самоутвердиться. Как был пацаном, так и остался…»

Тридцать лет, которые Елизар не видел брата, срок не такой большой, но если учесть, в каком возрасте братья расстались, тридцатник растягивается едва не на всю жизнь.

Вообще, Елизар брата любил. В мальчишеских баталиях они всегда сражались вдвоём против остального мира, во всяком внешнем деле помогали друг другу, не особо вырабатывая стратегию, понимая даже не сказанное, как умеют понимать только близнецы. Но едва третий лишний исчезал из их жизни, начиналась форменная гражданская война. Мирно братья существовали только перед лицом внешней угрозы.

Виной всему были злосчастные пятнадцать минут, на которые Елизар родился раньше. По этой причине он считал себя старшим и требовал от Артёма послушания. В ответ Артём заявлял, что это он старший, просто потом их перепутали, а когда предъявлялась бирочка, какую повязывают на руку младенцу, принимался орать и называть брата выскочкой. Именно Артём, хоть и был младшим, ввёл в обход искажённую лермонтовскую строку. Что поделать, у кого меньше прав, тот и агрессивней.

Плюс ко всему, как-то само получилось, что со старшим были связаны надежды и чаяния родителей, а младший получился так, сбоку припёку и сверх программы. Конечно, его любили, учили и воспитывали точно также, как Елизара, тем не менее, он постоянно чувствовал себя обделённым. Ещё бы, у старшего имя какое – Елизар! А ему кинули, что осталось, словно кость собаке. Этих Артёмов вокруг, что одуванчиков по весне. Ещё бы Серёжей назвали…

Ничего удивительного, что Артём непрерывно бунтовал и против брата, и против родителей. Потом, в четырнадцать лет, после особо грандиозного скандала, выкидоны разом прекратились, Артём стал вежлив, ровен и послушен. Папа с мамой радовались, и только Елизар понимал, что ничего в душе брата не успокоилось. Понимал, но помочь не мог, да и не слишком хотел; те же пятнадцать минут старшинства требовали непременно подчёркивать свою значительность, указывая мальку его место.

День шестнадцатилетия братья встречали в кругу семьи… в пентагоне, как говаривал младший, намекая, что их всего пятеро, считая сестру, которая была старше на пять лет, и в дела братьев давно привыкла не вмешиваться. Но в такой день посидеть за праздничным столом она была обязана.

Два года назад такой же домашний праздник был омрачён мерзкой сценой. Четырнадцать лет – возраст получения подростком первых гражданских прав. Он может самостоятельно покидать Землю, получает доступ ко всем открытым источникам информации, имеет, хотя и ограниченное, право работы.

-- В тринадцать лет ты ещё дитя, в четырнадцать – гражданин, -- произнёс Елизар, когда заранее поставленный таймер звонкой трелью отметил минуту рождения старшего брата. – Вот так-то, мой малолетний братец, теперь ты понимаешь, с кем имеешь дело?

Артёму до четырнадцатилетия оставалось четверть часа, и тем обидней показался прикол. Семейное торжество обернулось дракой в присутствии родителей, чего не случалось даже в годы малолетства.

На этот раз хотя дата подходила ещё более серьёзная, всё протекало на редкость комильфо. Мама заранее ударилась в воспоминания, Ариадна, как простенько звали старшую сестру, подхватила разговор, и опасные четверть часа протекли мирно. Хотя, разумеется, Артём заметил взгляд Елизара, брошенный на часы. Один мгновенный взгляд но этого было достаточно, ведь близнецы, даже не однояйцовые, прекрасно умеют понимать друг друга без слов.

Артём дождался окончания маминых мемуаров, затем дослушал очень длинный, похожий на юбилейную речь, тост, пригубил шампанское и, пробормотав: «Я на минутку…» -- выбрался из-за стола.

Старшим могла показаться и показалось, что Артёму срочно понадобилось в сортир, и он впрямь вернётся через минуту. Один Елизар чувствовал, что в груди брата прорвался долго лелеемый гнойник, и не на горшок бежит Артём, а куда глаза глядят. Тогда Елизар мог выскочить из комнаты, остановить уходящего, но он остался сидеть за столом. Каким ни будь родство душ всё предугадать не получится. Порой и о самом себе человек ничего толком не знает, не умея предсказать, что отколет в следующую минуту.

«Побегает по улицам, поостынет и вернётся, -- решил Елизар. – Не на скамейке же ему ночевать».

Артём не вернулся.

Уже потом мама выяснила, что недоучившийся, хотя и совершеннолетний сынуля завербовался на строительство станции слежения на Минаксе, и в тот же день покинул Землю. До Минакса Артём не долетел, отстав от группы во время одной из пересадок. Далее след его затерялся на просторах галактики, где порядка куда как меньше, чем на доброй старой Земле, и где способны затеряться целые планеты, а не только такая крупинка, как шестнадцатилетний Артём Кулик.

