Max Frei's Blog, page 226
November 7, 2015
Смерть автора как альтернатива агонии читателя
/очень разрозненные пока заметки/
Издатели, маркетологи, продавцы, всё вот это вот, давно уже не посредники между автором и читателем, а заградотряды между ними (нами).
Проблема не в том, что они хотят многаденег – это нормальное желание для всякого производителя. Проблема в том, что они не умеют хотеть многаденег красиво. Не обучены держать лицо. В смысле, все эти так называемые «маркетинговые ходы» не то что прощёлкиваются с полпинка, а бросаются в глаза, захочешь - не развидишь. И выглядят, по большей части, даже не как обаятельно когтистые лапы властелинов-зла, а как трясущиеся от жадности брыли.
Другая проблема состоит в том, что у них, похоже, есть сверхзадача - препятствовать жизни во всей её великолепной сложности в пользу упрощения, этого вечного спутника небытия. Мне рассказывали, что работники книжных магазинов, ответственные за заполнение полок, не хотят новых имён. То есть, ВООБЩЕ НИКАКИХ новых имён, унесите пудинг, уберите его с глаз долой.
И окончательное решение всегда за ними. Они продают, точка.
Строго говоря, это не «другая», а первоочередная проблема. Но она почти целиком лежит в области невысказываемого, поэтому надо ещё крепко подумать, как о ней вообще говорить.
Ладно. Сейчас важно сказать, что заградотряды есть, имя им легион, и стоят они твёрдо, что твой мальчиш-кибальчиш это факт.
И когда прорываешься через эти заградотряды (в моём случае исключительно благодаря долгосрочной стратегии, выработанной давным-давно, двадцать лет назад, на основании простого принципа: пока тебя не принимают всерьёз, твои руки развязаны; в других случаях - по иным каким-нибудь, почти всегда неочевидным причинам), тень этих заградотрядов всё равно лежит на твоём челе, сколь бы высоким и вдохновенно бледным оно ни было. Если ты прорвался через них, значит, тебе пришлось играть в те же игры. Значит, ты тоже жаден, лжив и покорен, значит делаешь, чего скажут и когда скажут, вечно дрожишь в ожидании указаний и боишься выполнить их недостаточно тщательно, не угодить начальству и быть отлучённым от миски. По умолчанию считается, что так.
Дело, конечно, совершенно не в том, что это «обидно». А в том, что подобная убеждённость обесценивает авторский текст, хотим мы того или нет. Многие читатели, кстати, хотят. Обычно неосознанно. И не со зла. Просто им легче жить с уверенностью, что глубоко тронувший их текст – просто результат подённой работы батрака, пристроившегося у кормушки, а значит, насладившись всем этим сладеньким-уютненьким бла-бла-блаканьем, можно спокойно закрыть книжку и жить дальше, ничего не меняя, наслаждаясь торжеством своей унылой внутренней правоты, не выкупая уже неоднократно перезаложенную душу, потому что повода беспокоиться нет. Но это совсем отдельная тема, развёрнуто я её сейчас не потяну, и не потому что сложно, а потому что печально, скучно и бесполезно обо всём этом рассуждать. Я только хочу сказать, что «образ автора» часто становится дополнительной преградой между читателем и текстом, которым всего-то и надо – просто встретиться, без свидетелей. Но шансы у них исчезающе малы.
Что делать с заградотрядами в лице производителей и книготорговцев, я пока не знаю. Первое, что приходит в голову – вовсе без них обойтись. Но полное отсутствие посредников, производящих предварительный отбор и как бы легитимирующих всякий изданный текст в глазах публики, только кажется свободой. А на самом деле, полное отсутствие ориентиров делает процесс выбора настолько ресурсоёмким, что на само чтение сил уже не остаётся. Многие люди нуждаются во внешнем подтверждении правильности своего выбора; грубо говоря, «если это издали, значит это не совсем безнадёжная графомания, и если текст мне нравится, я не обязательно совсем дурак». Мне эта особенность человеческой психики может сто раз не нравиться, но глупо отрицать, что она существует. И действовать приходится с учётом её.
Ну, то есть, в идеале, книгоиздание должно бы перейти в руки трепетных филантропов, пекущихся не о выгоде, а о развитии литературы (и общественного сознания, которое является фундаментом для всего остального, хотим мы того или нет). Но отловить пару дюжин мультимиллиардеров, вставить им по дополнительному сердцу и принудить к благотворительному книгоизданию лично я, увы, пока не в силах. У меня даже лишнего тёмного подвала нет, чтобы их там запереть на время обработки.
