Max Frei's Blog, page 63

Ни дня без Греттира

XI

У Энунда с Эсой было два сына. Старшего звали Торгейр, а младшего Офейг Греттир. В скором времени Эса умерла. После этого Энунд взял в жены женщину по имени Тордис. Она была дочерью Торгрима с Утеса на Среднем Фьорде и родственницей Скегги со Среднего Фьорда. От нее у Энунда был сын по имени Торгрим. Он рано стал рослым и сильным мужем, очень хозяйственным и умным. Энунд до старости лет жил на Хуторе Холодная Спина. Он умер от болезни и похоронен в Кургане Деревянной Ноги. Он был самым доблестным и ловким одноногим человеком в Исландии.

Торгрим превосходил других сыновей Энунда, хоть другие были и старше. Но уже в двадцать пять лет у него были седые волосы. Поэтому его прозвали Седая Голова. Мать его Тордис потом вышла замуж на севере за Аудуна Дышло в Ивовой Долине. У них был сын по имени Асгейр с Асгейровой Реки. Торгрим Седая Голова и его братья сообща владели большим имуществом и не делились.

Эйрик, как уже было рассказано, жил на Речном Мысу. Он был женат на Алёв, дочери Ингольва с Ингольвова Фьорда. Сына их звали Флоси. Он подавал большие надежды и имел много родичей.

В Исландию приехали три брата: Ингольв, Офейг и Эйвинд. Они заняли три фьорда, которые называются их именами, и с тех пор там и жили. Сына Эйвинда звали Олавом. Он жил сперва на Эйвиндовом Фьорде, а потом у Столбов, и был большой человек.

Никогда не бывало раздоров между всеми этими людьми, пока живы были старшие. Но когда Эйрик умер, Флоси счел, что люди с Холодной Спины не имеют законных прав на те земли, которые Эйрик уделил Энунду. С этого и началась между ними большая рознь, однако Торгрим с братьями сохранили за собою все, что имели. Они не хотели и знаться друг с другом. Торгейр управлял хозяйством на хуторе братьев у Фьорда Дымов. Он часто выходил в море рыбачить, потому что во фьордах тогда было полным-полно рыбы. И вот что замышляют люди с Залива. Жил человек по имени Торфинн, он был работник Флоси с Речного Мыса. Этого человека Флоси и послал убить Торгейра. Торфинн спрятался в сарае для лодок. В то утро Торгейр собрался на лодке в море. С ним было двое человек, одного звали Хамундом, а другого — Брандом. Торгейр шел впереди, за спиною у него была кожаная бутыль с кислой сывороткой. Было совсем темно. И когда он миновал сарай, Торфинн набросился на него и ударил секирою между лопаток, так что секира погрузилась в спину с хлюпаньем. Торфинн бросил секиру, решив, что перевязок тут не потребуется, и пустился что есть духу наутек.

И осталось рассказать про Торфинна, что он побежал на север к Речному Мысу и поспел туда еще затемно. Он сказал об убийстве Торгейра, прибавив, что теперь ему понадобится заступничество Флоси. Еще он сказал, что остается одно — предложить виру:

— Только это и может выручить нас из беды после всего того, что стряслось.

Флоси сказал, что сперва он подождет вестей:

— И думаю, что ты перетрухнул после такого подвига!

Теперь надо рассказать о Торгейре. Он увернулся от секиры, и удар пришелся по бутыли, а он не был и ранен. Они не стали искать того, кто нанес удар секирой, потому что было темно. Они поплыли на лодке вдоль фьордов и достигли Холодной Спины, и рассказали там о случившемся. Люди много смеялись этому и прозвали Торгейра Бутылочная Спина. Так он потом и звался. Об этом есть такие стихи:

Раньше мужи погружали
Ратных ужей кольчуги
В крытые острым железом
Домы просторные крови.
Ныне же трус ничтожный,
Не знающий сраму, со страху
В сыворотке прокисшей
Щеки секиры пятнает!

мамафтоэтобыло

Специально рассказываю, чтобы, во-первых, не знать это в одиночку. А во-вторых, завтра, проснувшись, поверить себе.

