Nick Perumov's Blog, page 2
May 11, 2015
Визит старой дамы (с).
"Преступная и противоправная аннексия Крыма" -- именно так, открытым текстом, выразилась фрау канцлер.
Вот ссылка на Дойче Велле.
Может, я ошибаюсь, но это, по-моему, уже за пределами дипломатического протокола.
Это ультиматум. Фрау, похоже, привезла "последнее западное предупреждение".
Сдавай Донбасс, сдавай Крым. Никаких компромиссов. Никакие "хытрые планы" уже не помогут.
Если кто-то уверял Владимира Владимировича, что "Европа не посмеет", "Европе свой бизнес ближе" - этого советчика надо вздёрнуть на Лобном месте. Европа посмела, Европа отправила под нож многосотмиллиардный бизнес с Россией. Наивные и глупые попытки выдать частные мнения фриков и маргиналов за "прозрение европейского истеблишменты" не могут вызывать ничего, кроме горького смеха. Всё в Европе прекрасно понимают, с самого начала, Но будут до конца называть черное белым, и наоборот.
Надежды, что запихав Донбасс в "единиую Украины", Россия сможет как-то выторговать себе Крым, так же донельзя наивны и невозможно представить, что кто-то из госмужей может такое рассматривать хоть сколько-то всерьез.
Во всяком случае, чем откровеннее и прямее выражается фрау канцлер, тем лучше. Собственно говоря, непонятно даже, зачем ей потребовалось произносить такое на публику, лишний раз мобилизуя Россию. Один на один, в напряженных переговорах - быть может, а вот так, открыто? "Иду на вы"?
Что ж, ясность, она всегда лучше.
Вот ссылка на Дойче Велле.
Может, я ошибаюсь, но это, по-моему, уже за пределами дипломатического протокола.
Это ультиматум. Фрау, похоже, привезла "последнее западное предупреждение".
Сдавай Донбасс, сдавай Крым. Никаких компромиссов. Никакие "хытрые планы" уже не помогут.
Если кто-то уверял Владимира Владимировича, что "Европа не посмеет", "Европе свой бизнес ближе" - этого советчика надо вздёрнуть на Лобном месте. Европа посмела, Европа отправила под нож многосотмиллиардный бизнес с Россией. Наивные и глупые попытки выдать частные мнения фриков и маргиналов за "прозрение европейского истеблишменты" не могут вызывать ничего, кроме горького смеха. Всё в Европе прекрасно понимают, с самого начала, Но будут до конца называть черное белым, и наоборот.
Надежды, что запихав Донбасс в "единиую Украины", Россия сможет как-то выторговать себе Крым, так же донельзя наивны и невозможно представить, что кто-то из госмужей может такое рассматривать хоть сколько-то всерьез.
Во всяком случае, чем откровеннее и прямее выражается фрау канцлер, тем лучше. Собственно говоря, непонятно даже, зачем ей потребовалось произносить такое на публику, лишний раз мобилизуя Россию. Один на один, в напряженных переговорах - быть может, а вот так, открыто? "Иду на вы"?
Что ж, ясность, она всегда лучше.
May 10, 2015
Приключения Молли Блэкуотер, девочки из Норд-Йорка, записанные с её собственных слов.
Выложено в ВК, но пусть здесь тоже будет.
часть первая:
http://vk.com/id188928104?w=wall188928104_7958/all
часть вторая:
http://vk.com/id188928104?w=wall188928104_8011/all
часть третья:
http://vk.com/id188928104?w=wall188928104_8021/all
часть четвертая:
http://vk.com/id188928104?w=wall188928104_8365%2Fall
April 30, 2015
Информирования общественности пост.
Информирования общественности пост.В ЖЖ есть замечательный журнал историка http://corporatelie.livejournal.com/Занимается он вопросами тюремной системы СССР 20-х и 30-х годов. Занимается педантично, скрупулёзно, именно историческим исследованием, а не "исторической публицистикой". Мерно, шаг за шагом, публикует массу внутренних документов системы, той самой "вторички", весь массив которой "сфальсифицировать" невозможно. Затрагивает и смежные темы, в частности -- раскулачивание.Вот его пост. Один из многих. С внутренними документами. Такими, как, например, вот такой:http://corporatelie.livejournal.com/101989.htmlЧитайте, мнящие себя "красными", товарищи. Читайте, оправдывающие коллективизицию "суровой необходимостью" (себя-то вы при этом видите, разумеется, в чёрных кожаных куртках с маузерами, а не среди тех, кого лишали всего нажитого и отправляли фактически на смерть).
April 6, 2015
Последняя информация о встречах и выступлениях
#Ник_Перумов #Новости
Встречи с автором в России:
1) 9 апреля в 19.00 в магазине «Новый книжный», расположенном по адресу: Москва, Малая Сухаревская пл., д. 12
2) Роскон 2015, Москва: 11 апреля, 14:30-15:30 Встреча с Ником Перумовым и Сергеем Лукьяненко. Выбор и награждение победителя конкурса «Синопсис из 20 слов»
3) Роскон 2015, Москва: 12 апреля 16:00 — Встреча и автограф-сессия c автором эпического фэнтези Ником Перумовым, презентация романа «Гибель Богов 2. Книга четвертая. Асгард возрождённый».
4) 13 апреля, в понедельник, в 19.00 состоится долгожданная встреча с Ником Перумовым в Санкт-Петербурге! Встреча состоится в Буквоеде на Невском!
Встречи с автором в России:
1) 9 апреля в 19.00 в магазине «Новый книжный», расположенном по адресу: Москва, Малая Сухаревская пл., д. 12
2) Роскон 2015, Москва: 11 апреля, 14:30-15:30 Встреча с Ником Перумовым и Сергеем Лукьяненко. Выбор и награждение победителя конкурса «Синопсис из 20 слов»
3) Роскон 2015, Москва: 12 апреля 16:00 — Встреча и автограф-сессия c автором эпического фэнтези Ником Перумовым, презентация романа «Гибель Богов 2. Книга четвертая. Асгард возрождённый».
4) 13 апреля, в понедельник, в 19.00 состоится долгожданная встреча с Ником Перумовым в Санкт-Петербурге! Встреча состоится в Буквоеде на Невском!
March 31, 2015
March 20, 2015
Сказано!
"...Быть русским, жить и думать по-русски - это значит пребывать в том типе жизни, в том строе мысли, которые национальны для России, то есть выражают вековую и тысячелетнюю мысль и жизнь нации. Русская нация в вековой жизни своей работала, устраивалась, верила и мыслила, и вот внутренняя принадлежность к этой мысли и жизни, соответствие с ней определяют, по-русски ли живет и мыслит такой-то человек и даже такая-то партия.
Мы имеем целый ряд выдающихся мыслителей, которые были признаны национальными, то есть верно подметившими, что значит жить и думать по-русски. Таковы Киреевские, Хомяковы, Аксаковы, Катковы, Кояловичи и т. д. и в не меньшей степени ряд глубоких художников, как Пушкин, Достоевский, ряд историков, как С. М. Соловьев (как раньше его Карамзин) и т. д. Можем мы найти и философов, и юристов, схвативших более или менее типичные стороны национальной мысли, в чем, например, никто не откажет Победоносцеву, Коркунову, В. С. Соловьеву. Желающие могут в сочинении Кояловича "История русского самосознания" найти сотни имен людей, несомненно, схватывавших разные стороны того, что значит жить и мыслить по-русски.
И вот мы просим читателей, желающих уяснить себе вопрос, к русской ли жизни и мысли зовет Россию та или иная партия или фракция, спросить этот сонм русских мыслителей и деятелей, то есть, другими словами, сравнить, сходно ли данное мировоззрение с тем, что рисуют в тысячелетней жизни русского народа эти истолкователи духа самой нации. Дело не в том, что редактор "Московских ведомостей" Тихомиров по крови действительно чисто русский человек, а иные прочие деятели сомнительны в этом отношении. Дело в том, у кого имеется и у кого отсутствует соответствие мысли и дела с вековою мыслью и делом самой русской нации".
Лев Тихомиров, "Что значит жить и думать по-русски", 1911 год
(цитата уведена у Аргуенди)
Мы имеем целый ряд выдающихся мыслителей, которые были признаны национальными, то есть верно подметившими, что значит жить и думать по-русски. Таковы Киреевские, Хомяковы, Аксаковы, Катковы, Кояловичи и т. д. и в не меньшей степени ряд глубоких художников, как Пушкин, Достоевский, ряд историков, как С. М. Соловьев (как раньше его Карамзин) и т. д. Можем мы найти и философов, и юристов, схвативших более или менее типичные стороны национальной мысли, в чем, например, никто не откажет Победоносцеву, Коркунову, В. С. Соловьеву. Желающие могут в сочинении Кояловича "История русского самосознания" найти сотни имен людей, несомненно, схватывавших разные стороны того, что значит жить и мыслить по-русски.
И вот мы просим читателей, желающих уяснить себе вопрос, к русской ли жизни и мысли зовет Россию та или иная партия или фракция, спросить этот сонм русских мыслителей и деятелей, то есть, другими словами, сравнить, сходно ли данное мировоззрение с тем, что рисуют в тысячелетней жизни русского народа эти истолкователи духа самой нации. Дело не в том, что редактор "Московских ведомостей" Тихомиров по крови действительно чисто русский человек, а иные прочие деятели сомнительны в этом отношении. Дело в том, у кого имеется и у кого отсутствует соответствие мысли и дела с вековою мыслью и делом самой русской нации".