Однако преграды, которые читатель выстраивает между собой и текстом самостоятельно, разрушить можно. Старым добрым дедовским постструктуралистским методом, известным под названием «смерть автора». (Нет, физическая совершенно не помогает, даже наоборот, потому что обсуждать моральный облик покойников, воздвигая тем самым дополнительные заградотряды между читателем и текстом, легко и приятно, ряды некрофилов-любителей со временем только растут.)
Смерть автора нам нужна в чистом, простом и ясном Бартовском смысле: написанное и написавший не имеют никакого отношения друг к другу. Даже когда на самом деле имеют, всё равно не имеют, точка.
Такой подход возвращает сокровенный смысл процессу чтения, в ходе которого читатель слышит голоса Духа, а не привычный унылый бубнёж собственного скептического ума, то и дело перебивающий условно занимательный бубнёж чужого дяди-тёти, в который превращается текст, автор которого не был предварительно умерщвлён в сознании читателя.
Издатели, маркетологи, продавцы, всё вот это вот, давно уже не посредники между автором и читателем, а заградотряды между ними (нами).
Проблема не в том, что они хотят многаденег – это нормальное желание для всякого производителя. Проблема в том, что они не умеют хотеть многаденег красиво. Не обучены держать лицо. В смысле, все эти так называемые «маркетинговые ходы» не то что прощёлкиваются с полпинка, а бросаются в глаза, захочешь - не развидишь. И выглядят, по большей части, даже не как обаятельно когтистые лапы властелинов-зла, а как трясущиеся от жадности брыли.
Другая проблема состоит в том, что у них, похоже, есть сверхзадача - препятствовать жизни во всей её великолепной сложности в пользу упрощения, этого вечного спутника небытия. Мне рассказывали, что работники книжных магазинов, ответственные за заполнение полок, не хотят новых имён. То есть, ВООБЩЕ НИКАКИХ новых имён, унесите пудинг, уберите его с глаз долой.
И окончательное решение всегда за ними. Они продают, точка.
Строго говоря, это не «другая», а первоочередная проблема. Но она почти целиком лежит в области невысказываемого, поэтому надо ещё крепко подумать, как о ней вообще говорить.
Ладно. Сейчас важно сказать, что заградотряды есть, имя им легион, и стоят они твёрдо, что твой мальчиш-кибальчиш это факт.
И когда прорываешься через эти заградотряды (в моём случае исключительно благодаря долгосрочной стратегии, выработанной давным-давно, двадцать лет назад, на основании простого принципа: пока тебя не принимают всерьёз, твои руки развязаны; в других случаях - по иным каким-нибудь, почти всегда неочевидным причинам), тень этих заградотрядов всё равно лежит на твоём челе, сколь бы высоким и вдохновенно бледным оно ни было. Если ты прорвался через них, значит, тебе пришлось играть в те же игры. Значит, ты тоже жаден, лжив и покорен, значит делаешь, чего скажут и когда скажут, вечно дрожишь в ожидании указаний и боишься выполнить их недостаточно тщательно, не угодить начальству и быть отлучённым от миски. По умолчанию считается, что так.
Дело, конечно, совершенно не в том, что это «обидно». А в том, что подобная убеждённость обесценивает авторский текст, хотим мы того или нет. Многие читатели, кстати, хотят. Обычно неосознанно. И не со зла. Просто им легче жить с уверенностью, что глубоко тронувший их текст – просто результат подённой работы батрака, пристроившегося у кормушки, а значит, насладившись всем этим сладеньким-уютненьким бла-бла-блаканьем, можно спокойно закрыть книжку и жить дальше, ничего не меняя, наслаждаясь торжеством своей унылой внутренней правоты, не выкупая уже неоднократно перезаложенную душу, потому что повода беспокоиться нет. Но это совсем отдельная тема, развёрнуто я её сейчас не потяну, и не потому что сложно, а потому что печально, скучно и бесполезно обо всём этом рассуждать. Я только хочу сказать, что «образ автора» часто становится дополнительной преградой между читателем и текстом, которым всего-то и надо – просто встретиться, без свидетелей. Но шансы у них исчезающе малы.