Если выйти из станции Карлсхорст через другой выход (кажется, впервые за всю жизнь вообще, мне в ту сторону никогда не было надо), можно попасть на межгалактическую барахолку, место которой не в моей распрекрасной жизни, а в каком-нибудь сборнике Шекли и его друганов.
И главное, так незаметно материализуется она. Сперва кажется, всего несколько человек торгуют какой-то странной ебаниной типа противогазов и значков, потом видишь чуть поодаль киоск с сосисками (ностальгические сосиски! расщедрился наконец-то Берлин!) идёшь к нему - и то ли, просто меняется ракурс, то ли дело в волшебной сосиске, кто откусит, того и царствие небесное, в смысле, щедрый межгалактический ад, но твоему взору вдруг открывается почти бесконечное пространство старого ипподрома, заполненное адовым барахлом, добрая половина которого вряд ли может понадобиться честному гуманоиду (вторая тоже не может, - подсказывает мне здравый смысл, но теоретически, всё-таки может, некоторые люди любят адово барахло).

Теоретически, мне в подобных местах делать нечего, я ненавижу вещи, особенно старые, особенно если их много, но на практике, мы потеряли меня в этом межгалактическом ипподроме на почти три часа; что смешно (назовём это словом "смешно") - телефон там внезапно лишился связи и не желал постить в инстаграмчик дивную ебанину, только мозг в самом начале успел прорваться к публике, и на этом всё. Хорошо хоть фотографировать не отказались - ни телефон, ни даже камера. Но кстати, совсем мало вышло картинок для почти трёх часов. И почему-то далеко не самые странные! Наверное, межгалактическая цензура меня зомбировала, чтобы самые страшные барахольные тайны не выдавать.


























Спасла меня, как это часто бывает, дружеская записка. Пришла, запипикала, в телефоне наладилась связь, ко мне вернулся разум (ну или просто галлюциногенная сосиска наконец переварилась), и удалось с этой барахолки ноги унести. Но кстати о ногах! В Берлине, в целом, на улицах очень чисто, почва такая, что не пачкаются башмаки. А после межгалактической барахолки у моих кроссовок подошвы стали красные, как в кровище. Пришлось отмывать!

Ни дня без Греттира

X

Энунд мог за себя постоять, так что и здоровые люди мало кто мог с ним поспорить. Был он знаменит по всей стране и своими предками.

Следующим событием была распря между Офейгом Греттиром и Торбьёрном Ярловым Воином. Дело кончилось тем, что Офейг погиб от руки Торбьёрна в Ущелье Греттира неподалеку от Пяты. Когда сыновья Офейга начали тяжбу, на их сторону стало множество людей. Послали и за Энундом Деревянная Нога. Он поехал весною на юг и остановился в Лощине у Ауд Многомудрой. Она хорошо его приняла, потому что он бывал у нее и прежде, на западе, за морем. Олав Фейлан, ее внук, был тогда уже взрослый. Ауд же совсем одряхлела. Она завела разговор с Энундом, что хотела бы женить своего родича Олава и хотела бы, чтобы он посватался к Альвдис с Острова Барра. Альвдис была двоюродной сестрой Эсы, Энундовой жены. Энунд одобрил это намерение и поехал дальше на юг вместе с Олавом. Когда Энунд свиделся со своими друзьями и зятьями, они позвали его к себе и стали говорить о деле. Жалобу подали на Тинг Килевого Мыса, потому что альтинг тогда еще не был учрежден. Потом дело решалось третейским судом, и за убийство была назначена большая вира. А Торбьёрн Ярлов Воин был объявлен вне закона. Сыном его был Сёльмунд, отец Паленого Кари. Отец с сыном после этого долго жили в чужих краях. Транд, как и Тормод Древко, пригласил Энунда с Олавом к себе домой. Завели они тогда разговор и о сватовстве Олава. Все тут обошлось без заминки, потому что всякий знал, что Ауд — женщина уважаемая и влиятельная. Дело было слажено, и Энунд с Олавом поехали домой. Ауд поблагодарила Энунда, что он помог ей с Олавом. Тою же осенью Олав женился на Альвдис с Острова Барра. Тут Ауд Многомудрая и умерла, как об этом рассказывается в саге о людях из Лососьей Долины.

