Мэттью Пёрл–Тень Эдгара По 08

there’s always something I Left a Woman Waiting

Мэттью Пёрл–Тень Эдгара По 08

Вы, без сомненья, припоминаете, что я серьезно рассматривал пятерых или шестерых человек как возможные источники вдохновения По при создании образа Дюпена, и лишь потом отказался от них в пользу Дюпона.

Некий барон Шарль Дюпен был одним из них: французский поверенный, который, как утверждали, не проиграл ни единого дела, а кроме того похвалялся отдаленным родством с королевской фамилией, отчего и возник сей сомнительный титул. Многие годы он числился среди самых выдающихся юристов Парижа: его полагали героем за успешную защиту множества обвиненных, однако ж симпатичных правонарушителей. Он даже некогда был кандидатом на должность генерального адвоката, а округ «барона» едва не сделал его депутатом во время одного переворота во французском правительстве. Некоторые считали, будто он в защите своей применяет сомнительные тактики, и он вскоре отказался от работы вовсе и на время занялся иными предприятьями в Лондоне. Будучи там, в период, исполненный страха пред возможным бунтом, он принял присягу как «особо уполномоченный констебль» и в звании сем выказал немалое мужество, что дало ему возможность сохранять звание и далее — уже в «почетном» свойстве.

Все эти сведения собирались постепенно в ходе моих тщательных штудий французских периодических изданий. До моего отъезда в Париж было время, когда я преисполнился совершеннейшей уверенности в том, что Шарль Дюпен и есть основа Ш. Огюста Дюпена, и направил барону несколько писем, интересуясь дальнейшими подробностями его истории и описывая настоятельность ситуации в Балтиморе. Вскоре после сего, однако, я наткнулся на статьи, касавшиеся Огюста Дюпона, и теорию свою изменил. Когда Шарль Дюпен мне ответил, я отправил ему посланье с извинениями и объяснил свою ошибку.

Одно из французских изданий содержало в себе иллюстрацию — портрет барона Дюпена, — кою я изучил в деталях. Таким образом, человека, ныне пожимавшего мне руку, я знал, как своего старого друга. Вот когда в изумлении и тревоге я вскричал:

— Дюпен!.. Вы — Шарль Дюпен!

* * *

— Прошу вас, — великодушно молвил он в ответ, — зовите меня бароном!

Я отдернул руку. Мне хотелось немедленно сбежать, и я принялся озираться в поисках наилучшей возможности. Экипаж, доставивший меня сюда, ожидал в проломе кладки стен, однако овладеть им мне и в голову не приходило, поелику мой первый поимщик вернулся к нему и теперь сидел на козлах.

Ров вокруг Парижа представлял собою часть неприступных укреплений, выстроенных для защиты от будущих штурмов города. Он опоясывал все парижские предместья, и над ним были устроены бастионы для артиллерии, окруженные окопами и траншеями.

В таких вот устрашающих обстоятельствах Дюпен ныне заверил меня в полнейшей моей безопасности и пустился в объясненья: дескать, его соратник по фамилии Хартвик — так звали моего поимщика, задержавшего меня в Версале и определившего в свой экипаж, — просто желал обеспечить таким манером мое присутствие на этой с ним встрече.

— Хартвик самого Сатану переплюнет, а однажды он едва начисто не откусил человеческую руку, но при всем том человек он неплохой. Прошу вас его простить.

— Простить? Простить его на меня нападение? Боюсь, Дюпен, сего я сделать не смогу! — воскликнул я.

— Видите ли, познакомиться с вами — уже большое облегченье само по себе, — отвечал мне Шарль Дюпен. — Проведя столько времени в Лондоне, боюсь, давненько не слышал я, чтобы хоть единая живая душа правильно произносила мою фамилию, как истинный француз!

— Послушайте, мсье, — высказал ему я, хотя редкий комплимент моему французскому пришелся мне весьма по душе. — Не надо ко мне подлизываться. Если вы желали со мною говорить, почему не избрали какого-нибудь цивилизованного места в городе?

