Шантарам

by Gregory David Roberts

за Прабакером сквозь толпу, я обратил внимание на другую, не столь уродливую сторону их жизни. В дверях одного из домов группа нищих играла в карты; какой-то слепой уплетал в компании друзей рыбу с рисом; детишки, громко смеясь, по очереди катались вместе с безногим бедняком на его тележке. По дороге Прабакер искоса бросал на меня взгляды. — Как тебе нравится наш Бомбей? — Ужасно нравится, — ответил я, нисколько не покривив душой.

Я наклонился и посмотрел слева и справа за ее спиной. — Что там такое? — Я ищу крылья. Ведь вы мой ангел-спаситель. — Боюсь, что нет, — ответила она с насмешливой улыбкой, от которой на ее щеках образовались ямочки. — Во мне слишком много от дьявола.

Неплохой пикап получился))

— Ладно, пусть будет Лин. — Очень хорошо! Я такой счастливый, что тебе нравится это имя! И как мое имя означает на хинди «сын света», так и твое тоже имеет очень замечательное и счастливое значение. — Да? И что же оно означает? — Оно означает «пенис»! — Прабакер был в восторге, чего, по-видимому, ожидал и от меня. — Ни хрена себе!.. Да уж, просто потрясающе.

В еде я француз, в любви итальянец, а в делах швейцарец — строго блюду нейтралитет.

— усмехнулся он, поблескивая голубыми глазами, подернутыми розовой алкогольной влагой. — Свожу концы с концами, как говорится, и, когда они сходятся, получаю плату с обоих концов. Вот только что я провернул сделку с двумя кило манальского гашиша. Видишь парочку возле фруктов — парень с длинными белокурыми волосами и девушка в красном? Это итальянские туристы, они хотели купить гашиш. Некий человек, ты мог заметить его на улице — босой, в грязной рубашке, — зарабатывает там свои комиссионные. Он направил их ко мне, а я в свою очередь переправил их Аджаю, который торгует гашишем. Великолепный преступник. Вон, смотри, он сидит вместе с ними, все улыбаются. Сделка состоялась, и моя работа на сегодня закончена. Я свободен! Он постучал по столу, в очередной раз призывая официанта, но, когда тот принес маленькую бутылочку, Дидье какое-то время сидел, обхватив ее обеими руками и глядя на нее в глубокой задумчивости. — Сколько ты собираешься пробыть в Бомбее? — спросил он, не глядя на меня. — Не знаю точно. Забавно, в последние дни

Марселе есть поговорка: «Человек, который никуда не спешит, никуда не попадает». Я уже восемь лет никуда не спешу.

стереть в порошок. О силе, окруженной тайной, страшной тайной. О власти, позволяющей жить, не испытывая угрызений совести и сожалений. Вот у тебя, Лин, было в жизни что-нибудь такое, что не дает тебе покоя? Случалось тебе совершать поступки, о которых ты сожалеешь? — Ну конечно... — Да. Разумеется. И мне тоже... Я сожалею о многом, что я в свое время сделал... или не сделал. А Карла не сожалеет ни о чем. И потому она принадлежит к кучке избранных, обладающих властью над миром. У нее такое же сердце, как у них, а у нас с тобой — не такое. Но, прости, я уже немного пьян, а между тем мои итальянцы собираются уходить. Аджай же не будет ждать долго. Надо забрать

Неплохой пикап получился))

— Ты знаешь анекдот про скорпиона и лягушку? Про то, как лягушка соглашается перевезти скорпиона через реку, взяв с него обещание не жалить ее? — Ну да. На середине реки скорпион жалит-таки лягушку, и, когда она спрашивает, зачем он это сделал, — ведь теперь они оба погибнут, — он отвечает, пожав плечами: «Уж такое я дерьмо. Против собственной природы не попрешь».

злобная агрессивность распространялась на всех окружающих. Он почти вплотную сближался с автомобилями, едущими впереди на более медленной скорости, и, оглушительно сигналя, проносился мимо, едва не спихивая их с проезжей части. Когда люди сворачивали в сторону, чтобы пропустить нас, наш водитель какое-то время ехал рядом, осыпая их оскорблениями. Затем, наметив впереди очередную жертву, он гнался за ней, чтобы повторить маневр. Время от времени он, открыв дверцу, высовывался на несколько секунд наружу и выплевывал пережеванный пан, не обращая никакого внимания на то, что делается перед нашей грохочущей адской машиной. — Этот водитель — просто псих, — пробормотал я Прабакеру. — Вождение у него не очень хорошее, — согласился Прабакер, вцепившийся обеими руками в спинку переднего сиденья, — но зато плевание и поношение замечательные. — Ради всего святого, скажи ему, чтобы он остановился! — заорал я, когда водитель,

Я уступил свое место на четыре часа пожилому человеку с копной белых волос. Он был в очках с такими толстыми линзами, какие вставляются в бинокли армейских разведчиков. Мой поступок вызвал возмущенный протест со стороны Прабакера: — Я так сильно дрался с хорошими людьми за место для тебя, Лин, а ты отдаешь его так запросто, будто выплевываешь пережеванный пан, и стоишь в проходе, да еще прямо на ногах.