Ни дня без Греттира

IX

Теперь надо рассказать об Энунде Деревянная Нога. Их носило несколько дней в море. Потом ветер переменился и стал дуть с моря. Тогда они подошли к земле, и те, кто бывал здесь раньше, узнали, что это западный берег Мыса. Они вошли в Прибрежный Залив, почти у самых Южных Берегов. Тут к ним приблизилась десятивесельная лодка, в которой сидели шестеро человек. Они окликнули корабельщиков и спросили, кто у них старший. Энунд назвал себя и спросил, откуда они сами. Те назвались работниками Торвальда со Столбов. Энунд спросил, все ли земли по Берегам уже заняты. Они отвечали, что осталось еще немного свободной земли на Южных Берегах, а к северу и того нет. Энунд спросил своих людей, хотят ли они ехать на западное побережье страны или удовольствуются тою землей, которую им указали. Они предпочли сперва осмотреться. Они поплыли по берегу в глубь Залива и сначала пристали в бухточке у Речного Мыса. Спустили там на воду лодку и стали грести к берегу.

Там жил тогда богатый человек по имени Эйрик Петля. Он занимал земли между Ингольвовым Фьордом и Неприступным Утесом в Безрыбном Фьорде. Узнав о приезде Энунда, Эйрик предложил выделить ему столько земли, сколько тот захочет, но прибавил, что незанятой земли осталось уже мало. Энунд сказал, что он сперва посмотрит, что это за земли. Они поплыли мимо фьордов в глубь Залива и были возле Неприступного, когда Эйрик сказал:

— Вот здесь и смотрите. Отсюда и до земель Бьёрна еще ничего не занято.

За фьордами возвышалась большая гора, на ней лежал снег. Энунд глянул на гору и сказал такую вису:

В испытаньях трепала
Долго меня недоля,
И дорогами рыб снова
Скачет дракон мачты.
Что же теперь? Незавидна
Мена — навек кинуть
Родичей, отчие земли
Ради Спины Холодной.

Эйрик отвечает:

— Многие столько потеряли в Норвегии, что не восполнят утраты. И думаю к тому же, что в лучших местах почти все земли уже взяты. Поэтому я не стану склонять тебя к отъезду. Я снова предлагаю, чтобы ты взял из моих земель столько, сколько тебе понадобится.

Энунд сказал, что он принимает предложение. После этого он занял земли, что идут от Неприступного, и три залива — Загонный, Кольбейнов и Холодноспинный до самой Холодной Спины. Позже Эйрик отдал ему весь Безрыбный Фьорд и Фьорд Дымов и весь Мыс Дымов на той стороне фьорда. О плавнике у них никакого уговора не было, потому что тогда его было столько, что каждый брал, сколько хочет.

Энунд выстроил двор у Холодной Спины, и у него было много людей. А когда стало прибывать у него добра, он построил и другой двор — на Фьорде Дымов. Кольбейн жил в Кольбейновом Заливе. Несколько зим Энунд жил спокойно.

У лягушки было десять лягушат

Единственная сегодняшняя история из Карлсхорста, которую можно (в смысле, технически возможно) рассказать (зато сразу и показать).

