Майкл Ондатже. Свет

Light , by Michael Ondaatje (There's a Trick with a Knife I'm Learning to Do, 1963-1978)

                                      Для Дорис Гратиэн

Среди ночи гроза. Деревья в возмущении уходят через поля,
искра молнии их раздела.
Сижу на белой веранде, на бурых плетеных качелях,
кофейная кружка гроза среди ночи ночь среди лета.
В ливень вплывает прошлое, друзья и родные.
Любимые слайды с родней,
переснятые с древних подробных фотокарточек, теперь
висят по стенам, расплывчатые затейливые и зернистые.

Это мой дядя, священник. Он на слоне
приехал к себе на свадьбу.
Этот стеснительный человек в летнем пиджаке и галстуке был знаменит,
уходя в бар, он хватал жену за роскошные длинные белокурые волосы,
совал их в ящик буфета и закрывал на ключ,
она так и сидела в кресле на привязи.
Он ужасно боялся, что она станет ему изменять,
Моя бабушка, она как-то ходила на танцы,
в муслиновое платье зашив светлячков.
Звезда и насмешница, безмятежное красивое лицо,
в тропиках она давала жару.
У себя дома прятала молочника,
когда он кого-то убил, а из зала суда
ее выгнали за глумление над судьей.
Ее сын стал адвокатом.
Это мой брат, ему 6. Со своим кузеном, его сестрицей
и Пэм де Восс - она нечаянно ткнула себе перочинным ножиком в глаз.
Моя тетя Кристи. Считала, что Гарольд Макмиллан шпион
и общается с ней через фото в газетах.
Говорила, он молит ее о прощении, с каждого снимка
на нее устремляя взгляд побитой собаки.

Ее муж, дядя Фицрой, цейлонский врач,
далеко за 80 помнил все, память остра, как скальпель,
но я так и не собрался его расспросить -
новые пластинки Бобби Дэрина меня тогда занимали больше.

А это мама в модном платье, рядом ее брат Ноэл.
Им семь лет и восемь, снимок раскрашен вручную,
самая давняя фотография. Самая любимая.
Вот мои дети на Хэллоуин -
та же дружба и тот же смех.
Дядя умер в 68, мама тоже в 68, спустя год.
Она рассказала, как брат умирал, и в день смерти
в глазах у него распогодилось, болезнь ушла, он как будто глядел
сквозь палату больницу, сказала она,
он увидел что-то ясное, что-то доброе, и на миг
его тело вновь стало юным, и она вспомнила,
как нашивала эмблемы ему на футболки.
Она говорила так радостно и ясно светилась.
(Cветлячковая бабушка тоже умерла в 68.)

Вот такие осколки от них остались сегодня,
в грозу, собаки скулят на веранде.
Они все хохотали в молодости, они были безумны и пылки.
Как-то на вечеринке отец спьяну
захотел объяснить, как оперируют кур,
ухитрился всех кур умертвить в процессе, и гости
ужинали часом позже, он отсыпался,
а дети смотрели, как слуги сметают
клювы и перья с газона.

Вот их осколки, больше не помню
и хочу знать еще. Различаю их в своей плоти,
в зеркале, в своих детях. Где ни окажись,
они все перед глазами строем, а истории разрастаются,
запускают щупальца в серую зернь на стенах,
они держат бокалы, а спустя 20 лет
на коленях держат внуков, позируют с любимыми псами,
выступают из света, из электричества, отключенного
грозой час назад, у шоссе рухнуло дерево, так что
дети в доме играют сейчас в домино при свечах,
а здесь плотная статика ливня вспышка спички уголек сигареты
и деревья уходят от меня через поля, четкие
одинокие со своими шрамами от ножей и следами коровьих зубов,
замерли в рваном свете, словно фотограф застал их во время побега,
и ветвистые руки машут небу, где было темно секунду назад,
хотя, если по правде, они, как и я, не сдвинулись с места.
Не отдалились от меня ни на дюйм.