бублики

точнее, бейглы (вagels) печёт и продаёт по воскресеньям в безымянном кафе при французском культурном центре (возле французского книжного на Диджои) художница Ленуте. То есть, печёт она их дома, процесс занимает семнадцать часов, не кот начхал. А в кафе приносит и продаёт. Медленно разрезает, очень медленно мажет мягким сыром, кладёт кусочки лосося и нарезанный лук. Это не просто способ подработки, а художественный проект по изменению (упорядочиванию) реальности: когда-то в Вильнюсе была большая еврейская община, и все вокруг ели бейглы, потом не стало общины, потом евреи снова начали жить в городе, но бублики по дороге куда-то подевались (то, что мы привыкли считать "бубликами", продаётся в любом хлебном отделе, но это совершенно другой рецепт, не то, не зачёт).
Короче, для равновесия мира нужны вagels, и художница Ленуте (ни капли еврейской крови, если это вдруг важно) печёт их по старинному традиционному рецепту и продаёт по воскресеньям вот в этом безымянном прифранцузском кафе.
А мы теперь по воскресеньям ходим есть эти бублики, потому что, во-первых, грех не поддержать правильный художественный проект, а во-вторых, это очень вкусно. Так вкусно, что и без всякого проекта можно гору сожрать. В смысле, целых две штуки, больше-то уже вряд ли. Человек (в нашем лице) слаб.

В следующее воскресенье бубликов не будет, потому что Ленуте уезжает в Испанию. А потом будут опять - с редкими перерывами на Ленутины заграничные выставки.

Друг А. приносил показать новые работы. Теперь он фотографирует цветы. Совершенно верно, фоткает цвиточьки.
И делает с ними что-то такое, что фотографии получаются как рисунки людей под лсд, или как шаманские схемы Устроства Всего для начинающих шаманят, или как увеличенные фрагменты микромира, или как в детстве, когда подолгу смотрели на предметы, не моргая, раскосив глаза, пока они не начинали мерцать, сиять, наполняться внутренним движением, соединяться друг с другом как бы невидимыми (а на самом деле, внезапно видимыми для нас) волокнами. Только вчера вспоминали с Р. этот способ смотреть, который как бы сам собой изобретается в детстве, а потом обычно забывается, и вдруг сегодня мне показывают фото, в точности воспроизводящие вот это вот всё.
Чего только не бывает.
Но штука даже не в том, как интересно всё совпало для меня. А в том, что последние фотографии недавнего лауреата национальной премии, которому в этом году стукнет семьдесят, выглядят, как работы весёлого и наглого двадцатилетнего мальчишки. Очень талантливого, прекрасно образованного, но действующего при этом вопреки своему культурному бэкграунду, вопреки всем полученным знаниям: а вот сделаю, как хочу, и гори всё огнём!
Это уже тот запредельный уровень наивного нахальства, который превыше мудрости и мастерства, безусловно, заложенных в его фундаменте, потому что без них наивное нахальство не было бы следствием осознанного решения, а для художника (как, впрочем, для всякого живого человека) осознанность - необходимое и достаточное условие деятельности.

И вот зачем человеку нужно жить долго. Потому что к семидесяти годам можно стать наконец настоящим молодым хулиганом. А к ста пятидесяти возможно достичь более-менее осмысленной зрелости. Неважно, впрочем, сколько мы все проживём. Важен только вектор движения - вперёд и вверх.
Когда вам говорят о "возрастных изменениях", подразумевая неизбежную деградацию, или объясняют, что какая-то одежда, поведение, занятие, состояние карьеры и ума вам "не по возрасту", вас просто пытаются преждевременно загнать в гроб, имейте это в виду. А что не со зла, то есть, неосознанно - так это отягчающее обстоятельство.
Неосознанность - всегда отягчающее обстоятельство.

/Здесь должно быть ещё стопиццот страниц умного текста, но мы с Р. договорились пить кофе в центре. Поэтому лекция отменяется./