Когда мне было мало лет, и мы с родителями работали советскими оккупантами (строго говоря, они работали, моя роль в этой ликующей оккупации волшебной заграницы сугубо паразитическая была), - так вот, иногда погожими вечерами мы с папой ходили гулять нараёне, то есть, по району Карлсхорст. И начинались эти прогулки всегда с одного и того же: папа, у лягушки было двадцать лягушат!
- Нет, - говорил папа, - нет! У лягушки было два лягушонка. Максимум три.
- Пятнадцать!
- Ладно, четыре.
- Десять. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть у лягушки было десять лягушат!
Иногда папа соглашался на десять, иногда сбивал до шести-семи. Понятно, почему он так торговался! Про каждого лягушонка надо было придумать историю. Новую! Не такую, какие рассказывал в прошлый раз.
Папины истории про лягушат были лучше всех сказок на свете. Потому что в папиных историях лягушата всегда хулиганили. Подкладывали взрослым кнопки на стулья, пили чужую водку и стреляли из пистолетов. Один лягушонок, я точно помню, пришёл в школу и написал там во все чернильницы (когда папа ходил в школу, там ещё были чернильницы; впрочем, при мне они были на почте, например).
Потом утомлённый регулярным сочинительством папа придумал хитрость: за каждую его историю про лягушонка надо было рассказать свою. И тоже не повторяться. Ну и подумаешь, не очень-то надо. Было бы чего повторять! Мои лягушата дружили с джиннами и пиратами (и подкладывали кнопки на стулья, конечно же, всем). Они находили клады и залезали на самые высокие горы, становились волшебниками и приколдовывали школьным училкам (извинити) дополнительную жопу на лбу. Не помню, кто из нас придумал историю про лягушонка, который полетел в космос и захотел написать коллегам в тюбик с космической едой, а моча, как положено в невесомости, стала большой каплей по всему космическому кораблю летать (наверное всё-таки папа придумал, у нас телевизора тогда не было, но он про космонавтов в газетах читал и про фокусы невесомости знал) - в общем, это был наш любимый зыбест. Мы с папой оба были хулиганы и грубияны, оба хороши, оба придумывали для лягушат идиотские похождения и хохотали до слёз, как придурки, каковыми, собственно, и являлись. Мы были офигенные молодцы.

Но только сегодня стало ясно, насколько мы были офигенные молодцы. Настолько, что в Карлсхорсте, по которому мы гуляли, рассказывая друг другу о лягушатах, эти самые лягушата материализовались. Ну, правда, не хулиганят.

Ни дня без Греттира

VIII

Вот, снарядившись, Энунд и Асмунд вышли в море, плывя борт к борту. Энунд сказал вису:

Славными слыли бойцами
С Халльвардом мы бывало:
Часто в тот день злосчастный
Меч мой вздымался в сече.
Ныне ж нелегкий жребий
Меня, одноногого, гонит
Седлать скакуна морского
И берег искать исландский.

Путь их был тяжелым. Дул все больше сильный ветер с юга, и их отнесло далеко к северу. Все же они достигли Исландии и, подойдя с севера к Длинному Мысу, узнали берег. Они были так близко друг от друга, что могли переговариваться. Асмунд сказал, что им следует плыть к Островному Фьорду. Так и порешили. Они поплыли, держась берега. Тут с юго-востока налетела буря, и когда Энунд повернул круто к ветру, у него на корабле сломалась рея. Тогда они спустили парус, и их унесло в море. Асмунд же пристал у Кустарникового Острова и, дождавшись попутного ветра, поплыл к Островному Фьорду. Хельги Тощий отдал ему там весь Склон Воронят. Он поселился на Южной Стеклянной Реке. Брат его Асгрим приехал через несколько лет и поселился на Северной Стеклянной Реке. Он был отцом Ладейного Грима, отца Асгрима.

Ни дня без Греттира

VII

Энунд отправился на юг, в Рогаланд, и повидался там со многими своими друзьями и родичами. Он скрывался там у человека по имени Кольбейн. Эиунду стало известно, что Харальд конунг прибрал к рукам все его владения и отдал их человеку по имени Харек, своему подручному. Энунд явился к нему ночью и захватил в доме. Харека вывели и отрубили ему голову, а Энунд забрал все, что только смог. Хутор же они сожгли. Энунд побывал зимою в разных местах. А осенью херсир Грим убил Эндотта Ворону за то, что тот не отдал ему конунгово добро. Тою же ночью Сигню, жена Эндотта, снесла на корабль все их имущество и поехала с сыновьями, Асмундом и Асгримом, к своему отцу Сигхвату. Немного погодя она отправила сыновей в Сокнадаль к Хедину, своему воспитателю, и они недолго там оставались и пожелали вернуться к матери. Они отправились в путь и приехали к празднику середины зимы к Ингьяльду Верному, в Хвин. Он принял их, по просьбе жены своей Гюды, и они провели там зиму.

