Если КоммерсантЪ пишет про Эйхмана, значит зима опять близко (Игра престолов, 9-й сезон)

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! Обманул тебя твой лукавый раб (Михаил Лермонтов, «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»)

В инфосфере на Руси
Наступило «гой еси»:
Понтовались
Любовались
А теперь у всех […]си

…Поздняя осень в российской официальной инфосфере до первого дня календарной зимы развивалась так:
22.10.2022, Первый заместитель руководителя администрации президента Сергей Кириенко заявил, что Россия обязательно выиграет «эту войну», но для этого она должна стать народной.
https://www.kommersant.ru/doc/5631885
29.11.2022, Симоньян: «Если мы умудримся проиграть, Гаага условная или конкретная ждет даже дворника»
https://www.business-gazeta.ru/news/573872
01.12.2022, «Виноватыми будем все!» Скабеева предупредила о тяжелых последствиях в случае поражения России на Украине
https://kapital-rus.ru/news/391785-vinovatymi_budem_vse_skabeeva_predupredila_o_tyajelyh_posledstviyah_/

…Следующий (формально уже зимний) виток реакции инфосферы:
09.12.2022, «Все "винтики" в суде превращаются в преступников — т. е. в людей» / Ханна Арендт о том, как бюрократия создает монстров

15 декабря 1961 года приговором к смертной казни в Иерусалиме закончился суд над Адольфом Эйхманом — высокопоставленным чиновником, отвечавшим за приведение в действие «окончательного решения еврейского вопроса» в нацистской Германии. За процессом следила философ Ханна Арендт, написавшая о нем серию статей для журнала The New Yorker и позднее переработавшая их в книгу «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме», в которой постаралась ответить на вопрос, кто несет ответственность за геноцид, развязанный нацистской Германией, и как чиновники превращаются в преступников. Перечитали книгу и выбрали главные места.
https://www.kommersant.ru/doc/5694365

1. Самой убедительной ложью, которую проглотил весь немецкий народ, был лозунг: «Битва за судьбу немецкой нации».

2. В этом лозунге были три облегчавшие самообман составляющие: он предполагал, во-первых, что война — это вовсе не война, во-вторых, что развязали ее судьба, рок, а не сама Германия, и, в-третьих, это вопрос жизни или смерти для немцев, которые должны полностью уничтожить своих врагов, а то враги полностью уничтожат их самих.

3. В своих дневниках Достоевский писал о том, что в Сибири, среди огромного множества убийц, насильников и грабителей, он никогда не встречал ни одного, позволившего признаться самому себе в том, что он совершил зло. <...> Немецкое общество, состоявшее из 80 млн человек, было защищено от реальности и фактов тем же самообманом, ложью и глупостью.

4. Ни одна из многочисленных «языковых норм» не имела более решающего влияния на менталитет убийц, нежели замена слова «убить» на фразу «гарантировать милосердную смерть».

5. Так же как закон во всех цивилизованных странах предполагает, что, хотя порою естественные желания и наклонности человека могут толкать его к убийству, голос совести все-таки говорит всем и каждому: «Не убий», закон страны Гитлера требовал, чтобы голос совести говорил: «Убий».

6. Зло в Третьем рейхе утратило тот признак, по которому большинство людей его распознают,— оно перестало быть искушением.

7. Многие немцы и многие нацисты, возможно, испытывали искушение не убивать, не грабить, не дозволять своим соседям идти на верную гибель и тем самым не становиться соучастниками преступления. Но — Господь знает, они научились противиться искушению.

8. В мозгах этих людей, превратившихся в убийц, застревала лишь мысль о том, что они участвуют в чем-то историческом, грандиозном, не имеющем равных («великая задача, решать которую приходится лишь раз в две тысячи лет») и потому трудновыполнимом.

9. Вместо того, чтобы сказать: «Какие ужасные вещи я совершаю с людьми!», убийца мог воскликнуть: «Какие ужасные вещи вынужден я наблюдать, исполняя свой долг, как тяжела задача, легшая на мои плечи!»

10. Совесть как таковая в Германии явно куда-то пропала, причем настолько бесследно, что люди о ней почти и не вспоминали — и не могли даже представить, что внешний мир не разделяет этот удивительный «новый порядок немецких ценностей».

11. Эйхман дословно повторял одни и те же клишированные фразы. <...>. И чем дольше вы его слушали, тем становилось понятнее, что его неспособность выразить свою мысль напрямую связана с его неспособностью мыслить, а именно неспособностью оценивать ситуацию с иной точки зрения.

12. Что касается совести, то Эйхман помнил, что он поступал бы вопреки своей совести, если бы не выполнял того, что ему было приказано выполнять: с максимальным усердием отправлять миллионы мужчин, женщин и детей на смерть.

13. Обвиняемые разыгрывали отвратительный спектакль, перекладывая ответственность друг на друга,— но при этом ни один не возлагал вину на Гитлера!

14. Бессознательные искажения Эйхмана согласуются с тем, что он сам называл «Кантом для бедных». В этом расхожем употреблении от кантианского духа осталось лишь требование, что человек должен не просто подчиняться закону, что он должен пойти дальше и идентифицировать свою волю со стоящей за законом моральной нормой — источником самого закона. В философии Канта таким источником был практический разум, в расхожем употреблении Эйхмана им была воля фюрера.

15. Пришла очередь последнего слова Эйхмана. Его надежды на справедливость не оправдались, суд не поверил ему, хотя он сделал все, чтобы рассказать правду. <...> Его вина происходила из его послушания, а послушание всегда считалось достоинством. Его достоинством злоупотребили нацистские лидеры.

16. Сущность тоталитарного государства и, возможно, природа любой бюрократии состоит в том, чтобы сделать из людей чиновников, простые винтики административной машины и таким образом расчеловечить их.

17. Защита утверждала, что Эйхман был всего лишь «крошечным винтиком» в механизме «окончательного решения». Обвинение доказывало, что Эйхман и был подлинным двигателем этого механизма. Но теория винтиков юридически совершенно бессмысленна и не имеет значения, какой порядок величины присваивается «винтику» по имени Эйхман.

18. В приговоре суд обозначил, что такое преступление могло быть совершено только гигантской бюрократией, использовавшей правительственные ресурсы. Но оно все равно остается преступлением, а значит, все винтики механизма, сколь бы ничтожными они ни были, в суде тотчас превращаются в преступников — т. е. в людей.

19. Если подсудимый оправдывается тем, что действовал не как человек, а как простой чиновник, функции которого мог бы выполнять кто-то другой, это то же самое, как если бы другой преступник указал на статистику преступлений и заявил бы, что то, что он сделал, статистически ожидалось и без него, а потому тот факт, что преступление совершил именно он,— это чистая случайность.

20. С политической точки зрения урок состоит в том, что в условиях террора смиряется большинство — но не все. Так же как урок стран, находившихся в близком соседстве с «окончательным решением», состоит в том, что это действительно «могло произойти» в большинстве стран, но не везде произошло.
(оригинал см: Журнал «Коммерсантъ Weekend» №43 от 09.12.2022)

ЭПИЛОГ:
по всей саванне пятна крови
слоновьи уши львов куски
хомяк на многое способен
с тоски
© nasarogka

…Такие дела…