Ты хочешь сказать, что водитель вывешивает табличку с названием города, куда многие хотят попасть, а на самом деле повезет их совсем в другое место, куда никому не надо? — Ну да, Лин, — просиял он. — Но почему? — Понимаешь, когда к нему сядут люди, которые хотят ехать в популярное место, он постарается уговорить их поехать вместо этого в непопулярное. У него такой бизнес. Это бизнес, Лин. — Это черт знает что, а не бизнес, — буркнул я. — Ты должен снизойти к ним симпатией, Лин, к этим водителям. Если они повесят правильную табличку, никто не подойдет к ним поговорить за весь день, и им будет очень одиноко. — Ну, теперь все понятно, — саркастически бросил я. — Мы болтаемся тут от автобуса к автобусу для того, чтобы водителям не было скучно. — Я же знал, Лин, что ты поймешь. У тебя очень доброе сердце в твоем туловище.

Хахахаха. Соснуть в такой обстановке - никак))))

то лицо его отца было изборождено глубокими морщинами, и на него набегала тень усталости, когда Кишан не улыбался. Он как будто закрывал какие-то двери

— Папа спрашивает, правда ли, что в вашей стране люди едят коров? — Да, конечно, но... — Сколько коров вы едите? — Ну... Мы не всех их съедаем сами, часть мы экспортируем в другие страны. — Сколько? — Ну сколько-сколько...

Всего за три часа до того, как Прабакер объяснил мне суть игры с колышками, я узнал от его матери, что она созвала женщин селения на совещание, чтобы дать мне новое, местное имя, какое носили они все. Поскольку я жил в семье Прабакера, то они решили, что и фамилия моя должна быть такая же, как у них: Харре. Кишан был отцом Прабакера и считался моим приемным отцом, и традиция требовала, чтобы я взял его имя в качестве своего второго. А первое, основное имя Рукхмабаи выбрала для меня, исходя из того соображения, что у меня спокойный и жизнерадостный характер, и остальные женщины согласились с ее выбором. Это имя было Шантарам, что означает «мирный человек» или «человек, которому Бог даровал мирную судьбу».

были обязаны представлять городской администрации списки постояльцев, приехавших из-за рубежа, с указанием паспортных данных и срока их визы. Эти списки назывались «формой С», и полиция проверяла их очень тщательно. Нарушение визового режима считалось в Индии серьезным преступлением. Виновников могли упечь за решетку на два года, а служащие гостиниц, потворствовавшие нарушителям, облагались большими штрафами. Ананд хмуро объяснил мне ситуацию, прежде чем записать меня в журнал постояльцев, указав фиктивные даты. Он благоволил ко мне, поскольку был родом из Махараштры и встретил в моем лице первого иностранца, с кем мог поговорить на своем родном языке. Он ничего не имел против того, чтобы нарушить один

Можно заставить человека не поступать плохо, но нельзя заставить его поступать хорошо, вы согласны?

— Нет более прекрасного свидетельства Божьего промысла, чем щедрость бедняков, — тихо произнес Абдулла.

— Есть старая персидская поговорка: «Лев должен время от времени рычать, чтобы напоминать коню о его страхе».

— Вы христианин? — Нет, я не верю в Бога. — В Бога нельзя верить или не верить, — объявил он. — Его можно только познать.

чаще всего истину можно найти в музыке, а не в философских трактатах.

«Страдание, — сказал мне однажды Кадербхай, — это способ испытать свою любовь, прежде всего любовь к Богу».

правосудие — это не только наказание провинившихся, но и попытка спасти их.

Он ушел, не поблагодарив меня, подобно большинству моих пациентов. Но я знал, что в ближайшее время он либо пригласит меня к себе домой на обед, либо принесет мне в подарок фрукты или какие-нибудь необычные благовония. Я привык к тому, что здешние жители выражают свою благодарность делами, а не словами.