Весною Энунд приехал на север, в Агдир, потому что он узнал о смерти Эндотта и о том, что его убили. Увидевшись с Сигню, он спросил, какой они ждут от него помощи. Сигню сказала, что больше всего они желают отомстить Гриму херсиру за убийство Эндотта. Послали тогда за сыновьями Эндотта. Встретившись с Энундом, они заключили с ним союз и стали следить за всем, что делается у Грима.

Летом у Грима наварили много пива, потому что ожидали в гости Аудуна ярла. Проведав об этом, Энунд и сыновья Эндотта отправились к Гримову двору и, застигнув его врасплох, подожгли дома. Так они и сожгли Грима херсира, а с ним еще почти тридцать человек. Они захватили там много всякого добра. Энунд скрылся в лесу, а братья взяли лодку Ингьяльда, своего воспитателя, и, отойдя на ней от хутора, притаились неподалеку.

Аудун ярл явился, как было условлено, на пир, но не нашел своего друга. Он созвал народ и провел там несколько ночей, но так и не напал на след Энунда и его товарищей. Ярл и с ним еще два человека спали наверху в одной горенке. Разузнав обо всем, что происходит на хуторе, Энунд послал за братьями. Когда они пришли, он спросил их, что они выбирают: стоять на страже у хутора или напасть на ярла. Они выбрали напасть на ярла. Они взломали бревном чердачную дверь, потом Асмунд схватил тех двоих, что были с ярлом, и сбросил их вниз с такою силой, что у них чуть не дух вон. Асгрим кинулся на ярла и стал требовать с него виры за отца, потому что ярл был в сговоре с Гримом херсиром, когда убили Эндотта. Ярл сказал, что у него нету при себе денег и просил отсрочить плату. Тогда Асмунд приставил к груди ярла копье и велел платить немедля. Ярл снял с шеи ожерелье и отдал его вместе с тремя золотыми кольцами и златотканым плащом. Асгрим взял драгоценности и дал ярлу прозвище — Аудун Заяц.

Когда бонды и местные жители заметили, что творится неладное, все выбежали на помощь ярлу. Произошла жестокая стычка, ибо у Энунда было много людей. В этой стычке пало множество добрых бондов и дружинников ярла. Тут пришли братья и рассказали, как они поступили с ярлом. Энунд сказал, что зря они его не убили:

— Какая-никакая, а все же была бы месть Харальду конунгу за все, что мы от него потерпели.

Они сказали, что так, мол, еще больше позора для ярла. Потом они поехали в Сурнадаль к тамошнему лендрманну Эйрику Пиволюбу. Он приютил их всех на зиму. Он справлял праздник середины зимы вместе с одним человеком по имени Халльстейн, по прозванию Конь. Сперва угощал Эйрик, и все шло на славу. Потом стал угощать Халльстейн, и тут случилось им повздорить. Халльстейн ударил Эйрика рогом, и Эйрик уехал, так ему и не отомстив. Это очень не понравилось сыновьям Эндотта. И вот, немного погодя, Асгрим отправился ко двору Халльстейна, зашел в дом и нанес ему большие раны. Все, кто там был, сбежались и накинулись на Асгрима. Он храбро защищался и ускользнул от них в темноте, а они подумали, что убили его. Весть об этом дошла до Энунда и Асмунда, и они решили, что Асгрим погиб и что тут уж ничего не поделаешь. Эйрик дал им совет уехать в Исландию, а здесь, мол, в Норвегии, им никак нельзя оставаться: недолго и попасться в руки конунгу. Они так и сделали: снарядились плыть в Исландию, каждый на своем корабле. Халльстейн лежал в ранах и умер еще до того, как Энунд с Асмундом вышли в море. Кольбейн, о котором шла уже речь, последовал за ними на корабле Энунда.

