pyncholalia cont'd
Хельке Шван
ЗАГОВОР ЛАМПОЧЕК
Текст впервые опубликован под названием «The Glühbirnen-Fake» в берлинском издании «die Tageszeitung» (Sondernummer Buchmesse, '83, 9—11). Переведен на английский Эрихом Риттером под названием «The Light Bulb Fake» и опубликован в академическом журнале «Pynchon Notes» (20-21, Spring-Fall 1987, pp. 121—133). Данный перевод выполнен мной по этому переводу. Правду нельзя утаивать, как бы кто ни старался.
— Мх
Милость — она от Бога; всему остальному можно научиться.
— Нижинский
Читая Пинчона, я узнал о «Байроне, башковитой лампочке», которой первоначально «суждено было изготовиться "Тунгсрамом" в Будапеште», но затем, «в последнюю минуту» рождение Байрона «передислоцировали… в берлинский "Осрам"». Вообще-то лампочка эта оказалась «бессмертной» — она подвергалась гонениям со стороны организации под названием «Феб» и подлежала уничтожению. За «Фебом» стоял «международный картель электролампочек, штаб-квартира в Швейцарии. Управляется преимущественно "Международным Дж. Э.", "Осрамом" и британскими "Ассошиэйтед Электрикал Индастриз", которые, в свою очередь, на 100 %, 29 % и 46 % соответственно владеемы компанией "Дженерал Электрик" из Америки. "Феб" фиксирует цены и определяет эксплуатационную долговечность всех лампочек на свете» [GR 649, пер. А. Грызуновой и М. Немцова]. Эту историю об охоте на бессмертную лампочку я прочел с напряженным интересом, однако счел ее сравнительно незначительным аспектом всего романа Пинчона и вскоре о ней забыл.
А через некоторое время мне попался номер «Ди Цайт», в котором было напечатано интервью Ганса-Магнуса Энценсбергера, взятое Ульрихом Грайнером. Читал я его, ни на чем особо не сосредоточиваясь. Однако внимание мое зацепил совершенно нелепый пассаж — зацепил именно благодаря своей нелепости: «Энценсбергер встал, чтобы зажечь свет. Однако лампа у дивана щелкнула и осталась темной. На минуту Энценсбергер исчез в коридоре, затем вернулся с новой электролампочкой и вкрутил ее. После чего опять уселся на диван и т.д. и т.п.». Быть может, этот кусок совершенно нелепого интервью и не осел бы у меня в памяти, если бы еще через некоторое время я не прочел в «Трансатлантике» «Интервью с мудозвоном», в котором мне попался ровно такой же пассаж, что я видел и в «Ди Цайт» и только что процитировал. На сей раз, тем не менее, автором материала значился «Джимми Кук» [От пер.: На самом деле, конечно, в «таце» был опубликован следующий материал: Jimmy Cooke. Interview mit Pynchon. die Tageszeitung, Berlin, Buchmesse-Sonderausgabe, 20 Oct. 1984, 3-4]. Казалось бы, что тут особенного? Но в февральском номере «Нью-Йорк Ревью оф Букс» (он попал ко мне в руки несколько позже) была опубликована статья Свена Биркерца о книге «Избранные эссе Эудженио Монтале» — итальянского поэта, скончавшегося в сентябре 1981 года. Статья начиналась так: «Литературное взаимодействие между Италией и Америкой всегда было судорожным», — а парой абзацев ниже это мнение подкрепляется тем «фактом», что Эудженио Монтале временами шокировал своих знакомых и гостей —разгрызал перегоревшие электролампочки, а осколки выплевывал. Как будто этого недостаточно, далее в статье еще раз упоминается «лампочка»: «О Кампане, к примеру, чей чрезмерный стиль [Артюра] Рембо был далек от его собственного идеала краткости и ясности, Монтале писал: "Дино Кампана, который, как сказал Чекки, 'пролетел кометой', написал одно из величайших итальянских стихотворений о лампочке накаливания"!» Автор рецензии — Свет Биркерц — цитирует это как пример «объективности» Монтале (ну, или как угодно). Для меня же эта фраза просто стала доказательством того, что в моих читательских экскурсах метафора электролампочки всплывает как-то подозрительно часто. Однако и это был еще не конец.