Политик — это тот, кто обещает построить мост там, где нет никакой реки.

Хахаха)))

до праздника. — Да, в Небесную деревню! — засмеялся Прабакер. — Но где это? — спросила Карла. — Прямо здесь, у тебя над головой, — ответил я, указав вверх. Мы дошли до стройплощадки, и мегалитические башни-близнецы нависли над нами. Железобетонные стены были возведены уже на три четверти, но окна и двери еще не вставляли, электроарматуру не монтировали, водопровод и канализацию не подводили. Не было ни огоньков, ни облицовки, ни каких-либо иных деталей отделки, способных оживить две серые громады. Они заглатывали свет, гасили его и накапливали, становясь хранилищами теней. Сотни пустых оконных проемов зияли, как входы в пещеры, в совокупности похожие на поперечное сечение муравейника, по которому сновали люди. До нас доносилась прерывистая, бьющая по нервам музыка строительного самоутверждения: раздраженное

и я, взяв свой стакан, подошел к одному из больших оконных проемов, обращенных в сторону трущоб. Подо мной вплоть до самого залива расстилалось лоскутное одеяло из бесчисленных хижин. Узкие проходы, наполовину скрытые нависавшими над ними неровными крышами, казались скорее туннелями, нежели улочками. Тут и там поднимался легкий дымок от разожженных плит, и ленивый бриз, дувший в сторону моря, подхватывал его и разносил клочья над разбросанными по заливу рыбачьими лодками, с которых ловили рыбу в мутных прибрежных водах. Дальше от берега, за трущобами, высились многоквартирные дома, в которых жили достаточно богатые люди. С моего наблюдательного пункта были видны роскошные сады с пальмами и вьющимися растениями на крышах домов, а на других крышах — миниатюрные хижины, принадлежащие прислуге богатых жильцов. На стенах домов, даже самых новых, разрослись грибки и плесень. Мне в последнее время стали казаться привлекательными распад и увядание, затронувшие даже самые величественные сооружения Бомбея, та печать упадка, какой было отмечено всякое блестящее начинание в этом городе. — Да, вид красивый, — тихо произнесла подошедшая ко мне Карла. — Иногда я прихожу сюда по ночам, когда все спят, а мне хочется побыть одному, — ответил я ей так же тихо. — Это одно из моих любимых мест. Мы помолчали, наблюдая за воронами, кружившими над трущобами. — А ты где любишь бывать в одиночестве? — Я не люблю одиночества, — ответила она ровным тоном и, обернувшись ко мне, увидела выражение моего...

Хахахаха. Соснуть в такой обстановке - никак))))

Но, подобно людям в сотнях футов под нами, я уже собирал обломки в своем сердце и возводил новый дом на руинах.

поднатыркался

боль и страдание взаимосвязаны, но не являются одним и тем же. Боль можно испытывать, не страдая, а страдание возможно без чувства боли.

Прабу! — ...должен любить своего медведя, — закончил он, бия себя в грудь и мотая головой. — Господи, спаси нас и помилуй! — простонал я и отвернулся опять, наблюдая за тем, как улица за окном неуклюже потягивается и стряхивает с себя сон. Войдя в трущобы, мы расстались. Прабакер сказал, что ему пора завтракать, и отправился в чайную Кумара. Он пребывал в радостном возбуждении. Наше приключение с Кано подарило ему новую захватывающую историю, в которой он сам играл важную роль, и он хотел поделиться ею с Парвати, одной из двух хорошеньких дочерей Кумара. Он не говорил со мной о Парвати, но однажды я видел, как он разговаривает с ней, и понял, что он влюбился. Ухаживание, с точки зрения Прабакера, заключалось в том, чтобы приносить любимой девушке не цветы и конфеты, а истории о своих похождениях в большом мире, где он сражался с чудовищными несправедливостями и с демонами соблазна. Он сообщал ей о сенсационных происшествиях, пересказывал сплетни и выдавал секреты. Он раскрывал перед ней свое храброе сердце и изливал свое проказливое и вместе с тем благоговейное отношение к миру, которое порождало его смех и его всеобъемлющую улыбку. Направляясь к чайной, он мотал головой и разводил руками, репетируя церемонию подношения подарка. Я пошел к себе по трущобным закоулкам, пробуждавшимся в предрассветном сумраке и бормочущим что-то со сна.

Не знаю, что меня пугает больше: сила, которая подавляет нас, или бесконечное терпение, с которым мы к этому относимся.