Ни дня без Греттира

VI

Следующее, что случилось, была смерть Бьёрна, отца Транда. Когда об этом узнал херсир Грим, он отправился к Эндотту Вороне и стал требовать Бьёрново наследство, но Эндотт сказал, что Транд — законный наследник своего отца. Грим сказал, что Транд, мол, сейчас на западе, за морем, а Бьёрн родом из Гаутланда, и конунг вправе распоряжаться наследством всех иноземцев. Эндотт сказал, что он сохранит имущество для Транда, сына своей дочери. С тем Грим и уехал, ничего из наследства не получив.

Транд узнал о смерти отца и тут же стал собираться с Гебридских Островов, а с ним и Энунд Деревянная Нога. Офейг же Греттир и Тормод Древко поехали с домочадцами в Исландию и высадились на юге, на Песках, проведя первую зиму у Торбьёрна Лососинщика. Потом они заняли землю в Округе Людей Скалистой Горы. Офейг занял западную часть между реками Поперечной и Телячьей. Он жил на Дворе Офейга у Каменного Холма. А Тормод занял восточную часть и жил на хуторе Холм Древка. У Тормода были дочери: Торвёр, мать Тородда Годи с Уступов, и Торве, мать Торстейна Годи, отца Бьярни Премудрого.

Теперь надо рассказать о Транде и Энунде. Они поплыли на восток, в Норвегию, и благодаря хорошему попутному ветру были у Эндотта Вороны прежде, чем донеслись слухи об их приезде. Эндотт хорошо принял Транда и рассказал ему о притязаниях херсира Грима на Бьёрново наследство.

— Мое же мнение, родич, что лучше ты сам наследуешь своему отцу, чем рабы конунга. И удачно для тебя сложилось, что ни одна душа не знает о твоем приезде. Но сдается мне, что Грим не преминет начать тяжбу против одного из нас, если сумеет. Хочу я, чтобы ты забрал свое наследство и уехал в чужие страны.

Транд ответил, что он так и сделает. Взял он имущество и стал скорее готовиться к отъезду из Норвегии.

Прежде чем выйти в море, Транд спросил Энунда Деревянная Нога, не думает ли он поехать в Исландию. Энунд сказал, что сперва он хотел бы проведать родичей и друзей на юге Норвегии. Транд сказал:

— Тогда мы расстанемся. Хотел бы я, чтобы ты помог моим родичам, ибо теперь, когда я вне опасности, месть обратится на них. Я еду в Исландию, и мне бы хотелось, чтобы и ты туда приехал.

Энунд пообещал, и они расстались наилучшими друзьями. Транд поехал в Исландию. Офейг и Тормод Древко хорошо его там встретили. Он поселился на Холме Транда, к западу от Бычьей Реки.

Из ботанички

Ни дня без Греттира

V

На следующее лето они собрались плыть на запад, в Ирландию. А Бальки и Халльвард отправились за море и поплыли в Исландию, потому что говорили, что там хорошие земли. Бальки занял земли по Хрутову Фьорду. Он жил на обоих Дворах Бальки. Халльвард занял Фьорд Сопуна и Домовую Бухту до Ступеней и там поселился.

Транд и Энунд поехали к Эйвинду Норвежцу, и он хорошо встретил брата. Но узнав, что с ним приехал и Энунд, он очень разгневался и даже хотел с ним сразиться. Транд стал его отговаривать. Он сказал, что не дело идти с враждою на норвежцев, а тем паче на таких, кто не творит никакого беззакония. Эйвинд сказал, что Энунд беззаконничал раньше, когда напал на Кьярваля конунга, и теперь он за это поплатится. Долго толковали об этом братья, пока Транд не объявил, что у них с Энундом будет во всем одна судьба. Тогда Эйвинд смягчился. Они долго пробыли там летом и ходили в викингские походы с Эйвиндом. Тот нашел, что Энунд замечательный герой. Осенью они отправились на Гебридские Острова. Эйвинд отдал Транду все отцово наследство на случай, если Бьёрн умрет раньше Транда. Они оставались на Гебридских Островах до самой своей свадьбы и еще несколько зим после этого.