После этого в журнале «Штерн» я прочел о «таинственном пожаре» на фабрике корсетов под Фюртом — т.е. «таинственном» по мнению автора статьи, поскольку им якобы следовало прикрыть махинации со страхованием. Но для меня все это было таинственным по иной причине: при пожаре, уничтожившем целый склад фабрики, взорвались все лампочки накаливания и неоновые трубки. Затем я на несколько дней уехал в Берлин, и там, в редакции «тац» [газета «ди Тагесцайтунг»] один из редакторов по культуре дал мне прочесть статью о странном «альтернативном Etablissement'е». Статья была без подписи. В середине текста я опять наткнулся на фразу о лампочках, которая впервые привлекла мое внимание в интервью Энценсбергера. Только на сей раз речь шла не о поэте, а о безымянной женщине, вышедшей в коридор за лампочкой и т.д. И наконец в моей серии покушений на электролампочки настала передышка: я посмотрел по телевизору фильм Пакулы «Свидетель заговора». В довольно проходной серии главный герой — в исполнении кинозвезды Уоррена Бейти — вкручивал лампочку в патрон торшера, стоявшего у его кресла. На этом бы все для меня и закончилось, я не стал бы об этом больше думать, но тут мне показали видеофильм о группе «Роллинг Стоунз» — «Первые двадцать лет». И в нем интервью давал Билл Уаймен — последний член группы, еще живший на Лазурном берегу. В этом интервью он сообщил только одно: «Я сам меняю электрические лампочки»!
Довольно, сказал себе я. Да какого черта вообще… Я поехал в редакцию «тац» на Ваттштрассе, ворвался в отдел культуры, сел за свободный стол и принялся названивать всем — там это называется «проводить изыскания». Сначала я выписал все попавшиеся мне лампочки в аккуратный столбик. Первый шаг: «Томас Пинчон» — издательство «Ровольт». К телефону я попросил кого-нибудь из редакции, выпускающей серию «новые книги». Дельф Шмидт, снявший трубку, соединил меня со своим начальником Юргеном Мантеем, однако сначала упомянул, что «Пинчон» — «труд столетия». Мне, однако, это ничего не дало в смысле ответа на вопрос о лампочках. Мантей тоже ничем не мог мне помочь, однако, в конечном итоге, соединил меня с самим Ледиг-Ровольтом. Этот тип незамедлительно мне заявил:
— Пинчон — вы обратились в нужное место. Это мой автор. Я его открыл!
К несчастью, все контакты с автором следовало осуществлять только через «Вайкинг Пресс», но на самом деле никаких контактов и не было: даже в «Вайкинге» не знали, где он прячется. Он отклонял даже самые денежные и почетные литературные награды, и, говоря строго, ни единая живая душа лично знакома с ним не была. Все поиски так или иначе «заводили в песок». Помимо прочего, выяснилось, что в колледже, где он некогда учился, при пожаре погибли все архивы, а документы военного флота США, где он некогда служил, никто не может найти. «Таинственно» — вот какое слово произнес Ледиг-Ровольт. Для меня же это было еще и «подозрительно».
Возвращаемся к интервью Энценсбергера, взятому Ульрихом Грайнером. Автора в редакции «Ди Цайт» уже не было, но секретарша дала мне номер его домашнего телефона. Мне повезло. Грайнер торопливо ответил, что я поймал его в дверях — он уезжает охотиться на дикого кабана, его пригласили, и теперь он, как солдат, стоит, так сказать, под ружьем… Последнего он не сказал — это я так только подумал. Я спросил его об интервью Энценсбергера. На самом деле я собирался расспросить его о пассаже с лампочкой — что он имел в виду? Может, удастся что-нибудь выяснить — ну, не мощность в ваттах, само собой. Но Грайнер оказался чуточку проворнее меня — он спешил, был резковат. Это, сказал он, просто-напросто особенность его стиля: уловить что-либо «атмосферное», процитировать самого интервьюируемого, а не просто задать вопросы и подсказать ответы — чтобы, как он выразился, «зафиксировать». Я даже не успел развеять недопонимание, а он уже схватил ружье и взвел курок и прицелился. Последнее, разумеется, я себе лишь представил. Уже несколько обескураженный, я позвонил в «Трансатлантик». Кто-то немедленно связал меня с новым издателем — Марианной Шмидт. Она оказалась доступнее. Да, разумеется, с этим автором они уже не раз работали — хотя, на самом деле, скорее с его конторой. С конторой?! Я не очень понял.