— Уверяю вас, мсье Кларк, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, как разделить с вами demi-tasse кофе. Но могу я звать вас Квентином? — Говорил он стремительно, что выдавало в нем великую страстность.

— Нет!

— Легче, легче. Позвольте же мне объясниться получше, мой добрый Квентин. Видите ли, на сем свете существует два сорта друзей: друзья и враги. В Париже я располагаю обоими. Боюсь, одной из сих компаний хотелось бы видеть меня на голову короче. Возможно, несколько лет назад я связался не с той публикой и пообещал им некие денежные суммы, кои, по тщательной и нелицеприятной математической оценке оказался не в силах предоставить. Я был беден, как крыса Иова. По счастию моему, едва не загремев в долговую яму, в Лондоне я располагал достаточной защитой, дабы сильно о сем не беспокоиться. Но сами видите, где я вынужден устраивать встречи, если мне вдруг захочется навестить Париж, — добавил он, обведя рукою окружавшие нас фортификации. — Вам же, брат Квентин, достаточно повезло, как я считаю, располагать неким собственным состояньем. Выгодные дела? Или родились с серебряной ложкой во рту? Впрочем, неважно.

Удивительно и несколько тревожно было видеть, как Дюпен из кармана сюртука извлек мои к нему письма. Если я приведу здесь описанье физической внешности барона, вы сами убедитесь, насколько трудно было отказать ему в беседе, невзирая на то непростительное обращенье, коему он меня подверг. Одет он был дорого — в кричащий, почти щегольской белый костюм и перчатки броской разновидности; в петлице у него был укреплен цветок, а сам он был безукоризненно причесан и носил тщательно ухоженные усы. Манишку его украшали брильянтовые запонки, часовую цепочку — какие-то сверкающие драгоценные камни, и каменьями же украшались два или три перстня у него на пальцах; однако к чести его он, похоже, не прилагал никаких усилий к тому, чтобы выставлять их напоказ. Сапоги его начищены были до того, что, казалось, поглощают все солнечное тепло. Он был театрален и располагал к себе; говоря коротко, он словно сошел с журнальной иллюстрации.

Больше всего манеры барона выдавали в нем избыток учтивости и благотворительной щедрости — под сим последним я имею в виду ту благотворительность, кою являют проституткам на улице, прихватывая парочку их к себе домой. Хотя он похитил меня и увез в заброшенную крепость, я поймал себя на том, что тревожусь, не показался ли пред ним грубияном. Я спокойно поинтересовался, как он отыскал меня в Париже.

— Среди тех, кого я до сих пор числю среди своих друзей, имеется несколько служащих полиции, довольно пристально надзирающих за приезжими из-за рубежа. В своем последнем письме вы упомянули, что станете искать здесь Огюста Дюпона, и я всего-навсего предположил, что искать его вы станете здесь. Бонжур подтвердила, что вы и впрямь здесь объявились. — Он улыбнулся прекрасной нимфе, коя теперь курила сигарету; она проследила за мною до «Кафе Белж» в тот вечер, когда состоялась рискованная игра Дюпона на бильярде.

— Как вышло, что ее зовут Бонжур? — тихо спросил я, словно бы стараясь, чтобы она не услышала. Призна́юсь, что даже посреди этой суматохи сей вопрос меня смущал. Меня, тем не менее, проигнорировали.

Одно ли имя зачаровало меня? Нет, не думаю. Выразительностью своего маленького рта и больших глаз она была прекрасна. Девушка не проявляла ни малейшей заинтересованности ни во мне, ни в том, что здесь происходит, но моей зачарованности сие не уменьшало.

— Я вполне уверен, что мы с вами теперь можем исполнить наш уговор, брат Квентин, — произнес барон, выдернув меня из отрешенности. Он развернул мои письма и предъявил их мне.

— Уговор?

Барон, разочарованно нахмурившись, меня упрекнул:

— Мсье. Уговор, согласно коему мы вместе разрешим загадку смерти Эдгара По!

Сила подобного заявленья едва не заставила меня забыть, почему сие невозможно.

