“Но вот наконец и кладовые моих лисиц. Поодаль друг от друга, по одному
на сто метров, чуть видны над песком крохотные сухие кустики, не выше
суповой миски; они сплошь унизаны маленькими золотистыми улитками. На
рассвете фенек отправляется за провизией. И тут я наталкиваюсь на одну из
великих загадок природы.
Мой лис задерживается не у всякого кустика. Иные он не удостаивает
вниманием, хотя они густо унизаны улитками. Иные опасливо обходит стороной.
К иным приступает деликатно - не объедает начисто. Снимет две-три ракушки -
и отправляется в другой ресторан.
Что это, игра? Может быть, он не хочет насытиться разом, хочет
растянуть удовольствие этой утренней прогулки? Нет, едва ли. Игра слишком
разумна, ее диктует необходимость. Если фенек станет наедаться досыта у
первого же кустика, за две-три трапезы на ветвях не останется ни одной
улитки. И так, переходя от одного кустика к другому, он уничтожил бы все
свое стадо. Но фенек осторожен и не мешает стаду плодиться. Ради одной
трапезы он обходит добрую сотню этих редких бурых кустиков, больше того - он
ни за что не снимет с одной и той же веточки двух улиток подряд. Он ведет
себя так, будто ясно понимает, в чем таится опасность. Ведь попробуй он
наедаться досыта, не заботясь о будущем, скоро и улиток не станет. А без
улиток не станет и фенеков.
Следы вновь привели меня к норе. Фенек сейчас дома, конечно, еще издали
заслышал мои тяжелые шаги и теперь в страхе ждет. И я говорю ему: "Лис,
дружок, мне крышка... но представь, мне и сейчас любопытно, как ты живешь и
что поделываешь..."
Стою в раздумье... да, видно, примириться можно с чем угодно. Не мешает
же человеку радоваться мысль о том, что лет через тридцать он умрет. А
тридцать лет или три дня... тут все дело в том, какой мерой мерить...”