— Секундочку, сейчас найду. А, вот оно: «Корпорация "Стандартный текст", Немецкое отделение».
За этим последовал точный адрес. Я записал, поблагодарил издателя и положил трубку. Чтобы не раздувать «тацовские» счета за телефонные переговоры, в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» звонить я не стал. Статья в «Штерне» была подписана «Вернером Мецгером». В гамбургской редакции журнала мне сообщили, что он — их ульмский корреспондент, и дали адрес и телефон. Я позвонил. Мне ответил довольно сонный голос:
— «Медиа-Матрица».
Я попросил к телефону герра Мецгера.
— А, статья про корсетную фабрику вообще-то не моя, — сказал он. — Мне только позвонили с информацией. Кто звонил, я больше сказать вам не могу. А с ней что-то не так?
Я успокоил его и поблагодарил за сведения. Но он отнюдь не успокоился. Пришлось прервать беседу и положить трубку. Сам я тоже был далек от спокойствия.
Под конец рабочего дня я проверил адрес «Стандартного текста». Учреждение располагалось во Франкфурте-Бокенхайме. Я поехал туда. Похоже, раньше по этому адресу был кабинет стоматолога: в конце коридора, выкрашенного в черный, стояло белое зубоврачебное кресло. В разных комнатах работало человек пять; стрекотали пишущие машинки. У меня осведомились, что мне угодно, и я спросил Джимми Кука — сказал, что мне нужны дополнительные сведения о статье, подписанной его именем. В беседу включилась женщина и сказала, что обычно это они ищут сведения о каких-то людях; раньше такого не бывало, чтобы сведения искали о них самих. И, кстати, никто с таким именем у них не работает: «Джимми Кук» — псевдоним, которым они иногда пользуются. «Они» — это кто? — спросил в ответ я, готов признать — довольно глупо. «Они» — текстовое агентство, подразделение фирмы в Берлине. Женщина дала мне адрес, и я уехал.
Наутро я позвонил в «тац», и редактор отдела культуры сообщил, что он обнаружил, откуда у них взялся материал про «альтернативный Etablissement», в котором случилась эта фраза про лампочки: его прислали из «Стандартного текста, Инк. — Конторы в Берлине». Он уже там побывал, место первоклассное: Уландштрассе, угол Курфюрстендамм, 1. Но ему там ничего не сказали; точнее, вежливо его выпроводили — если у него есть вопросы, обращаться следует в их амстердамскую контору. Но адрес дали. И теперь редактор передал его мне. А потом рассказал, что пока он сидел в берлинской приемной и ждал — листал журнал «Актюэль», и в нем наткнулся на отмеченную кем-то статью. В ней рассказывалось если не о конце, то о продолжающемся упадке парижских заведений стриптиза. Ничего особо волнующего, но в одном абзаце говорилось, что артисткам постоянно приходится изобретать что-нибудь новенькое, дабы привлекать к себе хоть какое-то внимание и заинтересованных клиентов. Например, в «Chez Tout» есть одна еврейка — сценическое имя Сара, — у которой при кульминации выступления в вагине зажигается лампочка.
— Это поможет в наших изысканиях? — спросил меня редактор.
Подпись под статьей была — «К. Жобенштерн», мужчина или женщина — непонятно.
— Если я поеду в Амстердам, — спросил я, — мне оплатят расходы?
— Сначала поезжай, — ответил редактор, — а о расходах поговорим потом.
Так я и сделал — на следующий же день. И провел в Амстердаме несколько недель.
Вездесущее агентство «Стандартный текст» действительно располагалось по данному мне адресу — на Херренграхте, рядом с «Institut vor Sociale Geschiedenis». Но там меня встретили с еще большей подозрительностью, нежели в берлинском и франкфуртском отделениях. Однако я на сей раз оставался несгибаем. И мне, наконец, повезло — ну, или меня просто пожалели. Меня приняла управляющая европейским отделением Рут Хальберстам, похожая на дружелюбного двойника Маргарет Тэтчер; мы беседовали с ней полчаса, и разговор этот дал толчок целой серии других бесед, в ходе которых она сообщила мне о своей компании практически все, что мне требовалось для «освещения» таинственной истории с лампочками.