— Но это ошибка, — сказал я. — Боюсь, что вы в действительности не являетесь моделью для историй По о Дюпене, как я некогда вывел. Я обнаружил истинного прототипа — Огюста Дюпона. Вы же прочли об этом в моем последнем письме, не так ли?

— Это ли вы мне поистине желали сообщить? Я решил, что о Дюпоне вы заговорили в шутку. Мсье Дюпон, я полагаю, уже начал свой анализ ужасной и неправедной кончины нашего возлюбленного По? И преисполнен решимости выцедить из нее все до дна?

— Э-э… Мы довольно глубоко погрузились в секретные исследования. Более ничего я вам сообщить не могу. — Я развернулся, вновь охваченный нетерпеньем, однако бежать было по-прежнему некуда. Готов признать — неким извращенным манером мне вовсе не хотелось избегать сего затрудненья. Меня волновало, что кто-то говорит о кончине По столь бесстрастно. Я слишком долго разговаривал о ней с Дюпоном, ничего не добиваясь взамен.

— Могу сказать, мсье Квентин, вы оказались в неловком положеньи, — сказал Дюпен. Он сложил вместе руки, словно бы в молитве, а затем и сжал ладони в два кулака. — Но истинный Дюпен — я. Я — тот, кого вы все это время искали.

— Вот так притязанье!

— Неужели? У англичан я — особо уполномоченный констебль. Что сие как не хранитель истины? Как поверенный я не проиграл ни одного дела, а сей аргумент обладает железной несокрушимостью. Что есть поверенный, как не глашатай истины? Кто подлинный Дюпен, если не защитник истины? Мы с вами оба поверенные, мсье Кларк; наши владенья — весь мир истины. Живи мы в те времена, когда Эней спускался в преисподнюю, мы бы тоже отправились с ним в подземное царство, дабы присутствовать при его аудиенции с Миносом, не так ли?

— Наверное, — ответил я. — Хотя обычно я занимаюсь ипотекой и ей подобным.

— Пора нам осуществить финансовый уговор, кой вы предлагаете в своем письме, требующем моих услуг, — и приступить. Мы оба извлечем из сего выгоду.

— Ничего подобного я не сделаю. Я уже сказал вам — я лоялен Огюсту Дюпону. В него я верю безоговорочно.

Бонжур бросила на меня быстрый упредительный взгляд.

Дюпен вздохнул и скрестил на груди руки:

— Дюпон уже давно пребывает в замешательстве. У него обострение болезни, кою мы можем поименовать прецизионность, а она висит мертвым грузом на всем, что бы он ни предпринимал. Да он сродни старому умирающему художнику, что лишь в уме у себя продолжает делать вид, будто он тот творец, коим был прежде. Марионетка собственного рассудка.

— Полагаю, вас сие интересует из-за денег, коими вы смогли бы уплатить долги, — с негодованьем произнес я. — Огюст Дюпон — вот первоначальный «Дюпен», мсье барон, сколь бы вы ни принижали его своими оскорбленьями. Вам повезло, что его сейчас нет с нами.

Барон сделал ко мне шаг, и следующие его слова медленно просочились из сомкнутых уст:

— И что бы этот ваш Дюпон сделал, окажись он здесь?

Мне хотелось сказать ему, что Дюпон раскроил бы ему череп надвое, но я не вспомнил подобающего французского выраженья, равно как не сумел убедить себя, что сие правда. Шарль Дюпен, равно сияя усами и драгоценностями, ухмыльнулся и велел Бонжур сопроводить меня к экипажу.

Девушка взяла меня за руку хваткой удивительно крепкою, как у Хартвика, и повела прочь по рву. В Париже мужчины едва ли потребны для деятельности общества. К сему моменту я уже видел женщин без присмотра мужчин — модисток, возчиц огромных телег, мясников (сиречь мясниц), молочниц, интриганок и менял; даже подавальщиц в банях. Однажды в Балтиморе мне довелось услышать оратора, защищавшего права женщин, который доказывал с пеною у рта, что если бы женщины занимались мужскими делами, они были бы добродетельнее. Теперь предо мною была молодая особа, коя с радостью бы с сим не согласилась.