Лев Тихомиров, "Что значит жить и думать по-русски", 1911 год
(цитата уведена у Аргуенди)
March 15, 2015
Книжного пиару псто.
Я редко что-то рекламирую или "пиарю" на своих страницах. Но сейчас случай особый. Выходит (20-го марта) новый сборник "Шпаги и шестеренки" с очень хорошими авторами - Вера Камша, Роман Злотников, Элеонора Раткевич, Владимир Свержин, (перечисляю самых на сегодняшний день известных, хотя там хватает и молодых, но талантливых, и отнюдь не в категории "МТА").
А вот по этой ссылке можно прочесть про сборник подробнее:
http://fantlab.ru/work634359
February 22, 2015
Дикая Ведьма из Дикого Леса (2)
В этом лесу не было ни огонька, ни просвета, угрюмые ряды деревьев сдвинули плечи, и зеленоватые сполохи пляшущих над городом молний бессильно скользили по белой броне из снега, скопившегося на их ветвях.
Алиса какое-то время сидела у окошка, подперев голову — картина эта ей никогда не надоедала.
Но потом встряхнулась, повела плечами и, ни к кому не обращаясь, громко сказала в пустоту:
— Дикая ведьма из Дикого Леса вахту приняла!
* * *
Печь гудела, ровно и солидно, словно двигатель могучего ракетного транспортёра о двадцати четырёх колёсах. Алиса с ногами забралась на лавку подле окна, закутавшись в лоскутное одеяло. В избушке привольно разлёгся полумрак, тёплый и уютный. За печной заслонкой резвилось пламя, рвалось на волю, и жар от него как-то по особенному проникал сразу «аж до костей», как сказала бы бабушка. Совсем не так, как от обычной батареи дома. Эх, кошку Касю б сюда, ей бы, наверное, тут понравилось…
А по стеклу окошек шуршал снег, шептал что-то незаборчивое, словно обижаясь на Алисино невнимание. Когда она была помладше, то подолгу пыталась вслушиваться в него, тщась разобрать слова, но тщетно. И лишь потом, уже с маминой помощью, поняла, что снег обращется совершенно не к ней.
В избушке тихо. Если же прижаться лбом к холодному стеклу, то даже сквозь снежные крутящиеся струи можно различить мертвенное зелёное сияние там, где лежал чужой чёрный город. Только сияние, а сами башни небоскрёбов утонули в зимней тьме.
Алиса потянулась, подкрутила фитилёк керосинки. Пламя послушно вытянулось, стало посветлее. Мама права — чего так сидеть, или «писать в голове», если можно на бумаге?
Здесь, в избушке, не работают сотовые, гаснут экраны планшетов и ноутбуков. За стенами ещё могут гореть лампочки, а тут, внутри — только свечи да лучины. Ну или вот ещё керосинки, продукция артели «Красный Промкооператор», выпущенные ещё в 1928 году.
Алиса повздыхала, печалуясь над исчезнувшими напряжением и силой тока. Сейчас, пока ещё рано, и впрямь можно вернуться к тому, что На Самом Деле Случилось с Гарри и Гермионой.
«Не права мисс Джей-Кей, не так оно всё было!...»
Она потянула за древнюю латунную ручку, открывая ящик стола. На свет появилась старая школьная тетрадка в линеечку, с изрядно выцветшей, когда-то травянисто-зелёной обложкой и пожелтевшими страницами.
Там же, в ящике, нашлось и перо — не гусиное, разумеется, хотя тоже изрядно старое, времён даже не алисиной мамы, а бабушки. Не шариковая ручка, не гелевая, даже не чернильная самописка с поршнем — нет, настоящее перо, со стальным наконечником, как у копья, каким только и можно выводить то самое, настоящее «николаевское рондо».
У самого острия — «вставочки» — и железного обшлага вокруг — тёмно-зелёная полировка аккуратно срезана бритвой и прямо на дереве выведены мелкие, но донельзя аккуратные буквы «Кренёва Катя, 5-ый “А”».
Так звали бабушку, когда она ещё не вышла замуж за дедушку.
Ещё в ящике обнаружились и розовая промокашка, и плоская чернильница-непроливайка, и деревянный пюпитр, совсем древний, дореволюционный, с аккуратно вырезанной сверху и заполированной надписью: «Т-во Э.Гарднеръ и Сынъ»
Тетрадку полагалось устроить на пюпитре, раскрыть страницы, прижать сверху специальной поворотной скобкой. Обмакнуть перо, и…
Алиса с каким-то тихим удовольствием проделывала все эти манипуляции со старыми, давно ушедшими из «настоящего мира» вещами. Это так не походило на всё, чем Дикой Ведьме Из Дикого Леса приходилось заниматься там, дома и в школе. Подружка Светка Корякина так и вовсе болтала, что скоро писать от руки вообще не будет нужно, а всё тексты они станут набирать, как и положено, на клаве.
Тогда, на переменке, в девчоночьем кружку, Алисе это казалось «кульным», крутым и само собой разумеющимся; а теперь вот, сидючи за деревянным столом, над маминой тетрадкой, с бабушкиным пером в пальцах и перед прабабушкиным пюпитром — уже совсем нет.
Что-то оставалось в этих немудрёных вещицах, что-то от их прежних владелиц — скромной гимназистки с длинной косой, или лихой пионерки.
В конце концов, чем же ещё писать Дикой Ведьме, если не пером и чернилами? Ну разве что перу и впрямь надлежало сделаться гусиным.
«Джинни это ошибка, досадная и тяжкая, но ошибка. Герми была своим парнем, а не девчонкой, вот и всё. Он так привык, так вышло само собой; и вот настало время всё исправить. Руки Гермионы легли ему на плечи, а его ладони сами собой коснулись её тонкой талии. Герми зажмурилась и, похоже, даже перестала ды…»
Алиса перевела дух, вновь обмакнула перо, поднесла к бумаге —
У-у-у-ух, тяжко вздохнул кто-то за стенами избушки. У-у-у-ух, донеслось сквозь ветер и снег, и столешница ощутимо вздрогнула. Сквозь черноту окон стала видна медленно расплывающаяся в небе блёкло-зелёная клякса, словно в стакан с водой капнули изумрудных чернил.
Алиса едва не подскочила.
Славно начиналась ночка, нечего сказать.
Она быстро закрыла тетрадь. Прости, Гарри, придётся чуточку потерпеть.
Теперь накинуть верный, как смерть тулуп, влезть в валенки, натянуть балаклаву, поспешно зажечь фонарь со смешным названием «летучая мышь» и выскочить под хлещущие струи снега.
Не видно ни зги. Даже красных огоньков в глазницах у черепов — они все смотрят наружу, не внутрь. Взвывший ветер почти вдавил Алису в дверь, так, что у неё даже вырвалось Не Очень Хорошее Слово, какое совершенно необязательно слышать её родителям.
— Врёшь, не возьмёшь! — гордо крикнула она метели и тотчас пожалела — старая карга Вьюга Бурановна метко швырнула ком снега ей прямо в рот. — Тьфу! Ну, погоди у меня!... Весной посчитаемся!... — Алиса поспешно подтянула балаклаву до самых глаз.
Вот и ворота. Ага, смотрите, голубчики? — Алиса увидала разгоревшиеся ярко-алым глазницы черепов. Ну, давайте, готовьтесь, зуб даю, это «уууух» неспроста!...
Та сторона неба, где располагался чужой город, полыхнула зеленоватым, да так, что стало светло, как днём. Едкий и ядовитый свет ворвался во все углы и закоулочки, беспощадно высветил всё, и Алиса, спотыкаясь, бросилась прямо туда, через деревья, к речному обрыву; снег наотмашь хлестнул по лицу, но остановить её уже не смог.
— На семи холмах, — сквозь зубы процедила Алиса, — у семи ключей, горюч-камень спит, а с камня' того жар-река бежит…
Вьюга вновь попыталась запечатать ей рот, залепить губы снегом, но на сей раз лишь бессильно мазнула по балаклаве.
Алиса проломилась сквозь деревья, легко прыгая по наваленным сугробам.
Вот и обрыв, вот и скованное льдом русло, вот и зелёное сияние на всё небо, окончательно прогнавшее ночной мрак. Она невольно оглянулась — огни её родного города испуганно скрылись, зелёное пламя властвовало невозбранно.
Алиса почти скатилась к самой кромке льда, не переставая шептать слова, что её школьным подружкам показались бы нелепыми и бессмысленными.
У-у-у-ух, вновь сказало что-то за рекой и Алиса заметила, как дрогнули, отряхая снег с ветвей, высоченные ели глухого леса по левую от неё руку.
Она замерла, только сейчас сообразив, что выперлась на всеобщее обозрение, что она сейчас — как на ладони в этом жёстком зелёном свете, словно в диковинной операционной, откуда изгнаны все до единой тени.
— Дура!
Но тут снег на противоположном берегу вспыхнул изумрудным пламенем, грянул тяжкий грохот, и Алису безо всяких церемоний впечатало спиной в крутой берег, запорошив глаза.
И в этот же миг в зелёном сиянии возникли две человеческие фигурки. Тонкие, стройные, они казались совершенно раздетыми — по контрасту с закутанной по самые глаза Алисой. Ловко и легко перебирая ногами, они заскользили по льду — прямо к ней.
Казалось, над лесом вот-вот взойдёт зелёное солнце. Ночь трусливо бежала, не находя убежища даже в лесной чащобе. Яростные смарагдовые сполохи рвали небо, тяжкие «у-у-у-ух» не смолкали, и Алису всякий раз подбрасывало, словно при землетрясении.