[продолжение следует]
* * *
ЗАГОВОР ЛАМПОЧЕК
Текст впервые опубликован под названием «The Glühbirnen-Fake» в берлинском издании «die Tageszeitung» (Sondernummer Buchmesse, '83, 9—11). Переведен на английский Эрихом Риттером под названием «The Light Bulb Fake» и опубликован в академическом журнале «Pynchon Notes» (20-21, Spring-Fall 1987, pp. 121—133). Данный перевод выполнен мной по этому переводу. Правду нельзя утаивать, как бы кто ни старался.
— Мх
Милость — она от Бога; всему остальному можно научиться.
— Нижинский
Читая Пинчона, я узнал о «Байроне, башковитой лампочке», которой первоначально «суждено было изготовиться "Тунгсрамом" в Будапеште», но затем, «в последнюю минуту» рождение Байрона «передислоцировали… в берлинский "Осрам"». Вообще-то лампочка эта оказалась «бессмертной» — она подвергалась гонениям со стороны организации под названием «Феб» и подлежала уничтожению. За «Фебом» стоял «международный картель электролампочек, штаб-квартира в Швейцарии. Управляется преимущественно "Международным Дж. Э.", "Осрамом" и британскими "Ассошиэйтед Электрикал Индастриз", которые, в свою очередь, на 100 %, 29 % и 46 % соответственно владеемы компанией "Дженерал Электрик" из Америки. "Феб" фиксирует цены и определяет эксплуатационную долговечность всех лампочек на свете» [GR 649, пер. А. Грызуновой и М. Немцова]. Эту историю об охоте на бессмертную лампочку я прочел с напряженным интересом, однако счел ее сравнительно незначительным аспектом всего романа Пинчона и вскоре о ней забыл.
А через некоторое время мне попался номер «Ди Цайт», в котором было напечатано интервью Ганса-Магнуса Энценсбергера, взятое Ульрихом Грайнером. Читал я его, ни на чем особо не сосредоточиваясь. Однако внимание мое зацепил совершенно нелепый пассаж — зацепил именно благодаря своей нелепости: «Энценсбергер встал, чтобы зажечь свет. Однако лампа у дивана щелкнула и осталась темной. На минуту Энценсбергер исчез в коридоре, затем вернулся с новой электролампочкой и вкрутил ее. После чего опять уселся на диван и т.д. и т.п.». Быть может, этот кусок совершенно нелепого интервью и не осел бы у меня в памяти, если бы еще через некоторое время я не прочел в «Трансатлантике» «Интервью с мудозвоном», в котором мне попался ровно такой же пассаж, что я видел и в «Ди Цайт» и только что процитировал. На сей раз, тем не менее, автором материала значился «Джимми Кук» [От пер.: На самом деле, конечно, в «таце» был опубликован следующий материал: Jimmy Cooke. Interview mit Pynchon. die Tageszeitung, Berlin, Buchmesse-Sonderausgabe, 20 Oct. 1984, 3-4]. Казалось бы, что тут особенного? Но в февральском номере «Нью-Йорк Ревью оф Букс» (он попал ко мне в руки несколько позже) была опубликована статья Свена Биркерца о книге «Избранные эссе Эудженио Монтале» — итальянского поэта, скончавшегося в сентябре 1981 года. Статья начиналась так: «Литературное взаимодействие между Италией и Америкой всегда было судорожным», — а парой абзацев ниже это мнение подкрепляется тем «фактом», что Эудженио Монтале временами шокировал своих знакомых и гостей —разгрызал перегоревшие электролампочки, а осколки выплевывал. Как будто этого недостаточно, далее в статье еще раз упоминается «лампочка»: «О Кампане, к примеру, чей чрезмерный стиль [Артюра] Рембо был далек от его собственного идеала краткости и ясности, Монтале писал: "Дино Кампана, который, как сказал Чекки, 'пролетел кометой', написал одно из величайших итальянских стихотворений о лампочке накаливания"!» Автор рецензии — Свет Биркерц — цитирует это как пример «объективности» Монтале (ну, или как угодно). Для меня же эта фраза просто стала доказательством того, что в моих читательских экскурсах метафора электролампочки всплывает как-то подозрительно часто. Однако и это был еще не конец.