Мы удалились от барона так, что он не мог уже нас услышать. Я повернулся к Бонжур:

— Зачем вы служите его прихотям?

— Вам дозволили говорить?

Странно было слышать подобное от юной дамы, казавшейся на несколько лет моложе Хэтти, — причем голосом настолько хриплым, что он более подобал ветхому старцу, и столь же магнетическим.

— Полагаю, что нет, но Бонжур… госпожа… мадмуазель. Мадмуазель Бонжур, вам следует всячески остерегаться сего человека.

— Вы лишь желаете спасти свою шкуру.

Сие было бы разумнее всего, как мне представлялось, — однако самосохраненье не было первым из моих помыслов. В блеске ее глаз зримо виделась самостоятельность духа, к коей я мгновенно испытал расположенье. Единственным изъяном на гладкой коже ее лица был шрам — или, вернее, вмятинка, — что вертикально пересекал ее губы, протягиваясь выше и ниже их и вместе с ее улыбкой образуя довольно чарующий крест.

— Приближаются! — закричал по-французски голос где-то над нами. К своему хозяину бежал Хартвик с длинной подзорной трубою в руке.

— Нас обнаружили! — возопил Дюпен. — Быстро в экипаж!

Очевидно, кто-то из менее дружелюбных друзей барона отправился на его поиски. Все мои спутники бросились к экипажу.

— Скорее, осел, сматываем удочки! — рявкнул Дюпен, пробегая мимо.

Я увидел, как Хартвик, стоявший подле экипажа, рухнул при звуке выстрела и неуклюже преткнулся на камнях. От него донесся вопль:

— Дюпен! — но слово сие замерло у него на устах. Когда его безжизненное тело перевернули на бок, общим взорам явилось багровое пятно на месте его уха.

Глаза мои отметили сей ужас, и тропа к экипажу стала круче; я споткнулся и съехал вниз по откосу рва. Полагаю, расцениваться сие могло и как стратегическая уловка, дабы я отъединился от своих захватчиков. В действительности же, ноги мои подкосились от вида пистолета, извлеченного бароном Дюпеном. Бонжур метнулась ко мне.

— Оставь его! — приказал Дюпен. После — мне: — В следующий раз, быть может, мы встретимся где-либо в более благотворных для наших общих интересов обстоятельствах и без нынешних препон! А тем временем — ступайте и да обрящете вы славу, брат Квентин!

Да. Я сознаю, что читателям моим помстится фантастическим произносить подобное, когда в вас стреляют, а ваш главный подручный лежит бездыханный, вы же карабкаетесь вверх по склону рва, однако я сообщаю ровно то, что произошло.

Я поднял голову, наблюдая. И незамедлительно почувствовал, как меня спутывают по рукам и ногам и резко влекут куда-то вниз. Тело мое скатилось комом — я понял, что на меня бросилась Бонжур. Одну руку мою она прижимала к земле своею. Вообразив, как за мною сейчас наблюдала бы Хэтти, я ощутил мимолетный укол совести и соблазна и попытался выскользнуть из-под нее, но тщетно. Я не мог не содрогнуться от легкости, но неколебимости ее тела.

— Лежать, — прошипела она по-английски. — Даже когда я уйду. Ясно?

Я кивнул.

Затем она оттолкнулась и последовала за бароном в экипаж, не удостоив меня более ни единым взглядом. Лошади их кинулись в пролом. Несколько минут спустя среди укреплений загремели копыта и колеса другого экипажа. Последовали новые выстрелы, направленные в удаляющийся экипаж барона. Я прикрыл голову руками и не шевельнулся, когда со всех сторон на меня дождем осыпались каменные осколки.

* * *

Спасение мое явилось в виде фиакра германских путешественников, приехавших осмотреть укрепленья; они любезно дозволили мне отправиться с ними в Париж.

Разумеется, мне отчасти хотелось немедленно бежать к Дюпону и рассказать ему, что стряслось. Но пользы бы сие не принесло. После встречи с Шарлем Дюпеном я понял одно: все перепуталось. Истинный аналитик не желал помогать ни за какое вознагражденье, а шарлатан, вроде этого «барона», выказывал слишком уж рьяное желанье сделать вид, будто помогает, за невеликие деньги. С таким же успехом я мог больше никогда не видеть Огюста Дюпона.

