reading on and on
Собрание произведений by Андрей Николев
My rating: 5 of 5 stars
В модернистской этой “пасторали” из расхристанной невнятицы окказионализмов, из словесного хаоса, произвольно разбитого на случайные главы, иногда – прямо посередь фразы, – и едва ли не из сюрреалистической глоссолалии постепенно проступает полный распад не только нарратива, но и мышления, настоящий прото-постмодернизм. Это не только “строгий юноша” на спидах, но будет и покруче Платонова (хотя бы уже тем, что Егунов не заискивает перед совецким строем, не пытается подольститься к нему – вон у него даже “таблица с портретами вождей” пивом облита), прямо позднерусский (ну или раннесовецкий) извод Кеннета Пэтчена. Встречаются гениальные обороты и фразы, но текст вообще звонок и прекрасен, как нам давно не попадалось, только у некоторых известных ирландцев. Местами же бессмысленные не-всегда-аттрибутированные диалоги (на самом деле не важно, кто там что говорит, мужские фигуры все одинаковые, а женский стаффаж не играет роли) – практически как в пьесах Гэддиса, который его читать, разумеется не мог… ну или Саша Соколов, который не только мог, но и наверняка читал. Ну а обилие идиотских песенок в тексте напоминает, конечно, Пинчона (который тогда еще не родился).
Лучше же всего весь роман описывается одной его образной деталью, как голография:
“Тут случился момент, несомненно центральный в Сергеевой жизни: он увидел на хозяйской постели мещанистое одеяло, сшитое из лоскутков. Оно было несколько засалено, но все же лоскутки пестрели разными цветами, темные линии отделяли их друг от друга.
Сергей подошел поближе. Синий квадратик из диагоналевой материи едва ли не вел свое происхождение от жандармских штанов,
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
коричневый с белыми лилиями — от праздничной старушечьей кофты. Были тут лоскутки и девически нежные, розовые. Среди ситца блистал атлас, ночной бархат был приятен на ощупь.
Наклонившемуся Сергею показалось, что одеяло пахнет всего более котятами и чем-то даже не неприятным, а скорее историческим, напластованием поколений, кофеем, семейным счастьем.
Сергей водил пальцем по лоскуткам, путешествуя из одного цвета в другой. Попав на атлас, он судорожно вздрогнул: это действует так же, как если провести ногтем по обоям.”
Однозначно это гей-роман, конечно, но с гомоэротизмом там пусть разбираются писатели диссертаций, а мы отметим лишь наличие у главгероев “трусиков” (и только так):
“— А я против быта, — возразил Сергей, – к чему эти, знаете, поздравления, венчание, родственники, блины. Я бы поскромнее: невеста да два шафера. Или даже один шафер. Наконец, и невесту можно побоку.”
“Беспредметная юность” – виртуозная поэма ни о чем, очень хороша была б на сцене в сопровождении шумового оркестра кружек Эсмарха. Интересно, кто-нибудь уже догадался ее ставить?
А “Елисейские радости” очень хороши (потому что без понтов): “Нанюхался я роз российских, / и запахов иных не различаю”. Думаю, Михаил Щербаков должен был читать его очень внимательно. И до чего современно звучат его стихи 30х годов – или это просто поеты ничего нового не изобрели?
Inside Hitler’s Greece: The Experience of Occupation, 1941-44 by Mark Mazower
My rating: 5 of 5 stars
Наконец уже надо изучить пристальнее эту страницу истории приютившей нас страны. Мэзауэр, конечно, лучший, он пишет, как мало кто в рощах акадэма умеет, – про людей и для людей.
Занимательных фактов и фактоидов масса. Например, становится понятно, что практика граффити на стенах – не нынешнее изобретение. Всплеск пришелся на 2ю мировую и нацистскую оккупацию, когда граффити были единственым средством массовой информации, и с тех пор не сходил.
Вообще, конечно, книга очень полезная и для нынешних времен: например, соображения об “эвфимистическом” языке третьего райха (хотя на самом деле языке вранья) и любви к аббревиатурам (Lingva Tertii Imperii, по Виктору Клемпереру) 1:1 совпадают с наблюдаемым ныне в россии с русским языком. Мэзауэр, правда, задается вопросом, отчего так, но мы-то, жившие при совке и живущие при нынешней хуйне, в общем, понимаем, что’ эта тоталитарная хуйня так маскирует, как она это делает и зачем.
Все вот эти “при нашем мирном окружении деревни 65 подозрительных субъектов убиты при попытке к бегству” – это язык нынешних российских судей, которые прекрасно выучились у совков и нацистов. Скорее всего смутное понимание того, что они прислуживают злу и творят зло, “создают преступную реальность”, у них есть, как оно было у некоторых советских садистов чекистов, не все ж там с полностью отбитыми мозгами (и у них есть потребность нормализовать абсурд и ужас).
But euphemism also helped resolve the ultimate paradox which lay at the heart of Nazi ideology, between the regime’s self-image as a guarantor of legality, and its desire to wipe out any opposition through untrammelled violence.
Что ж, тем приятнее им будет потом отбывать свои заслуженные наказания. …Ну и “политико-воспитательная работа” в рядах совецкой армии вермахта ничем не отличается. Разве что сейчас в россии армия разложилась, судя по всему, окончательно (туда ей и дорога, впрочем), хотя риторика и фразеология не изменились ни на йоту.
Также познавательно для нынешнеготвремени читать об устройстве аппарата устрашения СС: садистами в греческих лагерях были, как правило, мобилизованные фольксдёйчи и деклассированные элементы, которые вряд ли прошли бы расовую проверку. Вот они и выслуживались. Криминальная иерархия же выстраивалась сверху, и целью ее было свести все в попавших к ним жертвах к страху за собственную жизнь. Сейчас мы наблюдаем в россии то же самое – там товарищи идут верной дорогой нацизма.
Но вообще, конечно, оккупация здесь проходила вполне если не бархатно, то ванильно, невзирая на все жертвы. А книга эта – превосходная база данных для тех, кто, как я, хотел бы лучше понимать, что именно происходит, например, в романе Стратиса Циркаса “Города без руля и без ветрил”. Хотя там, конечно, сам черт ногу сломит, если в 1943 году неофициальный представитель британской разведки вел в Афинах сепаратные переговоры с тайной полевой полицией нацистов насчет возможных совместных действий против русских.
Ну и то, как вертикальная поляризация страны (в горах непримиримые левые п/у коммунистов, в городах коллаборационисты правые и роялисты) привела к гражданской войне, в которую плавно перетекла вторая мировая, – это, конечно, страх и ужас, особенно если учесть, что Сталин втайне сдал Грецию Черчиллю после распада Коминтерна (только партизанам в горах об этом забыли сообщить, и они надеются на россию до сих пор).
Коммунисты, впрочем, сами постарались, несмотря на принесшие народу определенную пользу “временные автономные зоны” (натурально альтернативное государство) “в сопках” под названием “Свободная Греция”, с их продразверстками, колхозной справедливостью, раскулачиванием и даже прямыми и тайными выборами (которые устраивались для в подавляющем большинстве своем безграмотных очень мелких хозяев) – т.е. у совка они взяли едва ли не худшее. Ну и своеобразно понимаемый национализм свою драхму внес, куда ж без него.
Ну и “Каменные годы” Паделиса Вулгариса, конечно, прекрасная киноиллюстрация к эпилогу, где они поминаются, и следующей книжке Мэзауэра.