— Ой, мама-мамочка!...
С таким Дикой Ведьме из Дикого Леса не приходилось сталкиваться за все два года её держурств.
* * *
Мама резко захлопнула ноутбук.
Захлопнула и выпрямилась, замерла, напряжённо прислушиваясь. Пальцы её сплетались и расплетались, словно она вела стремительное forte на рояле. Глаза её напряжённо сузились, губы плотно сжались и побелели.
— Так, — прошептала она. — Значит, вот так…
Нет, она не кинулась одеваться, не бросилась к дверям. Вместо этого — распахнула кухонный шкафчик, с лихорадочной поспешностью принявшись выставлять в круг чёрные свечи.
— Вы — так, ну, а мы вот этак!...
* * *
Зелёная молния хлестнула по вершинам тёмных елей, бесшумная, призрачная. Тяжкое «у-у-у-х» докатилось позже, совсем не похожее на обычный гром. Алиса попятилась, и толстенные стволы поспешно сдвинулись, закрывая Дикую Ведьму.
— Ой, мама-мамочка!
Над ледяной гладью реки понеслась, заструилась чёрная вьюга, словно кто-то щедро плеснул в пасть жадному ветру целый самосвал угольной пыли. Две человеческих фигурки стремглав бежали к Алисиному берегу, ловко перепрыгивая через буранные плети, так и норовившие захватить им ноги.
Алисе стало жарко, по лицу потёк пот. Она забыла про холод, про снег и ветер, даже про зелёные молнии.
Двое явно бегут, явно спасаются — она должна помочь, во что бы то ни стало!
Тяжкий вздох донёсся и слева. Там, где возвышался глухой бор, непроглядный и непроходимый в чаще что-то зашевелилось, вздрогнули острые копья вершин, кто-то сердито ворочался, так, что в деревьев валились вниз высокие боярские шапки чистого белого снега.
Алисе словно кто-то гневно задышал в затылок.
— Нет-нет-нет-нет…
Ну что за невезение! Ну почему это должно случиться именно с ней?!
Потому что ты — Дикая Ведьма Из Дикого Леса, вот почему!
«Не трусь», вдруг прошетал ей на ухо мамин голос. «Не трусь, делай всё, как мы с тобой учили…»
Мама, ты тут!... Благодарность, горячая и захватывающая, ворохнулась в груди. Но — что ж это, мама думает, она совсем никчёмная, ни на что не годная?!
— Мам, да я справлюсь!
«Конечно», прошелестело за плечами. «А ты — отойди», сказал мамин голос кому-то другому и горячее дыхание несколько отодвинулось.
Я всё помню. Я всё-всё помню. Все слова.
— На море, на окияне, на острове Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь…
Ох, как же было тяжко зазубрить все эти словеса! Хуже всех английских фьюче перфект ин зэ паст и тому подобной мозгодробительности.
Но зато с каждым словом древнего заговора Алиса ощущала, как отступает мороз, как утихаем ветер, а она сама словно растёт, плечами расталкивая колючие ветки.
Черные петли, взвихрившиеся вокруг пары беглецов — а Алиса ни на йоту не сомневалась, что это именно беглецы — разовало в клочья.
Один из убегавших, уже растянувшийся было на льду — его подсекло ноги — поспешно вскочил.
Зелёная молния прянула, казалось, в самое лицо Алисе. Она потянулась, слишком сильно потянулась помочь тем двоим на льду — и забыла, совсем забыла закрыться, забыла про защиту, забыла, дурёха!
…По лицу словно обожгло хлыстом. В глазах всё вспыхнуло, заговор прервался. В спину ударило сугробом и чем-то ещё твёрдым.
«Алиса!»
«Хррм, хррм», сказал кто-то сумрачным басом.
«Вставай», продолжал он же.
Горячее дыхание коснулось щёк, лба, подбородка, размытая тень наплыла и исчезла, едва Алиса, тряся головой, пришла в себя.
Точно — её откинуло в сугроб, впечатало спиной аж до самого ствола.
У-у-ух, вновь пронеслось над рекой и над вершинами. Зелёные потоки плясали, сплетаясь и вновь расплетаясь, скакали, вертелись, опускаясь всё ниже.
Вставай, Дикая Ведьма!
Вставай и говори слова! Направляй, что должна направить, гони, что должна гнать!
— … лежит бел-горюч камень Алатырь. Как он крепко лежит предо мною, так бы у злых людей язык не поворотился, руки не подымались, а лежать бы им крепко, как лежит бел-горюч камень Алатырь…
Да, это не с мамой спорить о длинне юбки…
— … А будет мое тело крепче камня, тверже булату, платье и колпак крепче панцыря и кольчуги. Замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под бел-горюч камень Алатырь. А как у замков смычи крепки, так мои словеса метки…
Лёд на реке треснул, и огромная голова — с карьерый Белаз — вдруг высунулась из чёрых вод. Отродясь не было в тихой речке таких глубин, отродясь не водилось там никого, кроме ершей да карасей.
Покрытая чешуёй, с парой громадных выпученных глаз-тарелок, с зелёными усами, словно водоросли, с торчащими нелепыми воронками ушей, а на темечке — корона из коричневых склизских коряг.
Здоровенные перепончатые лапы потянулись над льдом, схватить беглецов, что, падая, уже добрались почти до сугробов подле самого берега.
— Ты, водяной, не вертись, а ты, притолка, не свихнись. Вертелось бы, свихнулось зелено вино в чаше; и вертело бы вино, и свихнуло бы вино все притаманное, неведомое, да что не слыхано, да что не сказано в таком-то дому, на такову-то беду. А буде ты, водяной, завертишься, а буде ты, притолка, свихнешься, ино будет вам от меня лютово неволье, да злово томленье!...
Попробуйте выпалить это за считанные секунды и единым духом.
Обладатель зелёной башки недоумённо уставился Алисе прямо в глаза — мол, чито енто исчо тут тако за чудо?
Встряхнулся, сбрасывая путы слабенького заговора «на воду», и ловко схватил одного из беглецов за ногу.
— Ой-ой-ой! — взвизгнул девочончий голос.
— Тодри! — а это был голос уже мальчишеский.
— Ах, ты так?! — рассвирипела Алиса, забывая разом и про боль в лице, и про ушибленную спину, а заодно и про то, что она совсем-совсем раскрылась. — Ну, получай!
— Слово моё крепко! Стыла вода, лёд стыл, стыло всё, мёртво!
На плечо легла невидимая мамина рука.
«Давай, Алиса! Давай, коль начала!»
И Алиса, словно стоя у доски, когда ответ знаешь на ять, дала себе волю.
Лёд вокруг водянника вздыбился, наваливаясь на него, вдавливая обратно в чёрную полынью. Зелёные усы его возмущённо встопорщились, буркалы выпучились ещё больше, а перепончатые лапы поспешно отдёрнулись.
Водянник глядел на Алису ну точь в точь как папа, когда она, случалось, сносила что-нибудь соседское, проборматывая про себя новый заговор.
А водянник вообще может наябедничать, интересно?
— Н-ну из-звини, — только и смогла выдавить Алиса. — Лапы тянуть не надо было куда не просят!
Беглецы взбирались по откосу, Алиса поспешила им навстречу.
Алиса какое-то время сидела у окошка, подперев голову — картина эта ей никогда не надоедала.
Но потом встряхнулась, повела плечами и, ни к кому не обращаясь, громко сказала в пустоту:
— Дикая ведьма из Дикого Леса вахту приняла!
* * *
Печь гудела, ровно и солидно, словно двигатель могучего ракетного транспортёра о двадцати четырёх колёсах. Алиса с ногами забралась на лавку подле окна, закутавшись в лоскутное одеяло. В избушке привольно разлёгся полумрак, тёплый и уютный. За печной заслонкой резвилось пламя, рвалось на волю, и жар от него как-то по особенному проникал сразу «аж до костей», как сказала бы бабушка. Совсем не так, как от обычной батареи дома. Эх, кошку Касю б сюда, ей бы, наверное, тут понравилось…
А по стеклу окошек шуршал снег, шептал что-то незаборчивое, словно обижаясь на Алисино невнимание. Когда она была помладше, то подолгу пыталась вслушиваться в него, тщась разобрать слова, но тщетно. И лишь потом, уже с маминой помощью, поняла, что снег обращется совершенно не к ней.
В избушке тихо. Если же прижаться лбом к холодному стеклу, то даже сквозь снежные крутящиеся струи можно различить мертвенное зелёное сияние там, где лежал чужой чёрный город. Только сияние, а сами башни небоскрёбов утонули в зимней тьме.
Алиса потянулась, подкрутила фитилёк керосинки. Пламя послушно вытянулось, стало посветлее. Мама права — чего так сидеть, или «писать в голове», если можно на бумаге?
Здесь, в избушке, не работают сотовые, гаснут экраны планшетов и ноутбуков. За стенами ещё могут гореть лампочки, а тут, внутри — только свечи да лучины. Ну или вот ещё керосинки, продукция артели «Красный Промкооператор», выпущенные ещё в 1928 году.
Алиса повздыхала, печалуясь над исчезнувшими напряжением и силой тока. Сейчас, пока ещё рано, и впрямь можно вернуться к тому, что На Самом Деле Случилось с Гарри и Гермионой.
«Не права мисс Джей-Кей, не так оно всё было!...»