Выяснилось, что мой сопровождающий из Версаля был прав: агенты полиции действительно следили за моим жильем в Париже. Вскоре после того случая мои запасы наличности стали иссякать, и я переехал в пансион подешевле. По прибытии туда я обнаружил двух офицеров полиции, вежливо меня дожидавшихся, дабы записать мой новый адрес местожительства.

Решенье мое избегать в дальнейшем Дюпона изменилось всего два дня спустя, когда над сапогами моими трудился чистильщик. Мне случилось проходить мимо будки, и владелец ее с типичною французской учтивостью слегка поклонился мне и показал, что обувь моя запылилась. У меня с собою была газета. За скамьею чистильщика было установлено большое зеркало, дабы хозяин, чистя обувь клиента, мог читать его газету. Мне рассказывали, что в Париже существует разновидность чистильщиков, за многие годы научившаяся читать газетный шрифт в зеркальном отраженьи, дабы спастись от скуки. Я не верил, что в себе можно выработать подобный навык понимания слов, эдаким образом вывернутых наизнанку. До того дня.

Я быстро перелистывал страницы, но тут меня остановил чистильщик:

— Переверните страницу назад, любезный мсье? Что, Шарль Дюпен опять в Париже? Да его тут травят похлеще дикого зверя в лесу. Так люди говорят.

С этими словами я перевернул страницу и обнаружил следующую поразительную заметку — платное извещенье:

Прославленный адвокат и поверенный Шарль Дюпен, за всю свою карьеру не проигравший ни единого дела, был нанят одним из первых граждан Америки [полагаю, сие означало — мной] для разрешения тайны, окружающей смерть любимейшего и блистательнейшего гения сей страны, создателя множества литературных шедевров Эдгара А. По. Более того, Шарль Дюпен послужил основой и тезкой знаменитого персонажа «Дюпена» из историй г-на По, включая «Le Crimes de la Rue Morgue» — рассказа, широко известного как на английском, так и на французском языках. Чувствуя необходимость почтить уважением сию связь, Шарль Дюпен отправился в Соединенные Штаты и ровно через два месяца, начиная с сего дня лета 1851-го, раскроет загадочные обстоятельства смерти По совершенно и окончательно. Мсье Дюпен вернется в Париж, его родной город, после щедрого вознаграждения и возвещенья его новым героем Нового Света…

Я ощутил, как у меня стискивается горло. Мне следовало вернуться к Дюпону немедленно.

* * *

Я не мог покинуть континент, оставив Дюпона полагать, будто я предал его, наняв Шарля Дюпена, как он бы наверняка подумал, прочтя сие извещенье. И впрямь, он бы не мог не провести связь со мною. Даже некоторые выраженья в газете были моими — барон похитил их непосредственно из моих писем. Я лишь надеялся, что Дюпон не видел сего выпуска. Я велел кучеру гнать к жилищу Дюпона, вбежал в ворота и промчался мимо привратницкой.

— Постойте! Эй! — Консьерж замахнулся на меня, но не достал. Я ринулся вверх через две ступени. Дверь Дюпона была отворена, однако внутри никого не оказалось.

Судя по запаху, газовый рожок над его кроватью недавно зажигали, а посреди ложа валялась газета. То был выпуск «La Presse» — не той газеты, кою я читал в будке чистильщика, — но раскрыта она была на том же извещеньи. Иные предметы — бумаги и прочее — были сдвинуты к изножью кровати. Я вообразил, как Дюпон медленно садится, одной рукою расчищая неизменно загроможденную поверхность своего покрывала, а другой сжимая газетный лист, и глаза его от подобного зрелища заволакивает — что? Ярость? Огорченье? Что он мог испытать, прочтя о найме барона Дюпена? Он уже приговорил меня за предательство.

— Мсье! — В дверях стоял консьерж.