И вот теперь, спустя тридцать лет, -- «Рсогиф, хсисши!» -- пишет Артём благополучному брату на листе инопланетного лопуха. – «Пыошфу фэтфепищ жимеф фирис».

А что, спрашивается, можно сделать?


* * *

-- Я понимаю ваше недовольство, но пассажирского сообщения с Альпеко не существует. Регулярного грузового – тоже… -- лицо администратора за прозрачной броневой плитой оставалось невозмутимым, хотя Елизару казалось, что собеседник издевается, нарочито вежливо и оттого особенно оскорбительно. Хотя, какие могут быть оскорбления, когда администратор не человек, а ликзер. Эти существа, внешне так похожие на людей, на издёвку не способны, подобные движения души лежат за гранью их понимания. Зато, как говорят, они способны наслаждаться ситуациями, не имеющими решения. Положение, в которое попал Елизар, относилось к разряду именно таких ситуаций. Надо лететь туда, куда ничто не летит.

-- Но ведь я как-то получил оттуда посылку!

-- Посылка была отправлена с почтовой капсулой. Капсулы мы получаем раз в неделю. Угодно, можем вас упаковать и отправить. Но боюсь, что при вашем обмене веществ путешествие закончится смертью.

-- Не понимаю! Есть станция межзвёздной связи, есть населённая планета, и нет возможности попасть со станции на планету! Чушь, нонсенс, реникса!

-- Да-да… -- ликзер за бронестеклом покивал лысой головой. – Ситуация прискорбная, но туда очень трудно летать. Если бы не добыча зисса, мои соотечественники вовсе прервали бы связь с этой планетой. А людей и представителей иных рас там и вовсе единицы. Если, конечно, не считать аборигенов. Но уровень их развития… вы же понимаете…

-- Нет, не понимаю! – отчеканил Елизар. – Я лечу в гости к брату, и представления не имею, что это за мир, какой зисс там добывают, и зачем, и сколько именно землян живёт на этой планете. Там живёт мой брат, и этого достаточно.

Вряд ли ваш брат живёт на самой планете. Если с орбитальной станцией связь затруднена, то… вы поймите, там добывают зисс, так что попасть туда трудно и небезопасно.

Елизар чувствовал себя неловко. Отправляясь в путь, он полагал, что вселенная всюду одинакова, а закрытые планеты, межзвёздные пираты и квантовые чудовища существуют лишь в приключенческих романах. А теперь, похоже, ему довелось столкнуться с типичной закрытой планетой. Только квантовых чудовищ не хватает.

Тем временем любитель безвыходных ситуаций ввёл в систему ещё какие-то условия и получил дополнительную информацию.

-- Можно сделать так! – радостно сообщил он. – Вы подписываете контракт сроком на пять лет, и за вами присылают специальный катер. Работа: год стажировки на орбитальной станции, затем три года – наземная база Альпеко, затем ещё год на орбитальной станции, но уже на руководящей должности. В случае продления контракта ещё на пять лет… ну, это, наверное, не интересно.

-- Мне это и так неинтересно. Я хочу съездить в гости, а вовсе не завербоваться на пять лет.

-- Ну… -- протянул администратор, в то время, как его шестипалая рука порхала над сенсорной панелью. -- Ну-у… Тогда даже не знаю… А вот, знаю. На одной из планет Обратного содружества имеется трое добровольцев, подписавших пятилетний контракт. Катер за ними прибудет через неделю. За это время вы вполне успеваете попасть на любую из планет Обратного содружества. На катере десять пассажирских кают, так что, полагаю, на орбитальную станцию Альпеко вы попадёте. Правда, у меня нет никаких данных о землянах, работающих на станции.

-- Это неважно, -- перебил Елизар. – Давайте координаты, куда прилетает ваш катер.


* * *


Чего только не сделаешь из любви к блудному брату!


Продолжения не будет

Счастье

Всё-таки, есть в жизни счастье.

Зной нестерпимый, равнина всхолмленная и лесистая. В иве покосы, да ширь поднебесная. Солнце нещадно палит. Логинов бедный из сил выбивается, столб насекомых над ним колыхается, жалит, щекочет жужжит.
Кошу на одной злости, потому что обед на плите ещё не готов, а вечером обещали дождь, и тогда уже не покосишь. И тут появляется соседка Нина и кричит: "Славка! Я баню истопила! Иди мыться!" И вот я в крошечной Нининой баньке. Кипяток шипит на камнях. Распаренным веничком бью по острекавленным ногам, по бокам, изъеденным слепнями и мошкой. А потом жёсткая мочалка и вода, горячая, как только кожа терпит. Следом -- холодной водой из ковша -- ОХ!
А дома -- серые щи с редькой и свежезаваренный чай с мелиссой.
Дождь начинает крапать, а мне хорошо, потому что счастье в жизни есть. Вот оно.