Она потянула за древнюю латунную ручку, открывая ящик стола. На свет появилась старая школьная тетрадка в линеечку, с изрядно выцветшей, когда-то травянисто-зелёной обложкой и пожелтевшими страницами.
Там же, в ящике, нашлось и перо — не гусиное, разумеется, хотя тоже изрядно старое, времён даже не алисиной мамы, а бабушки. Не шариковая ручка, не гелевая, даже не чернильная самописка с поршнем — нет, настоящее перо, со стальным наконечником, как у копья, каким только и можно выводить то самое, настоящее «николаевское рондо».
У самого острия — «вставочки» — и железного обшлага вокруг — тёмно-зелёная полировка аккуратно срезана бритвой и прямо на дереве выведены мелкие, но донельзя аккуратные буквы «Кренёва Катя, 5-ый “А”».
Так звали бабушку, когда она ещё не вышла замуж за дедушку.
Ещё в ящике обнаружились и розовая промокашка, и плоская чернильница-непроливайка, и деревянный пюпитр, совсем древний, дореволюционный, с аккуратно вырезанной сверху и заполированной надписью: «Т-во Э.Гарднеръ и Сынъ»
Тетрадку полагалось устроить на пюпитре, раскрыть страницы, прижать сверху специальной поворотной скобкой. Обмакнуть перо, и…
Алиса с каким-то тихим удовольствием проделывала все эти манипуляции со старыми, давно ушедшими из «настоящего мира» вещами. Это так не походило на всё, чем Дикой Ведьме Из Дикого Леса приходилось заниматься там, дома и в школе. Подружка Светка Корякина так и вовсе болтала, что скоро писать от руки вообще не будет нужно, а всё тексты они станут набирать, как и положено, на клаве.
Тогда, на переменке, в девчоночьем кружку, Алисе это казалось «кульным», крутым и само собой разумеющимся; а теперь вот, сидючи за деревянным столом, над маминой тетрадкой, с бабушкиным пером в пальцах и перед прабабушкиным пюпитром — уже совсем нет.
Что-то оставалось в этих немудрёных вещицах, что-то от их прежних владелиц — скромной гимназистки с длинной косой, или лихой пионерки.
В конце концов, чем же ещё писать Дикой Ведьме, если не пером и чернилами? Ну разве что перу и впрямь надлежало сделаться гусиным.
«Джинни это ошибка, досадная и тяжкая, но ошибка. Герми была своим парнем, а не девчонкой, вот и всё. Он так привык, так вышло само собой; и вот настало время всё исправить. Руки Гермионы легли ему на плечи, а его ладони сами собой коснулись её тонкой талии. Герми зажмурилась и, похоже, даже перестала ды…»
Алиса перевела дух, вновь обмакнула перо, поднесла к бумаге —
У-у-у-ух, тяжко вздохнул кто-то за стенами избушки. У-у-у-ух, донеслось сквозь ветер и снег, и столешница ощутимо вздрогнула. Сквозь черноту окон стала видна медленно расплывающаяся в небе блёкло-зелёная клякса, словно в стакан с водой капнули изумрудных чернил.
Алиса едва не подскочила.
Славно начиналась ночка, нечего сказать.
Она быстро закрыла тетрадь. Прости, Гарри, придётся чуточку потерпеть.
Теперь накинуть верный, как смерть тулуп, влезть в валенки, натянуть балаклаву, поспешно зажечь фонарь со смешным названием «летучая мышь» и выскочить под хлещущие струи снега.
Не видно ни зги. Даже красных огоньков в глазницах у черепов — они все смотрят наружу, не внутрь. Взвывший ветер почти вдавил Алису в дверь, так, что у неё даже вырвалось Не Очень Хорошее Слово, какое совершенно необязательно слышать её родителям.
— Врёшь, не возьмёшь! — гордо крикнула она метели и тотчас пожалела — старая карга Вьюга Бурановна метко швырнула ком снега ей прямо в рот. — Тьфу! Ну, погоди у меня!... Весной посчитаемся!... — Алиса поспешно подтянула балаклаву до самых глаз.
Вот и ворота. Ага, смотрите, голубчики? — Алиса увидала разгоревшиеся ярко-алым глазницы черепов. Ну, давайте, готовьтесь, зуб даю, это «уууух» неспроста!...
Та сторона неба, где располагался чужой город, полыхнула зеленоватым, да так, что стало светло, как днём. Едкий и ядовитый свет ворвался во все углы и закоулочки, беспощадно высветил всё, и Алиса, спотыкаясь, бросилась прямо туда, через деревья, к речному обрыву; снег наотмашь хлестнул по лицу, но остановить её уже не смог.
— На семи холмах, — сквозь зубы процедила Алиса, — у семи ключей, горюч-камень спит, а с камня' того жар-река бежит…
Вьюга вновь попыталась запечатать ей рот, залепить губы снегом, но на сей раз лишь бессильно мазнула по балаклаве.
Алиса проломилась сквозь деревья, легко прыгая по наваленным сугробам.
Вот и обрыв, вот и скованное льдом русло, вот и зелёное сияние на всё небо, окончательно прогнавшее ночной мрак. Она невольно оглянулась — огни её родного города испуганно скрылись, зелёное пламя властвовало невозбранно.
Алиса почти скатилась к самой кромке льда, не переставая шептать слова, что её школьным подружкам показались бы нелепыми и бессмысленными.
У-у-у-ух, вновь сказало что-то за рекой и Алиса заметила, как дрогнули, отряхая снег с ветвей, высоченные ели глухого леса по левую от неё руку.
Она замерла, только сейчас сообразив, что выперлась на всеобщее обозрение, что она сейчас — как на ладони в этом жёстком зелёном свете, словно в диковинной операционной, откуда изгнаны все до единой тени.
— Дура!
Но тут снег на противоположном берегу вспыхнул изумрудным пламенем, грянул тяжкий грохот, и Алису безо всяких церемоний впечатало спиной в крутой берег, запорошив глаза.
И в этот же миг в зелёном сиянии возникли две человеческие фигурки. Тонкие, стройные, они казались совершенно раздетыми — по контрасту с закутанной по самые глаза Алисой. Ловко и легко перебирая ногами, они заскользили по льду — прямо к ней.
Казалось, над лесом вот-вот взойдёт зелёное солнце. Ночь трусливо бежала, не находя убежища даже в лесной чащобе. Яростные смарагдовые сполохи рвали небо, тяжкие «у-у-у-ух» не смолкали, и Алису всякий раз подбрасывало, словно при землетрясении.
— Ой, мама-мамочка!...
С таким Дикой Ведьме из Дикого Леса не приходилось сталкиваться за все два года её держурств.
* * *
Мама резко захлопнула ноутбук.
Захлопнула и выпрямилась, замерла, напряжённо прислушиваясь. Пальцы её сплетались и расплетались, словно она вела стремительное forte на рояле. Глаза её напряжённо сузились, губы плотно сжались и побелели.
— Так, — прошептала она. — Значит, вот так…
Нет, она не кинулась одеваться, не бросилась к дверям. Вместо этого — распахнула кухонный шкафчик, с лихорадочной поспешностью принявшись выставлять в круг чёрные свечи.
— Вы — так, ну, а мы вот этак!...
* * *
Зелёная молния хлестнула по вершинам тёмных елей, бесшумная, призрачная. Тяжкое «у-у-у-х» докатилось позже, совсем не похожее на обычный гром. Алиса попятилась, и толстенные стволы поспешно сдвинулись, закрывая Дикую Ведьму.
— Ой, мама-мамочка!
Над ледяной гладью реки понеслась, заструилась чёрная вьюга, словно кто-то щедро плеснул в пасть жадному ветру целый самосвал угольной пыли. Две человеческих фигурки стремглав бежали к Алисиному берегу, ловко перепрыгивая через буранные плети, так и норовившие захватить им ноги.
Алисе стало жарко, по лицу потёк пот. Она забыла про холод, про снег и ветер, даже про зелёные молнии.
Двое явно бегут, явно спасаются — она должна помочь, во что бы то ни стало!
Тяжкий вздох донёсся и слева. Там, где возвышался глухой бор, непроглядный и непроходимый в чаще что-то зашевелилось, вздрогнули острые копья вершин, кто-то сердито ворочался, так, что в деревьев валились вниз высокие боярские шапки чистого белого снега.
Алисе словно кто-то гневно задышал в затылок.
— Нет-нет-нет-нет…
Ну что за невезение! Ну почему это должно случиться именно с ней?!
Потому что ты — Дикая Ведьма Из Дикого Леса, вот почему!
«Не трусь», вдруг прошетал ей на ухо мамин голос. «Не трусь, делай всё, как мы с тобой учили…»
Мама, ты тут!... Благодарность, горячая и захватывающая, ворохнулась в груди. Но — что ж это, мама думает, она совсем никчёмная, ни на что не годная?!
— Мам, да я справлюсь!
«Конечно», прошелестело за плечами. «А ты — отойди», сказал мамин голос кому-то другому и горячее дыхание несколько отодвинулось.
Я всё помню. Я всё-всё помню. Все слова.
— На море, на окияне, на острове Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь…
Ох, как же было тяжко зазубрить все эти словеса! Хуже всех английских фьюче перфект ин зэ паст и тому подобной мозгодробительности.
Но зато с каждым словом древнего заговора Алиса ощущала, как отступает мороз, как утихаем ветер, а она сама словно растёт, плечами расталкивая колючие ветки.