Я не раз слышал от людей, что в экстремальных условиях — при аварии или внезапной опасности — возникает ощущение, что время растягивается и все происходит как при замедленном прокручивании киноленты.

Их всего миллион во всем мире, настоящих злодеев, очень богатых и могущественных, от чьих решений все зависит. Тупицы — это военные и полицейские, на которых опирается власть злодеев. Они служат в армиях двенадцати ведущих государств мира и в полиции тех же государств и еще двух десятков стран. Из них лишь десять миллионов обладают действительной силой, с которой приходится считаться. Конечно, они храбры, но глупы, потому что жертвуют своей жизнью ради правительств и политических движений, использующих их в собственных целях как пешки. Правительства в конце концов всегда предают их, бросают на произвол судьбы и губят. Ни с кем нации не обходятся с таким позорным пренебрежением, как с героями войны.

А сто миллионов трусов, — продолжал Абдул Гани, защемив в толстых пальцах ручку своей чашки, — это бюрократы, газетчики и прочая пишущая братия. Они поддерживают правление злодеев, закрывая глаза на то, как они правят. Среди них главы тех или иных департаментов, секретари всевозможных комитетов, президенты компаний. Менеджеры, чиновники, мэры, судейские крючки. Они всегда оправдываются тем, что лишь выполняют свою работу, подчиняясь приказам: от них, мол, ничего не зависит, и если не они, то кто-нибудь другой будет делать то же самое. Эти сто миллионов трусов знают, что происходит, но никак этому не препятствуют и спокойно подписывают бумаги, приговаривающие человека к расстрелу или обрекающие целый миллион на медленное умирание от голода.

Знаешь, Лин, у нас есть пуштунская поговорка. Смысл ее в том, что невозможно стать мужчиной, пока не отдашь с готовностью и беззаветно свою любовь ребенку. А хорошим человеком можно стать только после того, как ребенок точно так же всем сердцем полюбит тебя.

Ты ведь знаешь разницу между новостью и сплетней, надеюсь? Новость сообщает тебе о том, что люди делали. А сплетня говорит, какое удовольствие они от этого получили.

А ты ведь знаешь старую поговорку: «Если король враг — это плохо, если друг — еще хуже, а уж если родственник — пиши пропало».

Мы живем потому, что умеем любить, а любим потому, что умеем прощать.

«Ошибки — как неудачная любовь, — сказала однажды Карла. — Чем лучше ты учишься на них, тем больше жалеешь, что совершил их».

воровство. Тырил со стройки медную проволоку и пластиковые шланги. Уже три раза сидел за то же самое, теперь четвертый. Они называют меня мелким воришкой-рецидивистом. На этот раз придется

Жестокость — разновидность трусости. Трусы смеются жестоким смехом, когда им на людях хочется заплакать, а причиняя другим боль, они дают выход снедающей их тоске.

затягивала какую-нибудь популярную песню, следующий куплет подхватывала другая группа, затем третья и четвертая, после чего песня возвращалась к первой. Вокруг каждого кружка собиралось еще

страницу, и, разделавшись со вшами, приступил к рассказу. Рахул подкрался ко мне совершенно незаметно, как способен красться даже самый неповоротливый боров, если им движет хитрость и злоба, и нанес

со вполне понятным отвращением стал отказываться, его поколотили, и он принялся за работу, причем выполнил ее довольно тщательно. Думаю, что обязан ему своей жизнью — и, как ни странно, тому типу, который напал на меня. Если бы не его нападение и последовавшее за этим избиение, меня не вымыли бы теплой водой с мылом — в первый

— Принято считать, что деньги — корень всего зла, — сказал Халед, когда мы встретились в его квартире. Он говорил по-английски довольно хорошо, хотя и с заметным смешанным акцентом, приобретенным в Нью-Йорке, арабских странах и Индии. — Но это не так. На самом деле наоборот: не деньги порождают зло, а зло порождает деньги. Чистых денег не бывает. Все деньги, циркулирующие в мире, в той или иной мере грязные, потому что абсолютно чистого способа приобрести их не существует. Когда тебе платят за работу, от этого где-то страдает тот или иной человек. И это, я думаю, одна из причин, почему практически все — даже люди, никогда не нарушавшие закон, — не против заработать парочку баксов на черном рынке.

что есть люди, которые согласны уплатить больше. — И кто же эти люди? — Не знаю. Я сам только сводил туристов с дельцами

Черный рынок возникает там, где жадность сталкивается с ограничениями.

Секрет только тогда бывает настоящим секретом, когда ты мучишься, храня его.