Что делать с заградотрядами в лице производителей и книготорговцев, я пока не знаю. Первое, что приходит в голову – вовсе без них обойтись. Но полное отсутствие посредников, производящих предварительный отбор и как бы легитимирующих всякий изданный текст в глазах публики, только кажется свободой. А на самом деле, полное отсутствие ориентиров делает процесс выбора настолько ресурсоёмким, что на само чтение сил уже не остаётся. Многие люди нуждаются во внешнем подтверждении правильности своего выбора; грубо говоря, «если это издали, значит это не совсем безнадёжная графомания, и если текст мне нравится, я не обязательно совсем дурак». Мне эта особенность человеческой психики может сто раз не нравиться, но глупо отрицать, что она существует. И действовать приходится с учётом её.
Ну, то есть, в идеале, книгоиздание должно бы перейти в руки трепетных филантропов, пекущихся не о выгоде, а о развитии литературы (и общественного сознания, которое является фундаментом для всего остального, хотим мы того или нет). Но отловить пару дюжин мультимиллиардеров, вставить им по дополнительному сердцу и принудить к благотворительному книгоизданию лично я, увы, пока не в силах. У меня даже лишнего тёмного подвала нет, чтобы их там запереть на время обработки.
Однако преграды, которые читатель выстраивает между собой и текстом самостоятельно, разрушить можно. Старым добрым дедовским постструктуралистским методом, известным под названием «смерть автора». (Нет, физическая совершенно не помогает, даже наоборот, потому что обсуждать моральный облик покойников, воздвигая тем самым дополнительные заградотряды между читателем и текстом, легко и приятно, ряды некрофилов-любителей со временем только растут.)
Смерть автора нам нужна в чистом, простом и ясном Бартовском смысле: написанное и написавший не имеют никакого отношения друг к другу. Даже когда на самом деле имеют, всё равно не имеют, точка.
Такой подход возвращает сокровенный смысл процессу чтения, в ходе которого читатель слышит голоса Духа, а не привычный унылый бубнёж собственного скептического ума, то и дело перебивающий условно занимательный бубнёж чужого дяди-тёти, в который превращается текст, автор которого не был предварительно умерщвлён в сознании читателя.
November 6, 2015
как горит огонь и работают другие
Больше всего на свете я люблю быть свидетелем подъёма духа в человеке. И совершенно неважно, с какого уровня стартовал этот прекрасный процесс, лишь бы стартовал.
И больше всего на свете я ненавижу всё, препятствующее этому процессу. То есть, получается, вообще почти всё!
Таков мой артистический темперамент, спасибо за внимание.
И больше всего на свете я ненавижу всё, препятствующее этому процессу. То есть, получается, вообще почти всё!
Таков мой артистический темперамент, спасибо за внимание.
November 5, 2015
November 2, 2015
ой! - что с тобой?
Магия (процессы, которые в рамках культуры, данной нам в стереотипах, можно называть "магическими") - это соблазнение мира. Инициатор процесса старается обратить на себя внимание реальности и убедить её вступить с ним в определённое взаимодействие, в идеале, сулящее удовольствие обеим сторонам (но где мы, а где идеалы).
С реальностью обстоит примерно как и с людьми - её можно соблазнить, не испытывая любви, почему нет, многие так делают. Но особого толка от этого не будет. Потому что, во-первых, невелико удовольствие. И, во-вторых, надолго этот роман не затянется. Реальность не дура, заскучает, развернётся и уйдёт. И всё.
Иллюстрацией такого кратковременного романа является так называемый "мистический опыт", то есть разные необъяснимые происшествия, которые почти со всеми случались в юности, на пике избытка дурной веселой витальной силы, а потом прекратились, вместо прощальной записки на подушке милосердно оставив подсказку, как придумать рациональное объяснение той небольшой части произошедшего, которая каким-то чудом осталась в памяти. Ну и придумали, и хорошо стали жить, с комсомольским задором неофитов презирая тех, для кого всё это драгоценное зыбкое необъяснимое по-прежнему не пустой звук.
С реальностью обстоит примерно как и с людьми - самые великолепные, незабываемые соблазнения всё-таки случаются по любви.
Любовь к реальности всегда взаимна, в этом смысле нам с ней повезло. Можно не бояться отказа. И шансы прожить вместе долго и счастливо, то есть, вечно и небессмысленно, в этом случае очень велики.
Самая большая заковыка однако с любовью. Потому что правильно выполнять это упражнение не умеет почти никто.
Любовь - это не мысли о любви. И не телесное притяжение. И не невозможность (на самом деле, просто сильное нежелание) остаться без объекта. Вот всё, абсолютно всё, что приходит нам в голову при слове "любовь", все эти наши культурные стереотипы и трогательные заблуждения - совершенно точно не она. А просто разные формы привязанности.