После этого в журнале «Штерн» я прочел о «таинственном пожаре» на фабрике корсетов под Фюртом — т.е. «таинственном» по мнению автора статьи, поскольку им якобы следовало прикрыть махинации со страхованием. Но для меня все это было таинственным по иной причине: при пожаре, уничтожившем целый склад фабрики, взорвались все лампочки накаливания и неоновые трубки. Затем я на несколько дней уехал в Берлин, и там, в редакции «тац» [газета «ди Тагесцайтунг»] один из редакторов по культуре дал мне прочесть статью о странном «альтернативном Etablissement'е». Статья была без подписи. В середине текста я опять наткнулся на фразу о лампочках, которая впервые привлекла мое внимание в интервью Энценсбергера. Только на сей раз речь шла не о поэте, а о безымянной женщине, вышедшей в коридор за лампочкой и т.д. И наконец в моей серии покушений на электролампочки настала передышка: я посмотрел по телевизору фильм Пакулы «Свидетель заговора». В довольно проходной серии главный герой — в исполнении кинозвезды Уоррена Бейти — вкручивал лампочку в патрон торшера, стоявшего у его кресла. На этом бы все для меня и закончилось, я не стал бы об этом больше думать, но тут мне показали видеофильм о группе «Роллинг Стоунз» — «Первые двадцать лет». И в нем интервью давал Билл Уаймен — последний член группы, еще живший на Лазурном берегу. В этом интервью он сообщил только одно: «Я сам меняю электрические лампочки»!
Довольно, сказал себе я. Да какого черта вообще… Я поехал в редакцию «тац» на Ваттштрассе, ворвался в отдел культуры, сел за свободный стол и принялся названивать всем — там это называется «проводить изыскания». Сначала я выписал все попавшиеся мне лампочки в аккуратный столбик. Первый шаг: «Томас Пинчон» — издательство «Ровольт». К телефону я попросил кого-нибудь из редакции, выпускающей серию «новые книги». Дельф Шмидт, снявший трубку, соединил меня со своим начальником Юргеном Мантеем, однако сначала упомянул, что «Пинчон» — «труд столетия». Мне, однако, это ничего не дало в смысле ответа на вопрос о лампочках. Мантей тоже ничем не мог мне помочь, однако, в конечном итоге, соединил меня с самим Ледиг-Ровольтом. Этот тип незамедлительно мне заявил:
— Пинчон — вы обратились в нужное место. Это мой автор. Я его открыл!
К несчастью, все контакты с автором следовало осуществлять только через «Вайкинг Пресс», но на самом деле никаких контактов и не было: даже в «Вайкинге» не знали, где он прячется. Он отклонял даже самые денежные и почетные литературные награды, и, говоря строго, ни единая живая душа лично знакома с ним не была. Все поиски так или иначе «заводили в песок». Помимо прочего, выяснилось, что в колледже, где он некогда учился, при пожаре погибли все архивы, а документы военного флота США, где он некогда служил, никто не может найти. «Таинственно» — вот какое слово произнес Ледиг-Ровольт. Для меня же это было еще и «подозрительно».
Возвращаемся к интервью Энценсбергера, взятому Ульрихом Грайнером. Автора в редакции «Ди Цайт» уже не было, но секретарша дала мне номер его домашнего телефона. Мне повезло. Грайнер торопливо ответил, что я поймал его в дверях — он уезжает охотиться на дикого кабана, его пригласили, и теперь он, как солдат, стоит, так сказать, под ружьем… Последнего он не сказал — это я так только подумал. Я спросил его об интервью Энценсбергера. На самом деле я собирался расспросить его о пассаже с лампочкой — что он имел в виду? Может, удастся что-нибудь выяснить — ну, не мощность в ваттах, само собой. Но Грайнер оказался чуточку проворнее меня — он спешил, был резковат. Это, сказал он, просто-напросто особенность его стиля: уловить что-либо «атмосферное», процитировать самого интервьюируемого, а не просто задать вопросы и подсказать ответы — чтобы, как он выразился, «зафиксировать». Я даже не успел развеять недопонимание, а он уже схватил ружье и взвел курок и прицелился. Последнее, разумеется, я себе лишь представил. Уже несколько обескураженный, я позвонил в «Трансатлантик». Кто-то немедленно связал меня с новым издателем — Марианной Шмидт. Она оказалась доступнее. Да, разумеется, с этим автором они уже не раз работали — хотя, на самом деле, скорее с его конторой. С конторой?! Я не очень понял.
