“Поев, я смял коробку и бросил на пол. Она отскочила от альбома Чикагского института искусств и шлепнулась на свадебную фотку мамы и папаши. Как грустно, если это лучшее, что осталось у них от свадьбы. Как-то не задумывался об этом раньше. Маму тошнит, потому что она беременна мной, а папаша до того пьян, что вот-вот свалится. Улыбается кому-то. Дяде Майку, что ли? Или дедушке? И приговаривает при этом: "Вот видишь, старый пердун. Я женат, и у меня есть работа. А ты вонял, что работу мне не найти. И жену тоже." Мне захотелось закопать фотку в мусор на веки вечные. Очень уж она символичная.

– Вас следует посадить за то, что позволили девчонке так себя разукрасить, – выдал я напоследок тете Кэти.– Серьёзно. Взять и закрыть. Американский союз защиты гражданских свобод может утереться.

Это было исключительное, колоссальное открытие. Исключительное по своей жестокости. Оно ничего не решало. Отца не вернёшь. Маму не вернёшь. Старые вопросы оставались без ответа, зато появлялись новые. Возникала целая цепь предательств. Вот хотя бы то, что я ничегошеньки не испытываю по этому поводу. Такая бесчувственность – точно предательство.

Когда я выходил, между ними разгоралась ссора. Стоило мне прибавить шагу, и все завертелось перед глазами. Пришлось переключиться на первую скорость.
На полпути от гаража к дому мне всерьёз показалось, что тётя Джен незаметно подкралась сзади и плюнула в меня, но это всего-навсего начинался дождь.

Прежде чем войти, я по-собачьи отряхнулся на крыльце. Перемазанные грязью ботинки вытирать не стал. Ещё чего. Это мой дом, чёрт бы вас всех разодрал сверху донизу.

Ощущение того, что источник охватившей меня неги где-то рядом, разбудило меня. Блаженство вскармливало, баюкало, защищало, учило, ласкало, создавало меня. Что это было, я не знал. Красоту создавала не физическая форма, а преданность мне. Таинственная "она" была мне не ровня, она жертвовала собой ради нас двоих.

Последнее время я много думал, но всегда на заданные темы. Мне кажется, я и раньше так поступал.”