Любовь - это когда где-то в районе сердца развязывается (в идеале развязывается, на практике обычно просто немножко распускается) туго затянутый узел, и ты вдруг начинаешь ощущать, как сквозь тебя течёт весь этот невероятный непознаваемый мир, видимый и невидимый вперемешку (да йолки, они вообще суть одно, мало ли, что нам кажется), заранее готовый соблазниться. Реальность, на самом деле, только этого и хочет - быть соблазнённой по большой любви, в этом смысле нам с ней повезло ещё раз.
Магия (процессы, которые мы привычно называем магией, что бы на самом деле ни называли мы этим давным-давно сошедшим с ума и забывшим собственный смысл словом) в этой реальности штука чрезвычайно медленная, инерция материи уж больно велика. И зачастую именно поэтому недоказуема - поди доживи ещё до какого-то результата.
А любовь (не та, чей образ в том или ином виде живёт в наших бедных глупых начитанных головах, а данная нам в ощущениях развязанного узла в районе сердца) - это катализатор. Кому удастся хоть немного ослабить этот узел, тем будет владеть весь мир.
С реальностью обстоит примерно как и с людьми - её можно соблазнить, не испытывая любви, почему нет, многие так делают. Но особого толка от этого не будет. Потому что, во-первых, невелико удовольствие. И, во-вторых, надолго этот роман не затянется. Реальность не дура, заскучает, развернётся и уйдёт. И всё.
Иллюстрацией такого кратковременного романа является так называемый "мистический опыт", то есть разные необъяснимые происшествия, которые почти со всеми случались в юности, на пике избытка дурной веселой витальной силы, а потом прекратились, вместо прощальной записки на подушке милосердно оставив подсказку, как придумать рациональное объяснение той небольшой части произошедшего, которая каким-то чудом осталась в памяти. Ну и придумали, и хорошо стали жить, с комсомольским задором неофитов презирая тех, для кого всё это драгоценное зыбкое необъяснимое по-прежнему не пустой звук.
С реальностью обстоит примерно как и с людьми - самые великолепные, незабываемые соблазнения всё-таки случаются по любви.
Любовь к реальности всегда взаимна, в этом смысле нам с ней повезло. Можно не бояться отказа. И шансы прожить вместе долго и счастливо, то есть, вечно и небессмысленно, в этом случае очень велики.
Самая большая заковыка однако с любовью. Потому что правильно выполнять это упражнение не умеет почти никто.
Любовь - это не мысли о любви. И не телесное притяжение. И не невозможность (на самом деле, просто сильное нежелание) остаться без объекта. Вот всё, абсолютно всё, что приходит нам в голову при слове "любовь", все эти наши культурные стереотипы и трогательные заблуждения - совершенно точно не она. А просто разные формы привязанности.
Любовь - это когда где-то в районе сердца развязывается (в идеале развязывается, на практике обычно просто немножко распускается) туго затянутый узел, и ты вдруг начинаешь ощущать, как сквозь тебя течёт весь этот невероятный непознаваемый мир, видимый и невидимый вперемешку (да йолки, они вообще суть одно, мало ли, что нам кажется), заранее готовый соблазниться. Реальность, на самом деле, только этого и хочет - быть соблазнённой по большой любви, в этом смысле нам с ней повезло ещё раз.
Магия (процессы, которые мы привычно называем магией, что бы на самом деле ни называли мы этим давным-давно сошедшим с ума и забывшим собственный смысл словом) в этой реальности штука чрезвычайно медленная, инерция материи уж больно велика. И зачастую именно поэтому недоказуема - поди доживи ещё до какого-то результата.
А любовь (не та, чей образ в том или ином виде живёт в наших бедных глупых начитанных головах, а данная нам в ощущениях развязанного узла в районе сердца) - это катализатор. Кому удастся хоть немного ослабить этот узел, тем будет владеть весь мир.
October 31, 2015
chingizid @ 2015-10-31T22:40:00
Вот для этого, - говорю я, - и существуют блоги, чтобы сообщать человечеству простую правду о себе. Например, честно написать, что сегодня вечером мы занимались вудуизмом в супермаркете.
