Синдром Петрушки Quotes

“А тогда я просто мысленно определил его в подземные…
Ты ведь знаешь мои странности. Я с детства умел различить эту породу… даже не могу произнести – «людей». Это тролли такие, подземный народец, с любопытством исследующий жизнь человека. И когда предоставляется возможность просверлить в человеке дырочку и заглянуть к нему внутрь, и пощекотать там палочкой или травинкой, или воткнуть щепку поглубже, чтобы ранить, или плюнуть в эту сокровенную рану, так чтобы человеку скрутило кишки, – они этой возможности никогда не упустят.
Я говорю не о добре и зле, ибо они и сами существа другого состава, и мир вокруг них определяется другими категориями. Ты вот знаешь, что яблоко, лежащее на прилавке, – оно продаётся, оно стоит денег, и если у тебя нет этих денег, то взять его просто так нельзя. Кроме того, ты знаешь, что хозяин яблока хочет его продать и заработать, и уехать домой с прибытком, и купить подарки детишкам… А эти, подземные, они думают только о том, какой румяный у яблочка бочок и прозрачная кожица, и есть ли кислинка в нем, или оно такое сладкое, что сок чудесно смешивается во рту со слюною… Ничего в этом нового нет. Это библейская притча о бедняке и овечке – та притча, которая никогда никого из подземных не трогала.

Теперь я понимаю, что составляло основу характера этого человека: осознание полной своей безнаказанности – одна из типичных черт подземных...”
― Dina Rubina, Синдром Петрушки

“- Куклу следует любить за её одиночество.

"Знаешь, что такое гротеск, сыну? Это когда всё слишком забавно, когда всё так смешно и нелепо, что это уже издевательство."

Нет, увольте меня от описания женщин-камней и прочих ювелирных украшений.

Слушать это было тягостно; но я старался, чтобы она высказалась, чтобы – как говорят психологи – "вышел весь негатив", хотя, Бог свидетель, в этих делах никогда не знаешь, где иссякает гной негатива и начинается кровопотеря души.

балак (львовский польский диалект)

...ибо я считаю, что по-настоящему земляками можно считать лишь людей, выросших в городе в одни и те же годы, – ведь суть и облик места столь же изменчивы, как и суть и облик времени...

Непростой человек, и не скажу, что добряк, и не скажу, что святой.

– Мир полон мерзости, – так же тихо проговорил он. – Это Библия. Вот что никогда не устаревает...

Но вы же знаете, что такое абсолютная слепота личного счастья. Ты просто не смотришь вокруг, ты ни черта не замечаешь. Ты и твоё счастье – это и есть весь безбрежный мир.

Мне подумалось: а ведь я никогда не видел, чтобы он приласкал её даже мельком, как, бывает, давние супруги на людях метят друг друга мимолётными прикосновениями, летучими подтверждениями супружеской близости. Ни разу не видел, чтобы он, хотя бы шутливо, поцеловал ее, ущипнул или шлёпнул… Я даже никогда не видел, чтобы он провожал её спокойно-любящим взглядом, – а ведь во взглядах многолетних супругов всегда содержится нечто большее, чем любовь или бытовая привязанность: в них содержатся годы, тысячи проспанных вместе ночей… И никогда, никогда он не называл её уменьшительным именем. Ласки этих двоих были заперты за стенами какого-то монастыря с особо строгим уставом; впрочем, за такими стенами частенько случаются взрывы страстей, о которых не подозревают приверженцы свободной любви…
Он продолжал оставаться строгим воспитателем, продолжал таскать её на спине – «О, она лёгкая, как перышко!» – хотя лёгкой она давно не была, она была тяжелой, и не по части веса; она была тяжёлой, невыносимо тяжёлой, а он всё нёс и нёс её, не уставая…
Они были похожи на детей, что пережили оспу, выжили, но навсегда остались с изрытыми лицами. Эти двое стали жертвой особо свирепого вида любви: страстной, единоличной, единственной; остались в живых, но уже навсегда были мечены неумолимо жестокой любовью…”
― Dina Rubina, Синдром Петрушки

“- Ну... чувства, - пояснил дядя Саша. - Восторг, ужас, удивление, счастье. Ты в счастье или в ужасе?
Мальчик честно прислушался к себе и честно ответил после значительной паузы:
- В обоёх...”
― Dina Rubina, Синдром Петрушки