— Вы! Только вздумайте мне помешать! — закричал я, подхлестываемый гневом на барона Дюпена. — Я покидаю сегодня Париж, но сначала я должен найти — и я найду — Огюста Дюпона. Вы немедля сообщите мне, где он, ибо в противном случае вам придется иметь дело со мной!

В ответ он покачал головой, и я уже чуть не вогнал свой кулак ему в подбородок, но тут он пояснил:

— Его здесь нет. — Он едва переводил дух. — Внутри, то есть! Мсье Дюпон съехал, вместе с вещами.

* * *

Дальнейшие расспросы явили мне, что лишь за несколько минут до моего прихода консьерж лично помог мсье Дюпону вынести багаж во двор. Случилось это после того, как Дюпон изучил ядовитое газетное извещенье коварного барона. Вероломство, наверняка воображенное им с моей стороны, повергло его в меланхолию столь ошеломляющую, что он не мог долее здесь оставаться. Перед тем, как спуститься, я выглянул в окно квартиры — не видно ли где-то его следов.

От пансиона отъезжал экипаж, как я заметил, груженный сверху кофрами. Безуспешно пытался я докричаться до возницы, чтобы тот остановился, но экипаж выехал на улицу, и я мог лишь бессильно всплеснуть руками. Каково было мое удивленье, когда перед домом я не обнаружил и своего кучера, коему велел ожидать. Кипя от сего последнего оскорбленья, я был потрясен видом возвращающегося экипажа Дюпона — но то был вовсе не экипаж Дюпона; то есть, внутри сидел Дюпон, а сверху шатко громоздились его вещи, поэтому ныне владение оспаривать не приходилось, но и возница, и сам экипаж ранее были моими.

Лошади с топотом остановились предо мною.

— Хотел просто лошадок развернуть, чтоб сподручнее отъезжать было, мсье, — сообщил мне возница. — Чтобы время не терять.

Он слез с козел и открыл мне дверцу с другой от Дюпона стороны, но мне сначала хотелось встретиться с ездоком. Я обошел экипаж. Аналитик сидел, недвижимо уставясь в одну точку. Неужто лживые притязанья барона Дюпена на личность Ш. Огюста Дюпена возымели наконец такое действие на него, кое не могло сравниться со всеми моими посулами и соблазнами?

— Мсье Дюпон, значит ли это… намерены ли вы?..

— Опоздаете! — заорал возница. — На поезд к вашему кораблю, господа. Билеты сгорят. Садитесь, садитесь же!

Дюпон кивнул мне.

— Теперь время пришло, — сказал он.

Чашечку (фр.).

Эней — в античной мифологии защитник Трои, странствовал после ее падения и в Италии с помощью кумской сивиллы спустился в царство мертвых, где получил предсказание о своей судьбе и будущем своих потомков. Минос — царь Крита, после смерти вместе с Радаманфом и Эаком в Аиде судит умерших, держа в руках золотой скипетр.

Первое вольное переложение «Убийств на улице Морг» на французском вышло в июне 1846 г. в газете «Ла Котидьен» под названием «Смерть, беспримерная в анналах юриспруденции» и без указания авторства за подписью «Г.Б.». В октябре 1846 г. газета «Ла Коммерс» опубликовала его под заглавием «Кровавая загадка» тоже без указания авторства за подписью «О.Н.» (Old Nick, англ. старый черт — псевдоним журналиста Э.Д. Форга). Газета «Ла Пресс» подала на Форга в суд за плагиат из первой газеты, и в декабре 1846 г. он дело проиграл, хоть и утверждал, что «Ла Котидьен» также виновна в плагиате «американского автора». Форг подал на «Ла Пресс» ответный иск за клевету, и в ходе процесса неоднократно восклицал: «Вы не читали По? Читайте По!» — что вызвало к имени тогда малоизвестного автора немалый интерес в кругах французской творческой интеллигенции. Этот скандал с плагиатом был известен и самому Эдгару По. Первый легитимный перевод рассказа был сделан Изабеллой Менье в 1847 г. В целом, к 1897 г. произведения По издавались во Франции 34 раза.

Filed under: men@work