Черные петли, взвихрившиеся вокруг пары беглецов — а Алиса ни на йоту не сомневалась, что это именно беглецы — разовало в клочья.
Один из убегавших, уже растянувшийся было на льду — его подсекло ноги — поспешно вскочил.
Зелёная молния прянула, казалось, в самое лицо Алисе. Она потянулась, слишком сильно потянулась помочь тем двоим на льду — и забыла, совсем забыла закрыться, забыла про защиту, забыла, дурёха!
…По лицу словно обожгло хлыстом. В глазах всё вспыхнуло, заговор прервался. В спину ударило сугробом и чем-то ещё твёрдым.
«Алиса!»
«Хррм, хррм», сказал кто-то сумрачным басом.
«Вставай», продолжал он же.
Горячее дыхание коснулось щёк, лба, подбородка, размытая тень наплыла и исчезла, едва Алиса, тряся головой, пришла в себя.
Точно — её откинуло в сугроб, впечатало спиной аж до самого ствола.
У-у-ух, вновь пронеслось над рекой и над вершинами. Зелёные потоки плясали, сплетаясь и вновь расплетаясь, скакали, вертелись, опускаясь всё ниже.
Вставай, Дикая Ведьма!
Вставай и говори слова! Направляй, что должна направить, гони, что должна гнать!
— … лежит бел-горюч камень Алатырь. Как он крепко лежит предо мною, так бы у злых людей язык не поворотился, руки не подымались, а лежать бы им крепко, как лежит бел-горюч камень Алатырь…
Да, это не с мамой спорить о длинне юбки…
— … А будет мое тело крепче камня, тверже булату, платье и колпак крепче панцыря и кольчуги. Замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под бел-горюч камень Алатырь. А как у замков смычи крепки, так мои словеса метки…
Лёд на реке треснул, и огромная голова — с карьерый Белаз — вдруг высунулась из чёрых вод. Отродясь не было в тихой речке таких глубин, отродясь не водилось там никого, кроме ершей да карасей.
Покрытая чешуёй, с парой громадных выпученных глаз-тарелок, с зелёными усами, словно водоросли, с торчащими нелепыми воронками ушей, а на темечке — корона из коричневых склизских коряг.
Здоровенные перепончатые лапы потянулись над льдом, схватить беглецов, что, падая, уже добрались почти до сугробов подле самого берега.
— Ты, водяной, не вертись, а ты, притолка, не свихнись. Вертелось бы, свихнулось зелено вино в чаше; и вертело бы вино, и свихнуло бы вино все притаманное, неведомое, да что не слыхано, да что не сказано в таком-то дому, на такову-то беду. А буде ты, водяной, завертишься, а буде ты, притолка, свихнешься, ино будет вам от меня лютово неволье, да злово томленье!...
Попробуйте выпалить это за считанные секунды и единым духом.
Обладатель зелёной башки недоумённо уставился Алисе прямо в глаза — мол, чито енто исчо тут тако за чудо?
Встряхнулся, сбрасывая путы слабенького заговора «на воду», и ловко схватил одного из беглецов за ногу.
— Ой-ой-ой! — взвизгнул девочончий голос.
— Тодри! — а это был голос уже мальчишеский.
— Ах, ты так?! — рассвирипела Алиса, забывая разом и про боль в лице, и про ушибленную спину, а заодно и про то, что она совсем-совсем раскрылась. — Ну, получай!
— Слово моё крепко! Стыла вода, лёд стыл, стыло всё, мёртво!
На плечо легла невидимая мамина рука.
«Давай, Алиса! Давай, коль начала!»
И Алиса, словно стоя у доски, когда ответ знаешь на ять, дала себе волю.
Лёд вокруг водянника вздыбился, наваливаясь на него, вдавливая обратно в чёрную полынью. Зелёные усы его возмущённо встопорщились, буркалы выпучились ещё больше, а перепончатые лапы поспешно отдёрнулись.
Водянник глядел на Алису ну точь в точь как папа, когда она, случалось, сносила что-нибудь соседское, проборматывая про себя новый заговор.
А водянник вообще может наябедничать, интересно?
— Н-ну из-звини, — только и смогла выдавить Алиса. — Лапы тянуть не надо было куда не просят!
Беглецы взбирались по откосу, Алиса поспешила им навстречу.
Дикая Ведьма из Дикого Леса (1)
Я очень счастлив сообщить, что к данному проекту присоединилась замечательная художника Людмила Одинцова. :-)
Встречайте -- Алиса, главная героиня.
Дикая Ведьма из Дикого Леса.
Тыц. Тыц-тыц. Тыц-тыц-тыц-тыц-… э-э-э… ага! Тыц-тыц-тыц-тыц-клац!
Новый абзац.
Тыц-тыц-тыц – бегут по белому фону экрана чёрные буковки, послушно выстраиваясь в слова.
“Гермиона встала на цыпочки и её мягкие тёплые губы игриво коснулись уха Гарри. В груди у него разливалось небывалое томление, он смотрел в большие глаза Гермионы и никак не мог нагля – “
- Алиса!
Ы-ы-ы. Ну вот, опять. На самом интересном месте! Скорее, скорее, тыц-тыц-тыц-тыц -
“ деться. Он понимал, что только это всегда и было настоящей его судьбой – пышные каштановые волосы и большие глаза. А Джинни? – Джинни это ошибка, досадная и тяжкая, но оши “
- Алиса! Ну сколько можно-то?
Мама вошла в комнату, встала у косяка, скрестив руки на груди.
- Тебе пора собираться, дорогая моя. Не надо судорожно переключать окна, я не смотрю, что ты пишешь. И не читаю. Ты же знаешь.
- Ну ма-ам, ну ещё чуть-чуточууууку… - заныла Алиса. – Только страницу допишу, а то мысль ускочит…
- Там допишешь, - мама подняла с пола спортивную сумку, чем-то плотно набитую.
- Там же компа нету! И электричества! И вообще!...
- Дать тебе гусиное перо? Валялось у меня где-то… А самое простое - пиши в голове, - невозмутимо сказала мама, поправляя передник. – В правом отделении – ужин, завтрак и обед в коробках. Я всё рассортировала и подписала. Всё твоё любимое. И оладьи в том числе.
Оладьи меняли дело.
Когда тебе только что исполнилось четырнадцать, когда ты Уже Взрослая и Совершенно Самостоятельная, а Отсталые Предки этого Не Понимают, только и остаётся, что утешаться оладьями.
Мама так и стояла у дверей, держа на весу сумку и как-то подозрительно улыбалась, словно читая все до одной Алисины мысли.
- И оденься потеплее, - сказала она. – Ночь холодная будет, прогноз передавали.
- Ничего, небось не замёрзну! – буркнула Алиса, нехотя вставая из-за компьютера. Она не успела – а ведь обещалась, клятвенно обещалась выложить сегодня новую главу! На “фанфикере-точка-ру” её – известную как Ниоби – ждали; у неэё же читатели! Нимми, Самарра, Флёр, Гладстон – все в каментах требовали, что ни день, мол, проду! проду!
Она бы выложила главу, и потом, жмурясь от удовольствия, читала бы отзывы: “Круто! Лучше ориджина!
Джей-Кей нервно курит в углу!”; “Суперски! Так бы и читала! А рейтинг дальше будет?” – ну и так далее. А потом с друзьями они в стопятьсотпервый раз обсудили бы, как глупо и гадко поступила Джей-Кей с Гарри и Гермионой, заставив их жениться и выйти замуж за совершенно им не подходящих и недостойных их субъектов…
И это был бы замечательный вечер.
А вместо этого…
- Ты собираешься туда в таких вот джинсиках? В обтяжку? – мама смотрела критически. Ну как же она не понимает…
- Могу юбку одеть, - обиженно сказала Алиса. – Вот такую, - она кивком указала на плакат в пол-стены, устроившийся над кроватью.
На плакате прямо на зрителя летела, бочком усевшись на помеле, весьма соблазнительного и дерзкого вида анимэ-ведьмочка, в донельзя коротенькой юбчонке, оранжево-чёрных полосатых чулочках и классически-остроконечной шляпе с широкими полями. Глаза у ведьмочки были, как и у Алисы – ярко-синие.
И такие же волосы – каштановые, буйные, пышные, совсем как у настоящей Гермионы.
- “Надеть”, моя дорогая. “Надеть”, а не “одеть”. Юбку надеть – хорошая идея, - невозмутимо сказала мама. – Можно даже ещё короче. Только я тогда пойду с собой. И скалку возьму. Согласна?
- Ну, маааам, ну что ты, шуток не понимаешь… - уныло затянула Алиса.
Вздохнула, и принялась стаскивать узкие джинсы в обтяжку, почти что леггинсы. Туда и впрямь лучше было одеваться по погоде.
Тем не менее, прошло ещё добрых полчаса нытья, пререканий, взаимных угроз – “Зачем тебе там такой макияж? Ну скажи, зачем? – Маам, ну для себя самой, чтобы красиво было!” – Алиса и впрямь собралась. Вздохнула, мрачно глядя на тёмный дисплей компьютера, где Гарри так и не решился до сих пор по-настоящему поцеловать Гермиону, подхватила сумку. Мама стояла у дверей, держа в руках тулуп.
За окнами мело. Мело по-настоящему, по-зимнему, и маленький город в самом сердце Уральских гор стремительно тонул в белых волнах.
На тулупе Алиса попыталась, как поётся в одной всем известной песне, дать свой последний и решительный бой, однако замечательная, прекрасная, новенькая “колумбия” была безжалостной мамой столь же безжалостно отвергнута.