Перед этим мы ещё видели поле, на котором выращивают туманы, вдумчиво разглядывали жопу одного из коней Апокалипсиса (впряжённого в тележку) и хвалили выставку современного искусства, где демонстрировались работы, созданные духами здешних мест и одним специально приглашённым человеком, развесившим на деревьях нитки и гвозди; вполне ничего, кстати, работа, но ягоды можжевельника, листья шалфея и трагически увядающая декоративная капуста всё-таки оставили более сильное впечатление.
Обычный, словом, выходной день умеренно культурных людей, ну.
Перед этим мы ещё видели поле, на котором выращивают туманы, вдумчиво разглядывали жопу одного из коней Апокалипсиса (впряжённого в тележку) и хвалили выставку современного искусства, где демонстрировались работы, созданные духами здешних мест и одним специально приглашённым человеком, развесившим на деревьях нитки и гвозди; вполне ничего, кстати, работа, но ягоды можжевельника, листья шалфея и трагически увядающая декоративная капуста всё-таки оставили более сильное впечатление.
Обычный, словом, выходной день умеренно культурных людей, ну.
Дополнительный комментарий.
С возрастом, кстати, ровно то же самое, что с временами года. Я думаю, времена года - это вообще просто подсказка; нам очень повезло, что они у нас есть.
Я хочу сказать, чем старше становится человеческое тело, чем хуже оно справляется с обязанностями поставщика простых восторгов, тем более необходимой оказывается наша способность опереться на дух. И на тот набор тонких восторгов невидимой реальности, к которым у нас есть доступ. Тот, у кого подобного набора нет, умирает с окончанием половой и/или бурной социальной активности; полностью, или только отчасти, зависит от многих факторов, но большой разницы, на самом деле, нет.
Мой папа к своим восьмидесяти годам стал тоннами читать волшебные сказки и начал каждую ночь летать во сне - снова, как было в детстве. Это делало его очень счастливым, а меня тогда, помню, удивляло чрезвычайно - неужели такой малости может быть достаточно для счастья?! Но это только на первый взгляд, малость, а на самом-то деле, отличный результат. У папы всегда была отличная интуиция; он вообще был очень живучий и очень гармоничный человек (гармония и живучесть - вещи взаимосвязанные; это, надеюсь, понятно).
Мы не так давно говорили с другом WH о том, как важен культурный бэкграунд для подростка. Просто чтобы к тому моменту, как через тебя, не спросив разрешения, даже не предупредив, попрёт бешеная дурная сила, иметь хоть сколько-нибудь годный инструментарий для внутреннего описания этого процесса и, если можно так выразиться, намеренного возвышения собственных переживаний. От смутного томления плоти много больше пользы, когда мы можем считать его вдохновением, страстью, или вселенской тоской. Или ещё как-нибудь красиво назвать, а потом честно стараться ответить за слова, вести себя соответственно, расшибая лоб обо всю эту вашу так называемую "реальность", самозабвенно заливая собственной живой кровью первое в своей жизни белое пальто, самое великолепное и невыносимое, другого такого уже не дадут.
Быть подростком - это вообще ужас кромешный, но быть подростком без мощного культурного бэкграунда - кратчайший путь к стремительному скотоморфированию, а для неподдающихся этому процессу - к самоуничтожению, вот я о чём.
И ровно так же важен культутрный бэкграунд для старика. Потому что когда слабеющее тело оставляет тебя наедине с духом, уму жизненно необходима возможность как-нибудь привлекательно себе это описать. И, уцепившись за это описание, сделать первый шаг в сторону внетелесной жизни, на этом этапе обычно очень пугающей.
Потому что иначе страх смерти придётся перешибать болью, достаточно интенсивной и утомительной, чтобы уход показался желанным. Всякий, кто стоял на этом краю, знает, что это действительно работает. Но назвать идеальной такую технику спокойного, не панического ухода, конечно, нельзя.
Перечитывать волшебные сказки и летать во сне куда как лучше. Папа всё-таки был гений. У меня за всю жизнь столько шляп не было, сколько надо бы по этому поводу перед ним снять.
P.S.
С этим самым культурным бэкграундом такая засада - "мощным" его делает вовсе не степень нашей начитанности-наслышенности-насмотренности, а только тот факт, что на него отзывается наше сердце. Проще говоря, если мы любим всё вот это вот, оно станет для нас спасательным кругом. А если любим только наполненное знаниями себя, никакого спасательного круга у нас нет, хоть с ног до головы дерридой обложись.
Из этого постскриптума вытекает вполне ожидаемый вывод: главное - это растить своё сердце. Воспитывать в себе способность любить. Никогда заранее не знаешь, что её разбудит, но что-нибудь - непремено. Не бывает так, чтобы к такому простому, в сущности, замку на всём свете не нашлось ни одного ключа.