— Секундочку, сейчас найду. А, вот оно: «Корпорация "Стандартный текст", Немецкое отделение».
За этим последовал точный адрес. Я записал, поблагодарил издателя и положил трубку. Чтобы не раздувать «тацовские» счета за телефонные переговоры, в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» звонить я не стал. Статья в «Штерне» была подписана «Вернером Мецгером». В гамбургской редакции журнала мне сообщили, что он — их ульмский корреспондент, и дали адрес и телефон. Я позвонил. Мне ответил довольно сонный голос:
— «Медиа-Матрица».
Я попросил к телефону герра Мецгера.
— А, статья про корсетную фабрику вообще-то не моя, — сказал он. — Мне только позвонили с информацией. Кто звонил, я больше сказать вам не могу. А с ней что-то не так?
Я успокоил его и поблагодарил за сведения. Но он отнюдь не успокоился. Пришлось прервать беседу и положить трубку. Сам я тоже был далек от спокойствия.
Под конец рабочего дня я проверил адрес «Стандартного текста». Учреждение располагалось во Франкфурте-Бокенхайме. Я поехал туда. Похоже, раньше по этому адресу был кабинет стоматолога: в конце коридора, выкрашенного в черный, стояло белое зубоврачебное кресло. В разных комнатах работало человек пять; стрекотали пишущие машинки. У меня осведомились, что мне угодно, и я спросил Джимми Кука — сказал, что мне нужны дополнительные сведения о статье, подписанной его именем. В беседу включилась женщина и сказала, что обычно это они ищут сведения о каких-то людях; раньше такого не бывало, чтобы сведения искали о них самих. И, кстати, никто с таким именем у них не работает: «Джимми Кук» — псевдоним, которым они иногда пользуются. «Они» — это кто? — спросил в ответ я, готов признать — довольно глупо. «Они» — текстовое агентство, подразделение фирмы в Берлине. Женщина дала мне адрес, и я уехал.
Наутро я позвонил в «тац», и редактор отдела культуры сообщил, что он обнаружил, откуда у них взялся материал про «альтернативный Etablissement», в котором случилась эта фраза про лампочки: его прислали из «Стандартного текста, Инк. — Конторы в Берлине». Он уже там побывал, место первоклассное: Уландштрассе, угол Курфюрстендамм, 1. Но ему там ничего не сказали; точнее, вежливо его выпроводили — если у него есть вопросы, обращаться следует в их амстердамскую контору. Но адрес дали. И теперь редактор передал его мне. А потом рассказал, что пока он сидел в берлинской приемной и ждал — листал журнал «Актюэль», и в нем наткнулся на отмеченную кем-то статью. В ней рассказывалось если не о конце, то о продолжающемся упадке парижских заведений стриптиза. Ничего особо волнующего, но в одном абзаце говорилось, что артисткам постоянно приходится изобретать что-нибудь новенькое, дабы привлекать к себе хоть какое-то внимание и заинтересованных клиентов. Например, в «Chez Tout» есть одна еврейка — сценическое имя Сара, — у которой при кульминации выступления в вагине зажигается лампочка.
— Это поможет в наших изысканиях? — спросил меня редактор.
Подпись под статьей была — «К. Жобенштерн», мужчина или женщина — непонятно.
— Если я поеду в Амстердам, — спросил я, — мне оплатят расходы?
— Сначала поезжай, — ответил редактор, — а о расходах поговорим потом.
Так я и сделал — на следующий же день. И провел в Амстердаме несколько недель.
Вездесущее агентство «Стандартный текст» действительно располагалось по данному мне адресу — на Херренграхте, рядом с «Institut vor Sociale Geschiedenis». Но там меня встретили с еще большей подозрительностью, нежели в берлинском и франкфуртском отделениях. Однако я на сей раз оставался несгибаем. И мне, наконец, повезло — ну, или меня просто пожалели. Меня приняла управляющая европейским отделением Рут Хальберстам, похожая на дружелюбного двойника Маргарет Тэтчер; мы беседовали с ней полчаса, и разговор этот дал толчок целой серии других бесед, в ходе которых она сообщила мне о своей компании практически все, что мне требовалось для «освещения» таинственной истории с лампочками.
[продолжение следует]
* * *
No comments have been added yet.
