“– Сестра, разве можно появляться на улице в таком виде? – поинтересовался страж.
После революции все за одну ночь сделались братьями и сёстрами. Страна наполнилась поддельной "роднёй", знать друг друга не желающей; одни смотрели на новообретённых "братьев и сестёр" со страхом, другие с гневом, третьи с подозрением, четвёртые свысока, наслаждаясь своим всесилием. И сейчас Лейле хотелось закричать: "Я тебе не сестра!"

Напомнила ему, что он всё ещё человек, что прежняя жизнь ещё не кончена, что в прохладной спальне с новеньким кондиционером Марьям ждёт, когда Амир вернётся домой. Тремя простыми словами сумела сказать, что мучение – лишь остановка в пути, что рано или поздно путешествие продолжится.

Они ехали молча – а со всех сторон мигали, плясали вокруг них, беззвучно ревели в уши разноцветные огни одиночества.

Так в семью приходила весть о смерти – с сумкой на молнии, полной осколков разбитой жизни, и с бумагой, требующей подписи.
Тебе ещё повезло, говорили ей. Тебя хотя бы предупредили. Не всем звонят заранее, некоторые узнают прямо там.
Она не чувствовала, что ей повезло. Она чувствовала себя пустой, как дыра в земле.

Скоро она поняла: воспоминания весят больше, чем решимость двигаться вперёд. Часть её осталась там, на неведомом кладбище, гнить вместе с безжизненным телом Амира.

Время не лечит раны, даже не сушит слёзы. Для настоящего горя время – бесплодная надежда на забвение.

Прошлое придётся навсегда похоронить в самом дальнем тайнике сердца. Прошлое ненадёжно, на него не обопрёшься; оно скользит и тает, словно весенний снег на мраморных ступенях.

У всех политических беженцев, которых приходилось встречать Неде, такой же взгляд – как у выживших в землетрясении: сами остались живы, но лишились всего, даже твёрдой почвы под ногами, и бредут теперь по жизни, сами не зная куда.

Справедливость не погибла, пока остаётся голос, чтобы кричать.”