Я хочу сказать, чем старше становится человеческое тело, чем хуже оно справляется с обязанностями поставщика простых восторгов, тем более необходимой оказывается наша способность опереться на дух. И на тот набор тонких восторгов невидимой реальности, к которым у нас есть доступ. Тот, у кого подобного набора нет, умирает с окончанием половой и/или бурной социальной активности; полностью, или только отчасти, зависит от многих факторов, но большой разницы, на самом деле, нет.
Мой папа к своим восьмидесяти годам стал тоннами читать волшебные сказки и начал каждую ночь летать во сне - снова, как было в детстве. Это делало его очень счастливым, а меня тогда, помню, удивляло чрезвычайно - неужели такой малости может быть достаточно для счастья?! Но это только на первый взгляд, малость, а на самом-то деле, отличный результат. У папы всегда была отличная интуиция; он вообще был очень живучий и очень гармоничный человек (гармония и живучесть - вещи взаимосвязанные; это, надеюсь, понятно).
Мы не так давно говорили с другом WH о том, как важен культурный бэкграунд для подростка. Просто чтобы к тому моменту, как через тебя, не спросив разрешения, даже не предупредив, попрёт бешеная дурная сила, иметь хоть сколько-нибудь годный инструментарий для внутреннего описания этого процесса и, если можно так выразиться, намеренного возвышения собственных переживаний. От смутного томления плоти много больше пользы, когда мы можем считать его вдохновением, страстью, или вселенской тоской. Или ещё как-нибудь красиво назвать, а потом честно стараться ответить за слова, вести себя соответственно, расшибая лоб обо всю эту вашу так называемую "реальность", самозабвенно заливая собственной живой кровью первое в своей жизни белое пальто, самое великолепное и невыносимое, другого такого уже не дадут.
Быть подростком - это вообще ужас кромешный, но быть подростком без мощного культурного бэкграунда - кратчайший путь к стремительному скотоморфированию, а для неподдающихся этому процессу - к самоуничтожению, вот я о чём.
И ровно так же важен культутрный бэкграунд для старика. Потому что когда слабеющее тело оставляет тебя наедине с духом, уму жизненно необходима возможность как-нибудь привлекательно себе это описать. И, уцепившись за это описание, сделать первый шаг в сторону внетелесной жизни, на этом этапе обычно очень пугающей.
Потому что иначе страх смерти придётся перешибать болью, достаточно интенсивной и утомительной, чтобы уход показался желанным. Всякий, кто стоял на этом краю, знает, что это действительно работает. Но назвать идеальной такую технику спокойного, не панического ухода, конечно, нельзя.
Перечитывать волшебные сказки и летать во сне куда как лучше. Папа всё-таки был гений. У меня за всю жизнь столько шляп не было, сколько надо бы по этому поводу перед ним снять.
P.S.
С этим самым культурным бэкграундом такая засада - "мощным" его делает вовсе не степень нашей начитанности-наслышенности-насмотренности, а только тот факт, что на него отзывается наше сердце. Проще говоря, если мы любим всё вот это вот, оно станет для нас спасательным кругом. А если любим только наполненное знаниями себя, никакого спасательного круга у нас нет, хоть с ног до головы дерридой обложись.
Из этого постскриптума вытекает вполне ожидаемый вывод: главное - это растить своё сердце. Воспитывать в себе способность любить. Никогда заранее не знаешь, что её разбудит, но что-нибудь - непремено. Не бывает так, чтобы к такому простому, в сущности, замку на всём свете не нашлось ни одного ключа.
October 30, 2015
парфюмерный диалог
- Самый лучший зимний аромат - Монталевский Chocolate Greedy. Куда ни зайдёшь, все тебя сразу любят, сами не осознавая почему. А на самом деле просто потому что от тебя уютно пахнет тёплой сладкой сдобой.
- А летом?
- А летом примерно то же самое, только половину присутствующих от тебя смутно подташнивает, а все остальные твёрдо уверены, что сейчас из-за тебя растолстеют.
- А летом?
- А летом примерно то же самое, только половину присутствующих от тебя смутно подташнивает, а все остальные твёрдо уверены, что сейчас из-за тебя растолстеют.
Много невиданных событий
Во-первых, чуваки опять сожгли овсянку. Причём в каких-то промышленных количествах. Весь город вечером пах горелой кашей. Понравилось им, надо понимать.