После этого на валенках Алиса уже и не сопротивлялась.
- Будь осторожна, - как всегда, сказала мама, как всегда, поправляя алисин шарф и целуя мрачную дочерь в шёку. – Ждём тебя завтра к вечеру.
Она не сказала – “звони”. Не сказала – “проверь, мобильник не забыла? А зарядила?”. Просто обняла Алису ещё раз и чуть ли не вытолкнула на лестничную площадку.
- Беги, а то опоздаешь!
- Не опоздаю небось! – дерзко бросила Алиса, но шаги ускорила. Опаздывать и впрямь… не рекомендовалось, скажем.
К лифту она не подошла. Сбежала по ступеням, остановилась погладить подъездную общую кошку Касю, остановилась на миг перед дверью. Выдохнула, вдохнула, и решительно шагнула за порог, сразу же поймав лицом заряд секущего жёсткого снега. Ветер взвыл, отчаянно пытаясь найти брешь, но старый-добрый тулуп ещё советского пошива, переживший застой, перестройку, новое мышление, либерализацию и даже вставание с колен, держался крепко.
Алиса остановилась, взглянула вверх – мама, конечно же, смотрит из окна. Пока, мамуль! – помахала рукой. Не бойся, ничего со мной не случится. Я большая и взрослая, а все неприятности случаются где-то далеко, не со мной и не с моими друзьями.
Нагнувшись и подтянув шарф, закрывавший лицо до самых глаз, Алиса сделала шаг, сделала другой, и крутящиеся струи снега поглотили её без следа.
* * *
Наверху, в квартире, мама Алисы тихонько вздохнула и отошла от окна. Шторы сомкнулись, словно воды, за которыми скрылась нырнувшая в метель Алиса.
С ней ничего не случится, конечно же, ничего не случится. Всё будет, как обычно.
Мама присела к своему собственному ноутбуку, открыла закладку в «хроме». Тыц-тыц-тыц-клик! — ввела логин и пароль.
Еще тыц-тыц — появился список фамилий. Еще разок клик, и ещё.
Ага, вот оно — «оставить комментарий».
«Классно, Ниоби! Мировой текст! Только где прода, однако?!»
И подписалась —
«Нимми»
* * *
«Ку-да и-дёт ка-роль большой секрет, большой секрет, большой секрет…»
«Нормальные герои всегда идут в обход».
Шарф закрывает почти всё лицо, от дыхания тотчас намерзают снаружи льдинки. Вьюга идёт на штурм, вьюга сечёт с оттяжкой, но —
«Куда идём мы с Пятачком – большой-большой секрет!»
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, и выставив левое плечо (на правом – сумка) Алиса пробивалась свозь снег и ветер.
Хороший хозяин, как говорится, собаку на двор не выгонит, кошка Кася в подъезде не слезала с наброшенной на батарею тряпки, а она, бедная-нищастная деффачко, бредёт сквозь метель и пургу, выгнанная из дома… э-э-э… нет, конечно, не выгнанная. По собственной воле пошла.
И вот ведь интересно – то, куда направлялась Алиса, было… ну, скажем так, необычно. Очень необычно. Оно не имело право «укладываться в голове». О нём можно было думать бесконечно, спорить, пока на языке не появятся мозоли.
Но…
«Почему, почему он выбрал эту Джинни?! Ну что в ней особенного, у нас полкласса такие — без ничего. Девочки и девочки. Чатики, шматики, котики. А у Джинни и котиков даже не было! Ну что он в ней нашёл? Почему не Герми? Потому что Джей-Кей так захотелось? Типа ага-ага, знаю, чего вы от меня ждёте, а вот индейскую национальную избу вам всем! Не женится Гарри на Гермионе, обломитесь, муа-ха-ха! Люк, я твой отец!»
Последней фразой на форуме принято было заканчивать посты с критикой – если автор фанфика слишком уж старался всех «удивить».
От дома узкая тропинка бежала через двор, мимо детской площадки, мимо старой, ещё с пятидесятых оставшейся сушилки, где хозяйки развешивали бельё, через дорогу, через ещё один двор, почти не отличавшийся от Алисиного, через ещё одну дорогу — и к заднему входу в городской парк.
Парк был замечательный. Огромный и глухой, Алиса любила именно его первобытность и первозданность. Мама с папой всегда говорили, что там «давно следовало навести порядок», общественность даже писала куда-то письма, и что-то начали делать, с другой, с парадной стороны – но здесь всё оставалось как было.
Невольно стараясь занырнуть поглубже в тулуп – права была мама, но мы ей об этом, конечно, ничего не скажем – Алиса нырнула в сгустившуюся между деревьев темень.
Уф! Хорошо, хоть ветер стих. Нет, верно, верно мама говорит, что лучше нашего тулупа ничего на свете нет, и никакие норковые шубы не нужны, потому что «моя моль на такую закуску себе не заработала!».
Едва заметная в снегу тропинка, кое-как расчищенная, вела мимо детского городка к речному обрыву, где парк довольно круто спускался к воде.
Поворот, поворот, поворот — тропинка запетляла меж древними елями, заросли вокруг становились глуше, свет далёких уличных фонарей давно исчез. Едва ли подходящее место для прогулок четырнадцатилетней девы, но Алиса ничего не боялась. Она ходила сюда уже два года, сперва с папой и мамой, потом только с мамой, потом снова на короткое время с папой, жаждущим убедиться, что «всё под контролем», и, наконец, - одна.
Ещё поворот и Алиса уткнулась в забор.
Нет, не просто в забор – в самый настоящий частокол из заострённых сверху брёвен. Как всегда, она подняла глаза – и, как всегда, увидела здоровенный выбеленный череп на высоком шесте.
Один из многих.
В тёмных пустых глазницах, как и положено, мерцали алые огоньки.
- Уголок Бабы-Яги, - громко сказала Алиса.
Это место построили – якобы – какие-то киношники давным-давно, так давно, что никто в городе и не помнил, болтали, что ещё в войну, собираясь снимать здесь «Кащея Бессмертного». Построить-построили, а снимать то ли не стали, то ли ещё чего-то, в общем, «избушка на курьих ножках» так и осталась стоять в городском парке.
— Эклетричество, однако, — сказала Алиса черепу, вспоминая мистера Артура Уизли из всё того же «Гарри Поттера», мага, испытывавшего неописуемый вострог перед техническими достижениями остального, не-волшебного народа.
Череп подмигнул.
Ворота, впрочем, не сохранились, Алиса вошла на тесный дворик. Избушка в самой его середине, разумеется, была ни на каких не на «курьих ножках», а просто на столбах.
Снег на ступеньках казался нетронутым.
Алиса проворно взбежала на высокое крыльцов, потянула дверь на себя. Это было неправильно — по-настоящему двери следовало открываться вовнутрь, чтобы не замело в январе-феврале, но что ж с этих киношников взять? Как говорится, и на том спасибо.
Сени были темны и холодны. Нормальный человек сразу зашарил бы руками по стене, отыскивая выключатель, но Алиса, вместо этого, просто обмела валенки веником, постучала ими друг о друга, и толкнула вторую дверь.
Четверть комнаты, как и положено, занимала русская печь – по левую руку от входа. Справа стояли какие-то сундуки, над ними – полки. Было дико холодно, но Алиса, тем не менее, скинула тулуп.
Чиркнула спичкой, зажгла свечу, потом ещё одну и ещё. Засветила старую зелёную керосиновую лампу с ещё читавшейся надписью «Артель Красный Промкооператор, 1928». Поёжилась, и полезла в печь, где аккуратной поленицей сложены были сухие дрова.
Казалось невероятным, что не запертый домик в глухой части парка не разгромили, не запакостили и не «расписали туда-сюда по трафарету».
Алиса усмехнулась – как ей показалось, очень взросло, многомудро и понимающе.
Огонь в чёрном зеве взметнулся, взревел бешеным зверем; чтобы согреть вымороженный уральской зимою дом, даже небольшой, печь нужно «гнать» до утра — однако тепло окатило Алису словно морская волна, словно холод в избушке только и ждал команды «отбой!».
Алиса расставила свечи, водрузила керосинку на добела отскобленный деревянный стол; кроме него, в избушку был лишь широкий лежак, застеленый цветастыми лоскутными одеялами, да две лавки возле стола. Ну, и ещё маленькая печечка-пристройка, с двума старыми чугунными конфорками.
Одеяло уже и вовсе не лезло ни в какие ворота. Как оно могло тут очутиться?
Поставив валенки сушиться, Алиса облачилась в домашние шлёпанцы – в конце концов, тут тоже её дом. В котором ей и предстояло провести остаток вечера, всю ночь, и весь следующий день.
Потом она пойдёт обратно, к родителям, папа должен был вернуться из командировки, они с мамой в четыре руки собирались испечь пирог.
Но пока что – она здесь.
Алиса подошла к оконцу, отодвинула белую занавеску. И, как всегда, застыла, глядя на открывшееся ей.
Избушка всё так же стояла на высоком речном скате, но теперь там, за холмами, на том берегу, вместо многоэтажек Заводского района, вместо огоньков на высокой трубе и градирнях ТЭЦ – лежал совершенно иной город. Иной и абсолютно, совершенно чужой.
Небо над ним заполняло зеленоватое мерцающее свечение, словно в середину клубящегося облака сунули лампу. Порой там проскакивали короткие жемчужные молнии, бесшумные, словно зарницы. Зеленоватый мертвенный свет вцеплялся в чёрные грани небоскрёбов, ну, или нет, не небоскрёбов, но просто высотных домов, какие Алиса видела только на экране – в тридцать-сорок этажей. Здания эти всегда оставались темны, хотя по ущельям улиц меж ними тоже ползали какие-то отстветы.
