Wound Quotes

“You taught me to speak. You taught me to read. You taught me to write. You gave me language. The language I use today to write about you.”
― Oksana Vasyakina, Wound

“When you have nothing to feed your children, loving them is hard, too.”
― Oksana Vasyakina, Wound

“Grief is a complicated thing. It’s impossible without the presence of others, and death is above all a communal event.”
― Oksana Vasyakina, Wound

“To spend a year waiting for death is to await sorrow and relief simultaneously.”
― Oksana Vasyakina, Wound

“De nem ez a lényeg. Én vagyok a lényeg. Nem szeretett engem. Én pedig imádtam őt, görcsösen imádtam őt. De idővel ez az imádat csendes, mélyen gyökerező haraggá és fájdalommá alakult. (...) Én pedig csak figyeltem őt, mint akit megbabonáztak, míg belül tomboltam, égtem, szenvedtem a féltékenységtől. Az enyém volt, mégsem volt az enyém.”
― Okszana Vaszjakina, Wound

“Meg kellett szoknom, hogy át kell gondolni, mit árulok el a partneremről, hogy hogyan viselkedem nyilvánosan. Nem azért, mert szégyenlős voltam – feszengtem persze egy kicsit, de nem próbáltam titkolni a kapcsolataimat –, csak hát az akkori barátnőm, Kátya teljesen leszbofób volt. A barátai közül szinte senki sem tudott a kapcsolatunkról. (...) Követtem őt, mint egy kiskutya, a tenyeremen akartam őt hordozni, összevissza akartam őt csókolgatni, kényeztetni akartam minden egyes pillanatban. Ő meg semmibe vett engem.”
― Okszana Vaszjakina, Wound

“Ночью мне снилась темнота.

в Швеции есть поговорка: «За горой еще гора». Эту поговорку я вспоминаю каждый раз, когда, расправившись с трудными решениями и ситуациями и не успев выдохнуть, нос к носу встречаюсь с очередными сложностями.

Мама сказала, что я теперь знаю, где деньги лежат. На всякий случай.
Всяким случаем называется смерть. Никто не называет смерть смертью. Смерть называется всяким случаем, уходом и еще разными другими словами, которые не обозначают смерти в бытовой речи. Мама не должна была умирать, должен был произойти всякий случай.

Я люблю дорогу. Кажется, что дорога — это единственно верный способ быть здесь, в этом мире. Это пространство, в котором нет забот о месте, но есть медленное преодоление мест, захват их внутрь себя, в свою память. Память не выдает места полностью, она живет внутри, как сложная спутанная лента.

Я вышла в магазин еще и потому, что это простое действие, которое имеет начало, конец и цель; вот так просто, за час можно совершить действие с началом, концом и результатом. Когда живешь во времени ожидания, маленькие бессмысленные дела оказываются очень важными.

Сват сказал, что западная пропаганда совсем обнаглела. Чем они там у себя на Западе занимаются, спросил он. Напялили блестящие трусы и танцуют, пидорасы, а если война? Что будет, если война? Половое воспитание — это разврат, сказал сват. Ребенок в саду должен уметь держать автомат Калашникова. Он лично научит внука собирать и разбирать автомат, чтобы тот знал, как это делается. Так это и делается, американские бляди только и умеют в три года презервативы в руках держать. А наши русские дети с пеленок автомат знают. Если начнется война, каждый пойдет защищать родину. И стар и млад, все пойдут защищать родину. Ебстись может каждый, тут много ума не надо. А родину любить — вот это труд.

Умела ли моя мама любить? Нет, тут дело не в навыке и даже не в привычке, но в возможности. Сложно выработать навык, если у тебя нет предрасположенности к чему-либо: к любви, труду или рыбалке, какая разница. Просто не хочется этого делать, нет интереса, а ведь любовь — это повседневная практика, которая требует желания и предрасположенности.

Но любовь сложнее смерти. В смерти действует один, а любовь — это пространство содействия. Я старалась спаять внутри себя любовь и смерть. Я не хотела пошлости, я хотела жизни, повседневной практики и труда. И тогда я написала стихотворение. Любовь приносила мне боль, и смерть приносила мне боль. Но любовь приносила боль события, а смерть — боль небытия. Здесь они и встретились, в боли.

Год ждать смерти — это долго и муторно. Год ждать смерти — это не то же, что ждать переезда или выхода книги. Кажется, что каждая минута теперь — это возможность чуда и не найденного до этого счастья. Но это не так. Это тяжелое время преждевременной скорби.

Стихотворение – очень простая вещь, оно сделано из звука и тела. Как и любое вещество, у которого нет никакого применения, но в котором есть острая необходимость.

Память меняет свет, цвет и запах пространства. Память — это машина времени и тела. Она не вписывается в классическое представление о нарративе... Память порой по-своему распоряжается композицией и фактами. Я думаю, память и обращение с личной памятью — это важный инструмент в работе женского письма. Что я помню здесь и сейчас, сидя в самый разгар золотой осени в своей темной, заваленной книгами квартире? И как я это помню? Помнить, пишет Баркова, это снова и снова обретать время. Возвращать его себе. Возвращать себе тело и выстраивать саму себя снова и снова.”
― Оксана Васякина, Рана