Во-вторых, друг мой забурился куда-то в глубокую жопу интернета в поисках картинок с котикамиа то своих мало, нашёл там текст "какой вы киногерой" и практически силой заставил меня его - что вообще делают с тестами? - сдают? решают? проходят? Да, точно. Пройти. Может быть, вообще впервые в жизни; впрочем, точно не помню.
Но штука не в этом. А в том, что там такие какие-то дурацкие безобидные вопросики с ответиками. Ну типа выбираешь квадратик какого-то цвета, пасту из шести предложенных блюд, дурацкую цитату про полный чудес, бла-бла-бла, мир (потому что остальные предложенные фразы ещё глупее). Ещё что-то такое же утипусечное. А потом тест тебе пишет: "Вы - Ганнибал Лектор". Блин. Ничто не предвещало.
Больше никаких тестов в интернетиках, никогда. Они там чота какие-то шибко проницательные.
В-третьих, Котовская, котёнок, стырила у меня чайную ложку. Лиха беда начало. Кротко жду исчезновения рыбной вилки и фруктового ножа, потом подброшу ей брошюру о правилах жрательного этикета. Знать бы только, на каком языке.
В четвёртых, мы вырезали из большого яблока яблочного монстра. Такого же, как из тыквы, только из яблока. Ну, то есть, как - мы. Мне разрешили присутствовать при операции и дали съесть всё вырезанное (мозги! мозги!) Сейчас я вставлю в монстра свечку, поставлю его на подоконник и погашу в доме свет. Трипищити.
Во-вторых, друг мой забурился куда-то в глубокую жопу интернета в поисках картинок с котиками
Но штука не в этом. А в том, что там такие какие-то дурацкие безобидные вопросики с ответиками. Ну типа выбираешь квадратик какого-то цвета, пасту из шести предложенных блюд, дурацкую цитату про полный чудес, бла-бла-бла, мир (потому что остальные предложенные фразы ещё глупее). Ещё что-то такое же утипусечное. А потом тест тебе пишет: "Вы - Ганнибал Лектор". Блин. Ничто не предвещало.
Больше никаких тестов в интернетиках, никогда. Они там чота какие-то шибко проницательные.
В-третьих, Котовская, котёнок, стырила у меня чайную ложку. Лиха беда начало. Кротко жду исчезновения рыбной вилки и фруктового ножа, потом подброшу ей брошюру о правилах жрательного этикета. Знать бы только, на каком языке.
В четвёртых, мы вырезали из большого яблока яблочного монстра. Такого же, как из тыквы, только из яблока. Ну, то есть, как - мы. Мне разрешили присутствовать при операции и дали съесть всё вырезанное (мозги! мозги!) Сейчас я вставлю в монстра свечку, поставлю его на подоконник и погашу в доме свет. Трипищити.
October 29, 2015
Окончательно оформилось
Тёплое и светлое время года - время безусловного торжества живой плотной телесной жизни. Всё это цветение, опыление, клеточное деление, плодоношение и прочий половой восторг природы. Вся эта наша свобода от дополнительных хлопот, связанных с выживанием - можно ходить голышом и спать под открытыми небом; понятно, что мы так не делаем, но препятствия тому социальные, а не материальные, тело знает, что в принципе такое возможно, дополнительная страховка ему не нужна, весь мир, следовательно, принадлежит ему, и даже пугающая его (не нас самих, а только тело, предпочитающее видеть, что происходит вокруг) тьма приходит совсем ненадолго. Только что был закат, и - хлоп! - уже опять рассвело.
Поэтому многие из нас так любят лето (я, собственно, тоже). Летом мы ощущаем себя живыми без дополнительных усилий. И иллюзия безопасности среды, на которую так легко ведётся наше тело, летом многократно сильней. Летом она общедоступна, эта иллюзия. Не захочешь, а всё равно поведёшься.
Когда приходят холод и тьма, иллюзии безопасности среды делается кирдык. Окружающий мир демонстрирует нам свою безусловную готовность к умиранию и как бы намекает, что нам тоже неплохо бы взяться за ум и заняться примерно тем же. А мы не хотим! Кто ж такого добровольно захочет - отказаться от торжества жизни. Не психи же мы совсем.