Чужой город лежал прямо перед най, а вот если глянуть налево, и где тоже полагалось бы светиться окнам Железнодорожной улицы — высились острые вершины елей совершенно глухого и непролазного леса. Лес этот сомкнул ряды, перемахнул через речку, сплетая корни, обрушивая в поток отжившие своё старые стволы и ухитряясь укорениться прямо на них — и напирал, наступал на чужой город, словно раз и навсегда решив поглотить также и его.
Встречайте -- Алиса, главная героиня.
Дикая Ведьма из Дикого Леса.
Тыц. Тыц-тыц. Тыц-тыц-тыц-тыц-… э-э-э… ага! Тыц-тыц-тыц-тыц-клац!
Новый абзац.
Тыц-тыц-тыц – бегут по белому фону экрана чёрные буковки, послушно выстраиваясь в слова.
“Гермиона встала на цыпочки и её мягкие тёплые губы игриво коснулись уха Гарри. В груди у него разливалось небывалое томление, он смотрел в большие глаза Гермионы и никак не мог нагля – “
- Алиса!
Ы-ы-ы. Ну вот, опять. На самом интересном месте! Скорее, скорее, тыц-тыц-тыц-тыц -
“ деться. Он понимал, что только это всегда и было настоящей его судьбой – пышные каштановые волосы и большие глаза. А Джинни? – Джинни это ошибка, досадная и тяжкая, но оши “
- Алиса! Ну сколько можно-то?
Мама вошла в комнату, встала у косяка, скрестив руки на груди.
- Тебе пора собираться, дорогая моя. Не надо судорожно переключать окна, я не смотрю, что ты пишешь. И не читаю. Ты же знаешь.
- Ну ма-ам, ну ещё чуть-чуточууууку… - заныла Алиса. – Только страницу допишу, а то мысль ускочит…
- Там допишешь, - мама подняла с пола спортивную сумку, чем-то плотно набитую.
- Там же компа нету! И электричества! И вообще!...
- Дать тебе гусиное перо? Валялось у меня где-то… А самое простое - пиши в голове, - невозмутимо сказала мама, поправляя передник. – В правом отделении – ужин, завтрак и обед в коробках. Я всё рассортировала и подписала. Всё твоё любимое. И оладьи в том числе.
Оладьи меняли дело.
Когда тебе только что исполнилось четырнадцать, когда ты Уже Взрослая и Совершенно Самостоятельная, а Отсталые Предки этого Не Понимают, только и остаётся, что утешаться оладьями.
Мама так и стояла у дверей, держа на весу сумку и как-то подозрительно улыбалась, словно читая все до одной Алисины мысли.
- И оденься потеплее, - сказала она. – Ночь холодная будет, прогноз передавали.
- Ничего, небось не замёрзну! – буркнула Алиса, нехотя вставая из-за компьютера. Она не успела – а ведь обещалась, клятвенно обещалась выложить сегодня новую главу! На “фанфикере-точка-ру” её – известную как Ниоби – ждали; у неэё же читатели! Нимми, Самарра, Флёр, Гладстон – все в каментах требовали, что ни день, мол, проду! проду!
Она бы выложила главу, и потом, жмурясь от удовольствия, читала бы отзывы: “Круто! Лучше ориджина!
Джей-Кей нервно курит в углу!”; “Суперски! Так бы и читала! А рейтинг дальше будет?” – ну и так далее. А потом с друзьями они в стопятьсотпервый раз обсудили бы, как глупо и гадко поступила Джей-Кей с Гарри и Гермионой, заставив их жениться и выйти замуж за совершенно им не подходящих и недостойных их субъектов…
И это был бы замечательный вечер.
А вместо этого…
- Ты собираешься туда в таких вот джинсиках? В обтяжку? – мама смотрела критически. Ну как же она не понимает…
- Могу юбку одеть, - обиженно сказала Алиса. – Вот такую, - она кивком указала на плакат в пол-стены, устроившийся над кроватью.
На плакате прямо на зрителя летела, бочком усевшись на помеле, весьма соблазнительного и дерзкого вида анимэ-ведьмочка, в донельзя коротенькой юбчонке, оранжево-чёрных полосатых чулочках и классически-остроконечной шляпе с широкими полями. Глаза у ведьмочки были, как и у Алисы – ярко-синие.
И такие же волосы – каштановые, буйные, пышные, совсем как у настоящей Гермионы.
- “Надеть”, моя дорогая. “Надеть”, а не “одеть”. Юбку надеть – хорошая идея, - невозмутимо сказала мама. – Можно даже ещё короче. Только я тогда пойду с собой. И скалку возьму. Согласна?
- Ну, маааам, ну что ты, шуток не понимаешь… - уныло затянула Алиса.
Вздохнула, и принялась стаскивать узкие джинсы в обтяжку, почти что леггинсы. Туда и впрямь лучше было одеваться по погоде.
Тем не менее, прошло ещё добрых полчаса нытья, пререканий, взаимных угроз – “Зачем тебе там такой макияж? Ну скажи, зачем? – Маам, ну для себя самой, чтобы красиво было!” – Алиса и впрямь собралась. Вздохнула, мрачно глядя на тёмный дисплей компьютера, где Гарри так и не решился до сих пор по-настоящему поцеловать Гермиону, подхватила сумку. Мама стояла у дверей, держа в руках тулуп.
За окнами мело. Мело по-настоящему, по-зимнему, и маленький город в самом сердце Уральских гор стремительно тонул в белых волнах.
На тулупе Алиса попыталась, как поётся в одной всем известной песне, дать свой последний и решительный бой, однако замечательная, прекрасная, новенькая “колумбия” была безжалостной мамой столь же безжалостно отвергнута.
После этого на валенках Алиса уже и не сопротивлялась.
- Будь осторожна, - как всегда, сказала мама, как всегда, поправляя алисин шарф и целуя мрачную дочерь в шёку. – Ждём тебя завтра к вечеру.
Она не сказала – “звони”. Не сказала – “проверь, мобильник не забыла? А зарядила?”. Просто обняла Алису ещё раз и чуть ли не вытолкнула на лестничную площадку.
- Беги, а то опоздаешь!
- Не опоздаю небось! – дерзко бросила Алиса, но шаги ускорила. Опаздывать и впрямь… не рекомендовалось, скажем.
К лифту она не подошла. Сбежала по ступеням, остановилась погладить подъездную общую кошку Касю, остановилась на миг перед дверью. Выдохнула, вдохнула, и решительно шагнула за порог, сразу же поймав лицом заряд секущего жёсткого снега. Ветер взвыл, отчаянно пытаясь найти брешь, но старый-добрый тулуп ещё советского пошива, переживший застой, перестройку, новое мышление, либерализацию и даже вставание с колен, держался крепко.
Алиса остановилась, взглянула вверх – мама, конечно же, смотрит из окна. Пока, мамуль! – помахала рукой. Не бойся, ничего со мной не случится. Я большая и взрослая, а все неприятности случаются где-то далеко, не со мной и не с моими друзьями.
Нагнувшись и подтянув шарф, закрывавший лицо до самых глаз, Алиса сделала шаг, сделала другой, и крутящиеся струи снега поглотили её без следа.
* * *
Наверху, в квартире, мама Алисы тихонько вздохнула и отошла от окна. Шторы сомкнулись, словно воды, за которыми скрылась нырнувшая в метель Алиса.
С ней ничего не случится, конечно же, ничего не случится. Всё будет, как обычно.
Мама присела к своему собственному ноутбуку, открыла закладку в «хроме». Тыц-тыц-тыц-клик! — ввела логин и пароль.
Еще тыц-тыц — появился список фамилий. Еще разок клик, и ещё.
Ага, вот оно — «оставить комментарий».
«Классно, Ниоби! Мировой текст! Только где прода, однако?!»
И подписалась —
«Нимми»
* * *
«Ку-да и-дёт ка-роль большой секрет, большой секрет, большой секрет…»
«Нормальные герои всегда идут в обход».
Шарф закрывает почти всё лицо, от дыхания тотчас намерзают снаружи льдинки. Вьюга идёт на штурм, вьюга сечёт с оттяжкой, но —
«Куда идём мы с Пятачком – большой-большой секрет!»
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, и выставив левое плечо (на правом – сумка) Алиса пробивалась свозь снег и ветер.
Хороший хозяин, как говорится, собаку на двор не выгонит, кошка Кася в подъезде не слезала с наброшенной на батарею тряпки, а она, бедная-нищастная деффачко, бредёт сквозь метель и пургу, выгнанная из дома… э-э-э… нет, конечно, не выгнанная. По собственной воле пошла.
И вот ведь интересно – то, куда направлялась Алиса, было… ну, скажем так, необычно. Очень необычно. Оно не имело право «укладываться в голове». О нём можно было думать бесконечно, спорить, пока на языке не появятся мозоли.
Но…
«Почему, почему он выбрал эту Джинни?! Ну что в ней особенного, у нас полкласса такие — без ничего. Девочки и девочки. Чатики, шматики, котики. А у Джинни и котиков даже не было! Ну что он в ней нашёл? Почему не Герми? Потому что Джей-Кей так захотелось? Типа ага-ага, знаю, чего вы от меня ждёте, а вот индейскую национальную избу вам всем! Не женится Гарри на Гермионе, обломитесь, муа-ха-ха! Люк, я твой отец!»
Последней фразой на форуме принято было заканчивать посты с критикой – если автор фанфика слишком уж старался всех «удивить».
От дома узкая тропинка бежала через двор, мимо детской площадки, мимо старой, ещё с пятидесятых оставшейся сушилки, где хозяйки развешивали бельё, через дорогу, через ещё один двор, почти не отличавшийся от Алисиного, через ещё одну дорогу — и к заднему входу в городской парк.
Парк был замечательный. Огромный и глухой, Алиса любила именно его первобытность и первозданность. Мама с папой всегда говорили, что там «давно следовало навести порядок», общественность даже писала куда-то письма, и что-то начали делать, с другой, с парадной стороны – но здесь всё оставалось как было.
Невольно стараясь занырнуть поглубже в тулуп – права была мама, но мы ей об этом, конечно, ничего не скажем – Алиса нырнула в сгустившуюся между деревьев темень.
Уф! Хорошо, хоть ветер стих. Нет, верно, верно мама говорит, что лучше нашего тулупа ничего на свете нет, и никакие норковые шубы не нужны, потому что «моя моль на такую закуску себе не заработала!».
Едва заметная в снегу тропинка, кое-как расчищенная, вела мимо детского городка к речному обрыву, где парк довольно круто спускался к воде.
Поворот, поворот, поворот — тропинка запетляла меж древними елями, заросли вокруг становились глуше, свет далёких уличных фонарей давно исчез. Едва ли подходящее место для прогулок четырнадцатилетней девы, но Алиса ничего не боялась. Она ходила сюда уже два года, сперва с папой и мамой, потом только с мамой, потом снова на короткое время с папой, жаждущим убедиться, что «всё под контролем», и, наконец, - одна.
Ещё поворот и Алиса уткнулась в забор.
Нет, не просто в забор – в самый настоящий частокол из заострённых сверху брёвен. Как всегда, она подняла глаза – и, как всегда, увидела здоровенный выбеленный череп на высоком шесте.
Один из многих.
В тёмных пустых глазницах, как и положено, мерцали алые огоньки.
- Уголок Бабы-Яги, - громко сказала Алиса.
Это место построили – якобы – какие-то киношники давным-давно, так давно, что никто в городе и не помнил, болтали, что ещё в войну, собираясь снимать здесь «Кащея Бессмертного». Построить-построили, а снимать то ли не стали, то ли ещё чего-то, в общем, «избушка на курьих ножках» так и осталась стоять в городском парке.
— Эклетричество, однако, — сказала Алиса черепу, вспоминая мистера Артура Уизли из всё того же «Гарри Поттера», мага, испытывавшего неописуемый вострог перед техническими достижениями остального, не-волшебного народа.
Череп подмигнул.
Ворота, впрочем, не сохранились, Алиса вошла на тесный дворик. Избушка в самой его середине, разумеется, была ни на каких не на «курьих ножках», а просто на столбах.
Снег на ступеньках казался нетронутым.
Алиса проворно взбежала на высокое крыльцов, потянула дверь на себя. Это было неправильно — по-настоящему двери следовало открываться вовнутрь, чтобы не замело в январе-феврале, но что ж с этих киношников взять? Как говорится, и на том спасибо.
Сени были темны и холодны. Нормальный человек сразу зашарил бы руками по стене, отыскивая выключатель, но Алиса, вместо этого, просто обмела валенки веником, постучала ими друг о друга, и толкнула вторую дверь.
Четверть комнаты, как и положено, занимала русская печь – по левую руку от входа. Справа стояли какие-то сундуки, над ними – полки. Было дико холодно, но Алиса, тем не менее, скинула тулуп.
Чиркнула спичкой, зажгла свечу, потом ещё одну и ещё. Засветила старую зелёную керосиновую лампу с ещё читавшейся надписью «Артель Красный Промкооператор, 1928». Поёжилась, и полезла в печь, где аккуратной поленицей сложены были сухие дрова.
Казалось невероятным, что не запертый домик в глухой части парка не разгромили, не запакостили и не «расписали туда-сюда по трафарету».
Алиса усмехнулась – как ей показалось, очень взросло, многомудро и понимающе.
Огонь в чёрном зеве взметнулся, взревел бешеным зверем; чтобы согреть вымороженный уральской зимою дом, даже небольшой, печь нужно «гнать» до утра — однако тепло окатило Алису словно морская волна, словно холод в избушке только и ждал команды «отбой!».
Алиса расставила свечи, водрузила керосинку на добела отскобленный деревянный стол; кроме него, в избушку был лишь широкий лежак, застеленый цветастыми лоскутными одеялами, да две лавки возле стола. Ну, и ещё маленькая печечка-пристройка, с двума старыми чугунными конфорками.
Одеяло уже и вовсе не лезло ни в какие ворота. Как оно могло тут очутиться?
Поставив валенки сушиться, Алиса облачилась в домашние шлёпанцы – в конце концов, тут тоже её дом. В котором ей и предстояло провести остаток вечера, всю ночь, и весь следующий день.
Потом она пойдёт обратно, к родителям, папа должен был вернуться из командировки, они с мамой в четыре руки собирались испечь пирог.
Но пока что – она здесь.
Алиса подошла к оконцу, отодвинула белую занавеску. И, как всегда, застыла, глядя на открывшееся ей.
Избушка всё так же стояла на высоком речном скате, но теперь там, за холмами, на том берегу, вместо многоэтажек Заводского района, вместо огоньков на высокой трубе и градирнях ТЭЦ – лежал совершенно иной город. Иной и абсолютно, совершенно чужой.
Небо над ним заполняло зеленоватое мерцающее свечение, словно в середину клубящегося облака сунули лампу. Порой там проскакивали короткие жемчужные молнии, бесшумные, словно зарницы. Зеленоватый мертвенный свет вцеплялся в чёрные грани небоскрёбов, ну, или нет, не небоскрёбов, но просто высотных домов, какие Алиса видела только на экране – в тридцать-сорок этажей. Здания эти всегда оставались темны, хотя по ущельям улиц меж ними тоже ползали какие-то отстветы.
Чужой город лежал прямо перед най, а вот если глянуть налево, и где тоже полагалось бы светиться окнам Железнодорожной улицы — высились острые вершины елей совершенно глухого и непролазного леса. Лес этот сомкнул ряды, перемахнул через речку, сплетая корни, обрушивая в поток отжившие своё старые стволы и ухитряясь укорениться прямо на них — и напирал, наступал на чужой город, словно раз и навсегда решив поглотить также и его.
January 27, 2015
Асгард Возрождённый и Хедин, враг мой.
Врата царства мёртвых взломаны. Древний Бог Один и его дочь, валькирия Райна, сумели пробить дорогу к новой жизни для павших на Боргильдовом Поле асов и асинь. Однако это необратимо нарушает равновесие, и Новому Богу Хедину приходится приложить все усилия, чтобы "вернуть всё, как было". Но у противостоящих ему сил совсем иные планы: загадочные Дальние подталкивают Одина к открытой войне с Хедином, Хаос тянет лапы к талантливой юной чародейке Сильвии Нагваль, а непостижимые столпы Третьей Силы, великие духи Орлангур и Демогоргон ведут, похоже, свою собственную игру, непонятную ни для кого, кроме них самих.Кому можно доверять? Хедину предстоит тяжкий выбор, и ошибка может стоить бытия самой вселенной.
"Хедин, враг мой" -- многие могли бы сказать так. Даже, наверное, слишком многие. Но что делать, если эти роковые слова готовы сорваться с уст тех, кого ты так долго считал вернейшими, ближайшими друзьями и соратниками? Что делать, если это готовы провозгласить те, кто ещё вчера сражался на твоей стороне?Какой выбор сделают Клара Хюммель и Гелерра, Сильвия Нагваль и валькирия Райна? Старый Хрофт? Древний великан Мимир? Загадочная троица неведомых, но очень сильных чародеев, Кор Двейн, Скьёльд и сестра их Соллей? Какой выбор сделает возлюбленная Нового Бога, прекрасная Сигрлинн? Может ли так случиться, что "во имя всеобщего блага" -- или же, напротив, поддавшись соблазная силы и власти, они изберут войну против Бога Равновесия?И что выберет неистовый Ракот Восставший, буду брошен в самую гущу кровавой схватки?
"Хедин, враг мой" -- многие могли бы сказать так. Даже, наверное, слишком многие. Но что делать, если эти роковые слова готовы сорваться с уст тех, кого ты так долго считал вернейшими, ближайшими друзьями и соратниками? Что делать, если это готовы провозгласить те, кто ещё вчера сражался на твоей стороне?Какой выбор сделают Клара Хюммель и Гелерра, Сильвия Нагваль и валькирия Райна? Старый Хрофт? Древний великан Мимир? Загадочная троица неведомых, но очень сильных чародеев, Кор Двейн, Скьёльд и сестра их Соллей? Какой выбор сделает возлюбленная Нового Бога, прекрасная Сигрлинн? Может ли так случиться, что "во имя всеобщего блага" -- или же, напротив, поддавшись соблазная силы и власти, они изберут войну против Бога Равновесия?И что выберет неистовый Ракот Восставший, буду брошен в самую гущу кровавой схватки?
Nick Perumov's Blog
- Nick Perumov's profile
- 146 followers
Nick Perumov isn't a Goodreads Author
(yet),
but they
do have a blog,
so here are some recent posts imported from
their feed.