А ведь на самом деле, зима - время торжества настоящей подлинной жизни. То есть, духа. Когда тело притихло и отплозло на кухню есть утешительный суп при искусственном ламповом свете (малый обязательный набор "Иллюзия безопасности, сделай сам", спасибо за него техническому прогрессу), на сцену выходит дух. То есть, он никуда с этой сцены не уходил, просто летом труднее было его заметить. Материя торжествует так громко, что других голосов не слышно. А они есть. Они всегда звучат. Просто когда материя испуганно умолкает, у нас появляется шанс услышать другие голоса. В большинстве случаев, совсем исчезающий, малый, почти равный своему отсутствию шанс. Но он всё равно есть.
И смысл главного праздника конца осени - Сайман, День Всех Святых, Хеллоуин, как ни назови - он о стирании границ между плотной телесной реальностью и тайным тонким миром, условно говоря, волшебства, по большей части, умопомрачительно страшного, потому что в каждом, скажем так, нормальном человеке стоят предохранители, устроенные таким образом, чтобы к тонкому миру его не подпускать. Система безопасности там крутая: страх, тупость (т.е., неспособность воспринимать информацию, сколь-нибудь отличную от привычной), естественным образом вытекающий из этой неспособности скептицизм. Ну, в общем, чего зря болтать, в каждом из нас установлена та или иная модификация этой охранной системы.
Однако сейчас, когда в нашу часть обитаемого мира пришли холод и тьма, ворота в иную реальность останутся приоткрыты - не на день, не на неделю, а до первых подснежников, примерно на столько. Приблизительно так. И это огромное благо, потому что времени достаточно, чтобы хотя бы единожды за всю свою жизнь хотя бы одной ногой провалиться в эту бездонную пропасть, ничего не понять, всё забыть, но опыт есть опыт, даже неосознанный, даже такой. И это лучше, чем ничего.
Счастливого всем путешествия в мир духов. В смысле, хорошей зимы.
Ааааааауууууууууууыыыыыыы!
Поэтому многие из нас так любят лето (я, собственно, тоже). Летом мы ощущаем себя живыми без дополнительных усилий. И иллюзия безопасности среды, на которую так легко ведётся наше тело, летом многократно сильней. Летом она общедоступна, эта иллюзия. Не захочешь, а всё равно поведёшься.
Когда приходят холод и тьма, иллюзии безопасности среды делается кирдык. Окружающий мир демонстрирует нам свою безусловную готовность к умиранию и как бы намекает, что нам тоже неплохо бы взяться за ум и заняться примерно тем же. А мы не хотим! Кто ж такого добровольно захочет - отказаться от торжества жизни. Не психи же мы совсем.
А ведь на самом деле, зима - время торжества настоящей подлинной жизни. То есть, духа. Когда тело притихло и отплозло на кухню есть утешительный суп при искусственном ламповом свете (малый обязательный набор "Иллюзия безопасности, сделай сам", спасибо за него техническому прогрессу), на сцену выходит дух. То есть, он никуда с этой сцены не уходил, просто летом труднее было его заметить. Материя торжествует так громко, что других голосов не слышно. А они есть. Они всегда звучат. Просто когда материя испуганно умолкает, у нас появляется шанс услышать другие голоса. В большинстве случаев, совсем исчезающий, малый, почти равный своему отсутствию шанс. Но он всё равно есть.
И смысл главного праздника конца осени - Сайман, День Всех Святых, Хеллоуин, как ни назови - он о стирании границ между плотной телесной реальностью и тайным тонким миром, условно говоря, волшебства, по большей части, умопомрачительно страшного, потому что в каждом, скажем так, нормальном человеке стоят предохранители, устроенные таким образом, чтобы к тонкому миру его не подпускать. Система безопасности там крутая: страх, тупость (т.е., неспособность воспринимать информацию, сколь-нибудь отличную от привычной), естественным образом вытекающий из этой неспособности скептицизм. Ну, в общем, чего зря болтать, в каждом из нас установлена та или иная модификация этой охранной системы.
Однако сейчас, когда в нашу часть обитаемого мира пришли холод и тьма, ворота в иную реальность останутся приоткрыты - не на день, не на неделю, а до первых подснежников, примерно на столько. Приблизительно так. И это огромное благо, потому что времени достаточно, чтобы хотя бы единожды за всю свою жизнь хотя бы одной ногой провалиться в эту бездонную пропасть, ничего не понять, всё забыть, но опыт есть опыт, даже неосознанный, даже такой. И это лучше, чем ничего.
Счастливого всем путешествия в мир духов. В смысле, хорошей зимы.
Ааааааауууууууууууыыыыыыы!
